Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Все, что шло после слов „Они у меня”, уже выглядело жалкой попыткой хоть как-то сбить с толку подслушивающих, — подумал Розданов. — Хоть какая-то видимость конспирации, пусть даже слишком запоздалая и неуместная».
«Но стоило ли так стараться?» — с удовольствием вдыхал он запах французских духов, источаемый налитым, словно выточенным из твердой древесины, телом только что вошедшей тридцатилетней секретарши — пышногрудой и светловолосой, совершенно не похожей на венгерку, какими Розданов мог их себе представить.
«Ах, если бы не эта чертова конспирация!.. — водил он плененным носом, словно флюгером, вслед за движениями девичьих плеч. — Вот кого следовало бы похищать из конторы этой пароходной компании без пароходов!»
Расставляя чашки и рюмки — «на четыре персоны», сразу же обратил внимание Розданов, — секретарша слишком задержалась возле него, да к тому же почти прикасалась талией к его щеке. У Розданова, порядком соскучившегося по женским духам и духу женского тела, не хватало мужества отклонить голову.
— Спасибо, Эльжбетта, — Борнемисца продолжал говорить на немецком, чтобы гости могли понимать его. — Вы еще понадобитесь нам.
— Это уж несомненно, — не удержался Розданов, опьяненно поводя головой.
Секретарша отреагировала на предупреждение шефа на своем немыслимом венгерском, однако улыбка ее ни в каком переводе не нуждалась.
«А ведь ее тоже придется убирать! — почти с сожалением вспомнил поручик, когда, призывно виляя бедрами, Эльжбетта выходила из непомерно большого кабинета шефа. — Или „успокаивать”. Иначе своим визгом она поднимет на ноги пол-Будапешта».
— Господин Хорти прибудет через десять минут, — сообщил Борнемисца, и, перехватив взгляд Розданова, самодовольно заметил: — Ничего-ничего, не волнуйтесь, я не ревнив. Понимаю, в горах Югославии таких не встретить.
— Последние полгода мы в основном партизанили в Белграде и в его пригородах, — ответил Розданов, помня о тонкостях своей диверсионной легенды. — Однако и в столице ничего подобного видеть не приходилось.
Розданов взглянул на впавшего в дипломатическую молчаливость Гольвега. Тот и дальше продолжал молчать, но когда Борнемисца, Розданов и Эльжбетта рассмеялись, все же из вежливости присоединился к ним.
— Если встреча пройдет удачно, мы сможем провести вечер в одной проверенной компании. С Эльжбеттой и ее подружками, — завершил эту захватывающую тему судовладелец. — Кстати, у Эльжбетты хороший вкус. Но об этом чуть позже, а пока что приступаем к делу. В двух словах, господин майор…
— Дравич, — подсказал Гольвег.
— Так вот, если коротко, в двух словах… Чтобы еще до прихода господина Хорти. Только совершенно искренне. Поймите, меня интересует это как промышленника. Каково сейчас положение в Югославии?
Гольвег задумчиво посмотрел в потолок.
— Буду абсолютно откровенен, если позволите.
— Вы говорите не с политиком, а с промышленником. Меня интересует лишь суровая действительность.
— Только учитывая это, скажу: народ почувствовал, что Германия уже далеко «не та», какой она была в начале войны, и что русские у границ. Англо-американцы тоже рядом. Все, кто еще вчера колебался, сегодня приходят в отряды партизан и просят дать им оружие.
— Подобные слухи до нас доходят, — подтвердил Борнемисца, укрепляя Гольвега в вере, что авантюра с переодеванием уже почти удалась. Это его вдохновило, и он ударился в импровизацию.
— В горные районы германцы теперь уже почти не суются. За последние три месяца — ни одной серьезной карательной экспедиции. Ничего, кроме вылавливания подозрительных лиц на вечерних улицах Белграда, Любляны и нескольких других городов, которых затем превращают в заложников. Но расстрелы заложников лишь усиливают ненависть к германцам, усташам, чечникам и другим формированиям и увеличивают число партизан.
— Тем не менее мне приходилось слышать, что в горных районах все еще идут упорные бои. Об этом говорят сами германцы.
— Кого вы слушаете? Германцев? Что им еще говорить? Не спорю, отдельные стычки еще происходят, однако мы давно заперли германцев в городах.
— Понимаю, пропаганда, — довольно рассеянно слушал его миллионер, думая в это время о чем-то своем. И не ясно было, к чьей стороне относится это пренебрежительное «пропаганда».
— Германцев мы прогоним, вот увидите. И сразу же возьмемся за своих богачей, за промышленников.
Судовладелец с нескрываемым ужасом посмотрел на Гольвега: «Неужели этот красный югославский партизан не понимает, что перед ним сидит один из таких, ненавистных красным, богачей?! — прочитывалось в его взгляде. — Хоть бы из уважения помолчал о своей классовой ненависти».
— Пойдем по стопам России. Одних сразу же расстрелять, других в лагеря, на рудники. Может, даже договоримся со Сталиным и часть заключенных продадим ему, для сибирских рудников. Коммунистической Югославии нужны только одни хозяева земли, фабрик и заводов: рабочие и крестьяне, — поддержал Гольвега поручик Розданов. Ему доставляло удовольствие выступать в роли «коммунистического пропагандиста» и наблюдать при этом, как удлиняется и сереет лицо промышленника-миллионера.
— Неужели и вы своих классовых врагов — тоже в Сибирь? — недоверчиво уточнил Борнемисца.
— Не в Сибирь, так в Дунай, — пожал плечами Розданов. — Впрочем, у нас и своих шахт и карьеров хватает.
Борнемисца недовольно покряхтел и уткнулся в какие-то бумаги. То, о чем говорил этот югослав, звучало явно неуместно. Даже бестактно. Но заставляло задуматься. И было над чем. Войну-то он, по существу, пережил. Сумел, пристроился, приспособился. Дружба с Хорти-младшим помогала ему в самых сложных ситуациях, но прежде всего обеспечивала доступ к кабинетам регента и премьер-министра.
А все дело в том, что Николас время от времени отправлялся в небольшие плавания по Дунаю. И нет ничего удивительного, что для него всегда находились хорошая каюта, две девушки, — он любил развлекаться с двумя сразу, человек мог позволить себе такую слабость, — и бутылка-другая красного токайского вина. Вечером кораблик отходил от пирса, а к утру причаливал. Под вечер отходил, а к утру…
Впрочем, иногда и не отходил. Собственно, само плавание как таковое Николауса никогда не привлекало. Все равно на палубе он почти не появлялся. И не только в целях безопасности, просто придунайские пейзажи его никогда не интересовали. Каюта. Мерное, убаюкивающее покачивание. Проплывающие мимо речные берега. И девичьи ласки. Чего еще желать сыну сухопутно-речного адмирала?
Понятное дело, что все его привычки и прихоти гестапо были известны. Давно и доподлинно. Правда, собиралось досье с несколько иными намерениями. До сих пор сотрудникам будапештских отделов гестапо и СД вместе с агентами венгерской контрразведки в основном приходилось заботиться о безопасности будущего диктатора Венгрии, а не о том, как бы его выловить. Ну да это мелочи. Было бы в порядке досье. Составленное со знанием дела, оно годится для любой власти и любой цели. Вот только теперь цели немецкой и венгерской служб безопасности стали разными.
— Не забывайте, что некоторые дивизии немцы уже вынуждены выводить из Югославии, перебрасывая их на Восточный фронт или север Италии, — продолжал играть свою роль Гольвег. Ему это было несложно: говорить приходилось правду. — Еще два-три месяца, и Югославия сама сможет освободиться от оккупантов. Как это уже сделали Румыния и Болгария.
— Но в Болгарии несколько иная ситуация. Там армия была верна царю. И не произошло гражданской войны. Разве что появилось несколько партизанских отрядов, состоящих исключительно из коммунистов. И потом, Советский Союз объявил Болгарии войну[97].
— Так почему бы и Венгрии не последовать ее примеру?
— Да потому, что к власти в Болгарии в конце концов пришли коммунисты! — возмутился Борнемисца. — Еще немного, и они в самом деле начнут создавать колхозы.
— Почему же вы забываете, что в армии Тито тоже много коммунистов? — вклинился Розданов, не без основания считая себя специалистом по России, колхозам и комиссарам.
— Не коммунистов, адъютант, — поспешил исправить положение «майор Дравич», — не коммунистов. Это Народно-Освободительная армия. Для нее главное — независимость, свобода. А с государственным устройством мы как-нибудь разберемся, на досуге.
— Вам виднее, — согласился Розданов, решив, что самое время оставить «майора» и директора компании наедине. Вот-вот должен был появиться Хорти, так что пора было действовать.
34
Радостно улыбаясь, Эльжбетта щебетала по телефону. Судя по ужимкам, она договаривалась с одной из своих постоянных подружек, предвкушая приятный вечер в обществе самого Николя, как они, на французский манер, называли между собой Николаса-Миклоша Хорти.