Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский

31

Над Будой появилось звено бомбардировщиков. Машины шли низко, наклонив носы-клювы, словно тройка коршунов, решивших оборвать свой ритуальный полет в мутных, покрытых туманом водах Дуная.

Когда самолеты пронеслись над их головами, Штубер поймал себя на том, что даже не попытался определить, чьи они.

— На горизонте появился комендант! — прервал и его раздумья, и общее молчание Гольвег.

— Ошибка исключена? — встревожился барон фон Штубер.

— Это его «мерседес». Узнаю.

Штубер присмотрелся к появившемуся у поворота лимузину. Не сумел разглядеть ничего, кроме контуров машины, однако полностью положился на Гольвега.

— По местам! — резко скомандовал он. — Брать сразу же и заталкивать в ближайшую машину. Гольвег!

— Я готов.

— Ваш коронный выход на арену, оберштурмфюрер Гольвег!

Словно предчувствуя ловушку, генерал Бакаи опасливо открыл дверцу и, прежде чем выйти из «мерседеса», высунулся и внимательно, настороженно осмотрел, словно обнюхивал, площадь.

— Осторожничает, — нервно прокомментировал оберштурмфюрер.

— На его месте вы бы вели себя точно так же.

— А если он опять усядется в машину и укатит?

— На его месте вы так и сделали бы, — оставался непреклонным Штубер.

— Лучше скажите, что, в таком случае будем делать, Сократ вы наш.

Единственное, что генерал Бакаи увидел на площади, достойного своего внимания, — так это двух типов в гражданском, которые стояли между машинами, неподалеку от его «мерседеса». Но сбило коменданта с толку то, что они были заняты беседой и совершенно не обращали на него внимания. Еще один тип курил чуть в стороне от входа в отель, до которого было метров двадцать.

Адъютант коменданта уже стоял у дверцы. Слегка наклонившись, он пытался угадать решение генерала: заходить в отель или уехать? Комендант все же решил идти.

Штуберу трудно было понять, почему он решился на этот шаг: то ли потому, что боялся прослыть трусом, то ли действительно рассчитывал повести переговоры с посредниками между Хорти и Черчиллем.

Когда им обоим — коменданту Будапешта и его адъютанту — оставалось преодолеть еще буквально пять-шесть шагов, Гольвег и Штубер рванулись к генералу. Мгновенно сбив адъютанта с ног, они оглушили Бакаи и с помощью подоспевшего Розданова потащили к «пежо».

Непонятно откуда появившийся Скорцени вырвал коменданта из рук своих агентов и с такой силой зашвырнул в машину, что он ударился теменем о стекло противоположной дверцы.

Адъютант генерала все же успел схватиться за пистолет, однако налетевшие на него из-за угла отеля Ланцирг и Ханске мигом обезоружили и оглушили офицера, а затем бросились к машине генерала, чтобы нейтрализовать водителя. Но они опоздали. Родль успел захватить солдата за горло, подтянуть к себе и двумя ударами рукояти пистолета уложить на мостовую.

Вся операция заняла три-четыре минуты. Еще через минуту-другую сразу несколько машин покинули стоянку возле отеля и разъехались в разные стороны. Ни один из невольных свидетелей этой операции так и не запомнил, в какой именно из них был увезен комендант столицы.

Впрочем, искать его никто особенно и не собирался. Буквально через два-три часа агенты гестапо наводнили Будапешт слухами о том, что генерал Бакаи предал Хорти, оказался английским шпионом и убит сотрудниками венгерской службы безопасности, не желающими, чтобы дело доходило до суда.

При той нервозной ситуации, что сложилась в столице, их версия выглядела более чем правдоподобной. И то, что похищение и ликвидацию генерала многие приписывали не венгерской тайной полиции, а гестапо — сути дела не меняло. Союзники — они и есть союзники. Разберутся.

32

После нескольких промозглых туманных дней небо над Будапештом наконец-то прояснилось. Медленно созревающее на небосклоне желтовато-красное солнце возносилось над изнуренным, запуганным городом последней осенней благодатью.

Штубер смотрел на это «полусозревшее» светило с мертвенным безразличием взошедшего на эшафот смертника, для которого все радости жизни угасают задолго до того, как угаснут отраженные в его глазах последние лучики рассвета.

— Судный день настал, господа, — донесся до его сознания почти торжественный голос оберштурмфюрера Гольвега.

— Что? — спросил Штубер.

— Это я так, вариации на темы судного дня.

— Вариации на темы судного дня в исполнении дуэта шмайсеров.

— Со временем мы продадите эту репризу любому спасшемуся от концлагерей конферансье.

— Обязательно последую вашему совету, — взглянул Штубер на часы. — Ваш выход, Гольвег. Не забудьте об ассистенте.

— Что-то я некстати о судном дне заговорил, — добродушно проворчал Гольвег. — Слова таят в себе беду.

Выйдя из машины вслед за Роздановым, Гольвег затравленно, словно щенок, которого вышвырнули из будки прямо под ноги бульдогу, оглянулся.

— Отпускаю все грехи и прегрешения ваши, — невозмутимо благословил его Штубер. Они оба понимали, насколько опасна миссия, которая выпала сегодня Гольвегу и этому русскому.

— Через пять минут Ланцирг по кличке Мулла и агент Барон должны будут открыть черный ход, — напомнил ему Гольвег. — Не забудьте оказаться неподалеку.

Да, Ланцирг уже был в здании. В последние дни он не раз наведывался сюда, в расположенную на берегу Дуная контору венгерской компании речного судоходства «Феликс Борнемисца». Теперь многие сотрудники знали Ланцирга в лицо, и его появление здесь вместе с другом не вызывало ни удивления, ни излишних вопросов.

Два дня назад для него изготовили ключ от двери черного хода, и теперь задача Муллы состояла в том, чтобы помочь проникнуть в помещение Штуберу, Виммер-Ламквету и Ханске. Мулла обязан был незаметно впустить их, а уж они, притаившись, должны были дождаться появления Николауса Хорти. Если только его вообще можно будет дождаться.

Иногда Штуберу казалось, что Хорти-младший каким-то образом узнал (или догадался), что за ним охотятся, и просто-напросто затеял со Скорцени игру.

«Игру со Скорцени! — сочувственно покачал барон фон Штубер головой. — Какое романтическое безумие! Неужели в окружении наследного регента не нашлось никого, кто бы удержал его от этого шага?! Или хотя бы посоветовал ему для начала разработать собственный сценарий этой встречи».

Но как иначе, кроме как игрой, можно было объяснить, зачем ему, сыну регента, понадобилось назначать встречу здесь, в кабинете директора судоходной компании Борнемисцы? Что за прихоть такая?

Директор — его давний друг, это так. Но неужели у Николаса не нашлось иного, менее заметного, места, в котором он мог спокойно побеседовать хоть с личным представителем командующего югославской армии майором Дравичем, как отрекомендовали Николасу оберштурмфюрера Гольвега, а хоть с самим Иосифом Броз Тито?

Впрочем, рекомендовал-то его Хорти человек, который и в самом деле поверил, что перед ним майор-серб, присланный вместе со своим адъютантом для переговоров с будущим премьером, регентом, а возможно, и королем Венгрии. Не всегда же мужчинам из рода Хорти оставаться регентами.

Тут опять сработало чертовское предвидение Скорцени. Это он посоветовал выводить майора Дравича на сына регента через Борнемисцу. Он подсказал, кто может свести «югослава» с директором компании. А, выслушав доклад о том, что дипломатический канал Дравич — Хорти заработал, штурмбаннфюрер обронил:

— Нужно готовиться к тому, что встречу наш общий друг Николаус назначит в кабинете все того же Борнемисцы. И тогда брать их следует обоих. Операция по похищению сына регента Хорти получает кодовое название «Фаустпатрон»[94].

— Это очень усложняет задачу, — усомнился в целесообразности такого, двойного, захвата Гольвег.

— Согласен, очень усложняет. Но в то же время грех оставлять таких свидетелей на нашей грешной земле. Они вполне достойны того, чтобы свидетельствовать перед самим Господом. Не говоря уже о гестапо, сотрудникам которого им обоим придется давать показания еще здесь, в Будапеште.

Относительно свидетеля ни у Гольвега, ни у Штубера особых вопросов не возникало. Чем скорее Борнемисца предстанет перед высшим судом Господним, тем меньше фактов достанется сволочной венгерской прессе. Да и Хорти-отцу тоже. Причем ни Господь, ни Хорти в обиде не останутся.

Однако Штубер и сейчас еще не был до конца уверен, что Николаус решится приехать сюда. Неужто в самом деле, он не позаботился о подходящей конспиративной квартире, о каком-либо уютном гнездышке — в самом центре столицы — с двумя запасными выходами и подземельем. Трудно представить себе такое.

Штубер еще раз взглянул на солнце. Нет, он предпочитал бы густой туман. Когда их, группу коммандос, начнет расстреливать личная охрана Хорти, клубы тумана вовсе не помешали бы барону еще раз полюбоваться жизнью.