А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

Вслед за этим в Сегельфосскую усадьбу пришла открытка, адресованная всем ее обитателям. Открытка? От старой хозяйки и аптекаря Хольма, с сообщением, что они поженились. Поженились.

В доме у консула все так руками и развели, а фру Юлия до того удивилась, что и сказать нельзя! Вот только на лице у нее была лукавая улыбка, как будто она водила в жмурки и при этом подглядывала.

Консул Гордон Тидеманн не улыбался, нет уж, извините! Так себя повести, пуститься на хитрость, пренебречь всеми приличиями, действовать за его спиной…

— Гордон, дорогой, но пойми же, ей было неловко, — возразила фру Юлия.

— Ей? Я не о матери, я говорю о нем. Что это за манеры! Он прекрасно знает, кто глава семьи, он мог в любой день прийти и поговорить со мной.

— Должно быть, он просто боялся, что ты откажешь.

— И правильно боялся. Ну что за трусость, вместо того чтобы объясниться как мужчина с мужчиной, он сразу в кусты! Он повел себя недостойно, и наш дом для него закрыт.

— Да, — согласилась фру Юлия.

— Ведь правда, Юлия, ты тоже так думаешь? Он повел себя как мужлан, и ему здесь не место.

— Я тебя понимаю, — сказала фру Юлия. — Но когда сюда придет твоя мать, и он с нею, то не знаю…

— А я знаю. Позаботься только, чтобы я был дома, и я его выпровожу.

— Хорошо! — сказала фру Юлия.

— А что до моей матери, то я, между прочим, вовсе не намерен ее щадить. Это она поставила нас в такое нелепое положение.

Фру Юлия улыбнулась:

— А что она могла поделать?

— Прислать его ко мне.

— Ну, это легко сказать, может, она тоже боялась, что ты откажешь.

— Она? Нет уж, извини! Моя мать ничего не боится. Она не такая. У нее могут быть свои недостатки… у кого же их нет… но уклончивой и трусливой ее не назовешь. Нет. Между прочим, Юлия, а как тебе самой кажется, разве это не смелый поступок с ее стороны?

— Еще какой!

— Отчаянно смелый! — сказал Гордон Тидеманн. — Хотел бы я посмотреть, кто бы еще на это отважился!

Он прошелся взад и вперед по комнате, поглядел на малышку и протянул ей палец, который она обхватила своей крохотной ручкой.

— Забавная и премилая! — сказал он. — Ну ладно, мне пора идти! Они же навязали мне этот несчастный банк!

— Я надеюсь, тебе хорошо за это заплатят, — сказала фру Юлия.

— Несколько тысяч. Но дело не в этом. Мне же придется отрываться на несколько часов от основной работы.

— Гордон, ты справишься!

— Справлюсь? Ты что, хочешь, чтобы твой муж износился прежде, чем мы достигнем семидесяти?

— Нет, нет, ни прежде, ни после! — ответила фру Юлия, притягивая к себе его голову.

У дверей он обернулся и сказал:

— Юлия, я подумал и решил, ты права, когда моя мать придет сюда, и он с нею, не оставлять же его за порогом. Но я буду с ним крайне холоден, так и знай.

— Да, — сказала фру Юлия…

В аптеке тоже получили открытки — и обомлели. Они ведь ничегошеньки не знали и ни о чем не догадывались, поэтому они и пальцем не пошевельнут до приезда аптекарской четы, пусть господа устраиваются как хотят! Но кое-что указывало, что фармацевт с лаборантом лишь прикидывались, будто ничего не знали, что-то им да было известно, иначе с чего бы это они откололи такую штуку? А именно: взяли — еще на прошлой неделе — и передвинули у аптекаря в спальне кровать, точно надумали освободить место для второй. С какой стати они начали там хозяйничать? А на другой день фармацевт с лаборантом сделали еще одну странную вещь: пошли в Сегельфосскую лавку и купили в спальню опускающиеся шторы, в то время как Хольм прекрасно без них обходился. Лаборант их самолично повесил: плотные, отличные шторы.

Итак, в город и аптеку пришли открытки — со сногсшибательной новостью. Служанка, Пила, разумеется, тотчас уволилась. Она прямо-таки взбеленилась, не пожелала оставаться в аптеке ни дня и ни часу и пошла в гостиницу к Вендту проситься на старое место.

Когда новобрачные прибыли, на пристани собрался почти весь Сегельфосс, там стояли и доктор, и пастор, и судья со своими супругами. Фру Юлия прийти не смогла, потому что еще не совсем оправилась, зато там были начальники почты и телеграфа со своими дамами, и чуть ли не все лавочники, и, конечно же, Август. Он тоже получил открытку и, когда молодых приветствовали, как и другие, помахал шляпой.

— Я знал об этом с самого начала, — сказал он стоявшему рядом лавочнику, — они мне все рассказали!

А вот фармацевт с лаборантом отсутствовали, видно, хотели продемонстрировать, до чего они обижены тем, что их держали в неведении. Сами же молодые, похоже, тоже предпочли бы, чтобы их никто не встречал, во всяком случае, аптекарь стоял со смущенным видом, что было ему несвойственно.

Тут на пристани появляется консул Гордон Тидеманн. Он пришел сравнительно быстро, вероятно, ему захотелось узнать, куда это устремился весь Сегельфосс, вот так он и очутился в самой толпе. Теперь-то он, понятное дело, предпочел бы провалиться сквозь землю, но поскольку деваться ему было некуда, он улыбнулся и сказал:

— Ну вот наши беглецы и вернулись! С возвращением, мама! Здравствуйте, аптекарь!

Он пожал им обоим руки и похлопал мать по спине.

— Приходите поскорее навестить Юлию, — сказал он. — Ей на той неделе немножко нездоровилось.

— Я знаю, — ответила ему мать, — я получила телеграмму. Но теперь-то она чувствует себя получше?

— Да замечательно. Говоришь, получила телеграмму? Значит, она знала, где ты была?

Мать ушла от ответа, обратись к Августу:

— Здравствуй, Подручный! Ты нас провожал, а теперь вот встречаешь.

Август, все еще со шляпой в руках, не стал рассыпаться в поздравлениях, как прочие, просто молча поклонился.

Попрощавшись со всеми, молодые покинули пристань. Когда они подошли к аптеке, на крыльце их встречали фармацевт с лаборантом, правда, с довольно кислыми минами. И тут-то впервые за все свое путешествие наша пара от души посмеялась. Слово держал фармацевт, он выразил свое неудовольствие — гм! — свое вполне справедливое негодование, ибо они не заслужили, чтобы их держали в неведении относительно такого знаменательного события, в то время как о нем уже знал весь город. Поэтому к приезду господ они не только не приготовились, у них даже не было настроения надевать праздничное платье и драгоценности.

— Но уж пожалуйста, заходите, аптекарь Хольм, ваш дом таков, каким вы его оставили: здесь только и есть, что стул да стол, да кровать на одного. Пожалуйста, заходите и вы, госпожа аптекарша, только Пила все бросила и ушла и не пожелала здесь оставаться, так что еды в доме никакой нет. Мы с лаборантом ничего не ели с позавчерашнего дня, правда, лаборант пил без просыпа, потому и не в состоянии сейчас говорить, но сам я до спиртного не дотрагивался. Короче, я приветствую вас под ветхой крышей аптеки, которая протекает и в дождь, и в вёдро. А если вы голодны, придется вам, господа мои, отправляться в гостиницу!

Однако молодые вовсе не желали идти в гостиницу, фру аптекарша пошарила на кухне и в кладовке и нашла кое-какие съестные припасы, лаборант съездил на велосипеде в лавку и докупил все недостающее, и они собрали недурственный ужин.

Потом они обошли комнаты. То есть комнат было всего две, притом маленьких, и удобство этой двухкомнатной квартирки заключалось в том, что из гостиной вы сразу же попадали в спальню.

Тут аптекаря ждала неожиданность.

— Шторы? — удивился он.

— Да они всегда тут висели, — отвечал фармацевт. — Мы ни к чему не притрагивались.

— Черт возьми! — сказал Хольм. — И две кровати? Вы что, хотите, чтобы моя жена подумала, что Пила здесь спала?

— Нет, кровать эту мы поставили сюда вчера, потому что в комнате для прислуги ужасно текло. Просто мы не успели перенести ее обратно.

Все в порядке.

Теперь Августу оставалось только присматривать за рабочими, чтоб они не отлынивали и не слишком часто наведывались в аптеку. Все было так, как он и ожидал: рвение у них мало-помалу остыло, отверстия они бурили уже не так рьяно и уговор о сверхурочной работе не выполняли.

Консул лично приехал на автомобиле проверить, как расставлена мебель в охотничьем домике. Как это ни странно, но даже и первая ограда до сих пор не была установлена. Консул покачал головой. Август все еще не терял надежды, он объяснил, что сперва они добурят все отверстия, чтобы потом уж одним махом залить. Они успеют!

Через два дня консул снова приехал на линию, теперь он забеспокоился уже не на шутку. На худой конец, сказал он, пускай огородят хоть частично. Август подсунул ему смету пристройки, деревянной и каменной. Конечно же, самый подходящий материал для банка — это камень. Они немного об этом потолковали, однако Августу не удалось отвлечь консула от беспокойных мыслей, и тот уехал весьма озабоченный.