А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

— Да отчего же? Пусть их себе удивляются на здоровье! А если наш отъезд вызовет какие-то недоумения, Подручный сумеет им все объяснить.

На пристани появляется фру Юлия и отходит в сторонку. Она прибыла не на автомобиле, хотя в ее положении это вовсе не помешало бы, но пришла из усадьбы пешком, чтобы не возбуждать ничьих подозрений. Увидев ее, старая хозяйка так и всплескивает руками от изумления. Они улыбаются, кивают друг другу и переглядываются.

Прибывает консул.

— Что такое? — восклицает он. — Юлия, почему ты здесь?

— Ну как же, такая прекрасная погода.

— Ты поступаешь в высшей степени неосторожно. И мать здесь, я смотрю. Вы кого-то провожаете?

— Да, у нас, пожалуй что, проводы.

Пароход выгрузил почту и собирался отчаливать. Никаких товаров с севера, никаких ящиков с лососиной на юг. Старая хозяйка взошла на борт и скрылась на лестнице, ведущей в салон. Чуть погодя за ней проследовали два господина.

Консул заметил Августа и взмахом руки подзывает его к себе. Ссылаясь на занятость, консул просит Августа отвезти домой его дам. О, консул занят не больше обычного, просто он хочет, чтобы на борту слышали, что у него есть шофер.

— Подручный, отвезите-ка домой моих дам. Но позвольте… а где же мать?

— По-моему, на борту, — отвечает фру Юлия.

— На борту? Так ведь трап уже убран. Она что, уезжает?

— Судя по всему.

— Подручный, она ничего вам не говорила? Август бормочет:

— Захотелось прокатиться… только и всего…

— Ну пойдем, Юлия, — говорит консул, — я все-таки решил, что отвезу тебя сам. Подручный, вы с нами?

— Спасибо, но у меня есть еще небольшое дельце в Южном селении, мне надо кое-кого повидать.

XXIX

И чего только с того дня не произошло!

Прогулка на пристань принесла фру Юлии несомненную пользу, благословенная между женами, фру Юлия почувствовала на рассвете легкое недомогание, и не успело взойти солнце, как она в пятый раз стала матерью. Ну да, и у нее родилась третья по счету девочка.

— Так и должно быть! — сказал Август, услыхав эту новость. И заговорил о благословении Господнем и цветах в вертограде.

Ну а консул вошел к роженице с младенцем в одних носках и, поглядев на них, необыкновенно заботливо осведомился об их самочувствии и присел на постель.

— Юлия, ты у меня молодец! — сказал он растроганно. То же самое он говорил и в первые четыре раза.

После чего он сообщил ей, что получил письмо от английского господина, тот собирается приехать через неделю или около того.

— Не знаю даже, как мы будем его принимать.

— Что ты имеешь в виду? — спросила фру Юлия.

— Ну ты же взяла и слегла.

— Ха-ха!

— Ничего смешного. А у меня, как назло, куча дел.

— Разве я виновата?

— Ты же знала, что он приедет.

— Ха-ха! Не смеши меня, а то мы ее разбудим.

И старая хозяйка тоже, как нарочно, уехала.

— И куда это ее понесло именно сейчас? — спросил консул. — А Подручный тоже хорош, он наверняка что-то знает, только не открывается. Вы все как с ума посходили.

Они решили вызвать телеграммой Марну, гостившую у своей сестры, фру Кнофф, в Хельгеланне.

— А впрочем, в этом нет никакой необходимости, — сказала фру Юлия. — Через неделю я буду уже на ногах и в форме.

Он начал над ней подтрунивать, дескать, она хочет приберечь англичанина для себя самой, чем снова ее рассмешил. Она до того ослабла, что смеялась сейчас по любому поводу.

— Уж могла бы его Марне и уступить, — сказал он.

— Ха-ха! Гордон, ступай прочь, не то я позову горничную!

Ну ладно, Гордон ушел, однако забот у него не убавилось. После обеда к нему явился с ключами от банка директор и редактор Давидсен и сказал, что он подает в отставку.

Вот так.

Консул отложил перо и встретил эту новость как подобает джентльмену.

— Вы подаете в отставку?

— Да, вот с этой самой минуты! Я там не останусь и одного дня!

— Присаживайтесь, Давидсен. Так что же вас не устраивает?

— Август, — ответил тот. — И его овцы.

— Ага, — произнес консул. И, немного выждав: — Ну да, его овцы!

— Потому что я больше не желаю выдавать ему деньги.

— Что ж, в какой-то мере это оправданно.

— Сегодня он пришел снова, — стал рассказывать Давидсен, — ему понадобилось снять с книжки несколько тысяч. Я обращаю его внимание на баланс, а он улыбается как ни в чем не бывало. «Погодите, — говорит, — то ли еще будет, я только что заказал по телеграфу мотор для шхуны».

Консул:

— Для моей шхуны? Я об этом его не просил.

— Я выдал ему одну тысячу, — продолжал Давидсен, — а он в амбицию, дескать, это никакие не деньги. А я ему и говорю: «Больше вы сегодня не получите ни одного эре, а завтра, — говорю, — меня уже тут не будет».

— Он что, превысил кредит? — спросил консул.

— Нет еще, но очень к этому близок. У него осталось всего несколько тысяч.

— Это действительно очень печально.

— Я горько сожалею, что мы напечатали тогда статью об овечьем пастбище, — сказал Давидсен. — Может, потому-то он и раззадорился на эти неблагоразумные траты. Не знаю.

Консулу положение представлялось не столь уж и безнадежным.

— Вообще-то он человек с головой, хотя одному Богу известно, что он такое задумал. Только деньги-то его.

Давидсен непоколебим:

— Я больше не выдам ему ни единого эре.

— Ну а если на вашем месте будет другой, разве это поможет делу?

— Нет. Но тогда это будет не на моей совести.

Консул заморгал, и начал прикидывать, и сказал после некоторого раздумья:

— Но вы же не собираетесь навсегда расставаться с банком?

— Именно что собираюсь, — ответил Давидсен. — Вы поняли меня как нельзя более правильно, господин консул. Я кладу ключи на вашу конторку.

Консул снова начал прикидывать.

— Вы отказываетесь от хорошего заработка, Давидсен, подумайте о своей семье.

— Я знаю, — ответил Давидсен.

— Вы теряете несколько тысяч.

— Да. Но это занятие не для меня, и мои домашние давно это поняли. За это время они немножечко приоделись, так чего же еще? Мы люди неизбалованные, нам много не надо.

Консул в третий уже раз погрузился в раздумье и пришел к выводу, что Давидсена не переубедить.

— Собственно говоря, эти ключи нужно отдать не мне. Я к ним не имею никакого отношения. Ведь председатель правления банка не я, а судья.

— Верно, — сказал Давидсен. — Но я согласился занять эту должность при условии, что смогу уйти без предупреждения. Поэтому я прошу позволения передать вам эти ключи из рук в руки, чтобы с этой минуты я стал свободным человеком. Единственно, меня огорчает, что вы потратили столько усилий, обучая меня премудрости, которую я так и не одолел…

Он говорит как пишет в своей газете, подумалось консулу после ухода Давидсена. Удивительный, между прочим, человек и удивительная семья, в наше время — и прислушиваться к внутреннему голосу, этому маленькому курьезу, который они называют совестью! Они немножко приоделись, а большего им и не надо. Этого в своих заграничных школах консул не изучал, но, как видно, такое на свете существует. Обдумав зрело, он заключил, что ему повстречался поистине добрый и порядочный человек, а будучи джентльменом и личностью, Гордон Тидеманн питал уважение к доброте и порядочности. Надо подумать, может, Юлия подберет что-нибудь для фру Давидсен. Понятное дело, не поношенную одежду, а что-нибудь со склада, скажем, зимнее платье: пожалуйста, носите на здоровье…

Ах ты черт… наверняка ему завтра придется объясняться с Подручным, удивительно, как это он не появился еще сегодня. Гордон Тидеманн был важный господин и джентльмен и так далее, но он не выносил никаких выяснений, столкновений и разногласий. Если Подручный придет завтра жаловаться на Давидсена, хорошо бы оказаться за тридевять земель.

Ключи так и лежали у него на конторке, ну и что прикажете с ними делать? Да, положение у него… прямо сказать, незавидное… Раздраженно схватив ключи, он вышел вон и направился к автомобилю, положил их на заднее сиденье и повез к судье — как пассажиров.

Выручил случай.

Консул разыскал Августа и, в силу своей невероятной занятости, поговорил с ним накоротке.

— Англичанин едет. Вам хватит недели, чтобы закончить ограду?

— Мы делаем все возможное, — ответил Август.

— Но через неделю закончите?

— Постараемся.

— Вот и хорошо! — сказал консул и ушел, довольный, что ему удалось предотвратить всяческие жалобы и выяснения.

Впрочем, Августу было не до того, чтобы жаловаться. С горного пастбища прирысил Йорн Матильдесен с неожиданным известием. Да нет, к стаду не подобрались волки, ни одна скотинка не застряла в расщелине и не свалилась в пропасть, но только Йорн Матильдесен опасается принимать новых овец.