А жизнь продолжается - Кнут Гамсун

Впрочем, Августу было не до того, чтобы жаловаться. С горного пастбища прирысил Йорн Матильдесен с неожиданным известием. Да нет, к стаду не подобрались волки, ни одна скотинка не застряла в расщелине и не свалилась в пропасть, но только Йорн Матильдесен опасается принимать новых овец.

Август не поверил своим ушам.

Видит Бог, Йорн бы и рад, но стадо тогда прокормить не будет ну никакой возможности. Так велела передать Вальборг, а Вальборг, она ходит за скотиною с малых лет. Стадо растянулось уже, почитай, на милю, а овцы, которых пригнали сегодня, тощие, им тоже надобно откормиться. Уж пускай Август простит его, что он принес такие невеселые вести…

Август подумал-подумал и спрашивает:

— У тебя набралось уже пятьдесят по двадцать?

— Пятьдесят семь по двадцать без трех, — отрапортовал Йорн.

Август кивнул:

— Ладно, на этом и остановимся.

— Значит, больше овец не будет?

— Нет.

— Я так и знал! — вскричал Йорн. — Я знал, стоит мне вам только сказать!..

— Просто у нас нет другого выхода, — пояснил Август.

Он сделал вид, будто не на шутку расстроен: покачал головой, и вздохнул, и взялся за грудь, хотя в глубине души скорее всего обрадовался, что купля овец прикрывается. У него уже за тысячу, а если округлить, ну или там в разговоре, — за две тысячи. Цифра для севера прямо-таки фантастическая. Навряд ли у Кольдевина было так много, да и Виллац Хольмсен не похоже, чтоб до нее дотягивал. А кроме того, что Августу еще оставалось, как не капитулировать? Пастбище оказалось слишком маленьким, не подходящим для крупномасштабной деятельности. Стадо в милю, да что оно против десяти миль! Вдобавок директор банка Давидсен подвел вчера и представил ему баланс, который явно не обнадеживал, а наличных у него только и было что какая-то разнесчастная тысяча. Короче, как он сам только что сказал, надо прекращать куплю, потому что другого выхода нет.

Однако при всем при том счастье, похоже, готово было вновь ему улыбнуться, как пишется на лотерейных билетах! Шансы у него есть, это очевиднее очевидного…

— Ну что, Йорн, у тебя все?

— Да. Значит, овец пригонять больше не будут?

Август отрицательно мотнул головой и ушел.

Нет, надо все остановить не откладывая. За каким чертом Хендрику прикупать семь по двадцать, когда овец и так уж за тысячу — то есть за две тысячи. Семь по двадцать — это уже не круглая цифра, а выброшенные деньги.

Что, если ему сейчас все бросить и сходить в Южное? Нет, об этом не могло быть и речи, разве он бедствует? Черта лысого! О, Август не унывал. Первым делом он выяснил, когда почтмейстер бывает в присутствии, после чего отправился на горную дорогу к своим рабочим. Они энергично бурили отверстия, и все равно работа двигалась медленно: остроконечные прутья крепились на пятисантиметровые уголки, и отверстия должны были им соответствовать.

— Вы сможете поставить обе ограды в недельный срок? — спросил Август.

— Мы уж и так стараемся, — ответил Боллеман.

— Но через неделю закончите? — повторил Август.

Боллеман и его товарищи прикинули, посовещались между собой и сказали:

— Это будет трудненько.

— Консулу очень желательно, чтобы через неделю все было готово, — сказал Август. — Он ожидает благородного лорда из Англии.

— Мы не можем ничего обещать, — отвечали они. — Потому как тут вклинивается воскресенье.

— А если сверхурочно, за двойную плату?

— Ну так и быть.

— Тогда договорились. Но вот еще какое дело, и тоже важное, — сказал Август. — Надо снести заднюю стену в подвале, которую вы поставили у адвоката.

— Ага, у Чубука на пустыре. А он заплатит?

— Пустырь купил аптекарь, он и заплатит, насчет этого не сомневайтесь!

— Как аптекарь? — загалдели они. — Он что, купил пустырь? Когда это? Отличный и выдающийся человек! Так, выходит, он купил этот пустырь. Сколько раз мы ходили к нему в аптеку за вспоможением. Помнишь, Боллеман, как он отпустил тебе две бутылки зараз?

— Да я бы мог получить и четыре, — ответил Боллеман.

Август:

— Вы можете снести эту стену сегодня между тремя и шестью?

Они покачали головами:

— За три часа — никак.

— А за пять?

— Ну так и быть.

— Хорошо, — сказал Август. — Но тогда это будет завтра от восьми до часу.

— А почему так?

Август ответил:

— Не важно. Только это должно быть час в час, от и до. Вы меня поняли?

Да, насчет сроков им все понятно, и что надо приналечь, если они хотят управиться за пять часов, но стена, может, еще и не затвердела, это здорово облегчит работу. Они судили и рядили и так и этак. Ну да ладно, чего они только не сделают ради аптекаря, такой это необыкновенный и замечательный человек…

Август отправился в Южное селение. И не просто, а по делу, он шел с важным известием, судьба воспрепятствовала ему продолжать его деятельность. Уж теперь-то он потребует от нее ответа, пусть не удивляется, он ждал достаточно долго.

Как и в прошлый раз, Тобиас с женой вышли ему навстречу и пригласили в дом, но Корнелии в горнице не оказалось. Братишка Маттис сказал, он только что видел Корнелию в соседской усадьбе, Хендрик учит ее кататься на велосипеде.

Ага! Август остался доволен, похоже было, ее удалось отвадить от Беньямина. Он протянул Маттису крону и велел:

— Сходи-ка за ними!

В ожидании Корнелии с Хендриком он сидел, опершись руками на трость, и хранил молчание, ему хотелось приберечь свою новость до их прихода. Наконец они явились, на велосипеде, Корнелия примостилась у Хендрика на багажнике. Двое взрослых, да по ухабистой дороге — эдак недолго испортить тонкую механику. Однако Август не стал делать им замечаний, Корнелия была легонькая и худенькая, раньше-то она редко когда наедалась досыта.

— Хендрик, я ждал, что ты сегодня ко мне придешь, — сказал он.

— А зачем? — ответил Хендрик. — На завтра мне денег хватит.

— Ну а может, я хотел отдать тебе совсем другое распоряжение!

Повернувшись к Корнелии, Август спросил, нравится ли ей ездить на велосипеде.

Она сказала, что очень, до того это весело! А Хендрик вызвался ее обучать.

— Я подарю тебе дамский велосипед, — сказал Август. — А что я получу взамен?

— Да что ж я могу дать вам взамен?

— Ну а то, о чем мы говорили в последний раз?

— Хендрик, он ни о чем таком со мною не говорил, — сказала она, заливаясь краской.

При чем же тут Хендрик? Да никак они сидят и украдкой друг с дружкою переглядываются. А на Хендрике новая тужурка. Черт возьми, похоже, он снова сыскал ее расположение, как видно, ее прельстили велосипед и его высокая должность. Все это выглядело подозрительно.

Август решил, что пора обрушить на них свою новость:

— Хендрик, я больше не покупаю овец.

Все так и ахнули, а у Хендрика вырвалось:

— Вот те на!

— Ты, верно, думал, это будет продолжаться до бесконечности, ан нет.

— Гм! — произнес Тобиас. — Как же это так? Не взыщите, что спрашиваю.

— А вот как, — начал объяснять Август, — если в горах прибавится овец, им не хватит корму. Йорн Матильдесен и Вальборг специально спустились с пастбища предупредить меня. Больше они не могут принять ни одной овцы.

— Вот ведь какая напасть! — пособолезновал Тобиас.

Август принялся ругать пастбище, ругать на все корки: препаршивое, всего в милю длиной, где уж тут развернуться, корму — чуть, ну куда это! Нет, зря он тогда покинул Хардангерское плато, там у него было тридцать тысяч овец. Плато простиралось на десять миль, а стадо пасли пятьдесят пастухов.

О, опять эти невероятные цифры, они просто не доходили до слушателей.

— Так что, мне овец больше не покупать? — подавленно спросил Хендрик.

— Нет, ты же слышал. А те, что ты прислал сегодня, до того худущие, кожа да кости. Это ты недосмотрел.

— Не мог же Хендрик ощупывать каждую овцу, — вмешалась Корнелия.

— Я смотрю, у вас с Хендриком теперь закадычная дружба, — сказал Август, чем снова вогнал ее в краску.

Ну почему у него все комлем вперед и навыворот, вот и теперь эта парочка сидит, чуть ли не крутит любовь прямо у него на глазах! Он сказал, чтобы совсем уж не упасть духом:

— Сыграй-ка, Маттис, покажи, чему ты за это время выучился!

Нет, Маттис так ничему и не выучился, зато он притащил гармонь и взвалил ее Августу на колени. Хитрая, дьявольская уловка, чтобы Август не выдержал и сыграл! А разве у него подходящее для этого настроение? Он что, испытал перед этим живейшую радость, кого-то обнял? Положив трость на стол, Август стал перебирать клавиши, в свое время он слыл по этой части искусником, но тут гармонь была четырехрядная, а пальцы у него задеревенели от старости. От отчаяния и безысходности он заиграл вдруг песню о девушке, что утопилась в море, и стал себе подпевать.