Репортаж не для печати - Дмитрий Харитонов

В сентябре семьдесят четвертого года потерявшего контроль над событиями Хайле Селассие I затолкали в «фольксваген» и увезли из дворца в больницу. Было объявлено, что император серьезно болен и нуждается в длительном лечении.

К власти пришел Менгисту Хайле Мартам – сын армейского сержанта и крестьянки, арендовавшей маленький клочок земли у помещика. Мать умерла, когда мальчику едва исполнилось десять лет. Впрочем, никто не знал точно возраст Менгисту – в Африке, где подавляющее большинство населения абсолютно неграмотно, многие затрудняются назвать дату своего рождения.

Считалось, что будущий марксистский вождь Эфиопии родился «в период между тридцать седьмым и сорок первым годом».

Ему была уготована военная карьера и краткосрочная стажировка в одной из частей армии США в соответствии с американской программой подготовки военных из дружественных стран, в список которых входила тогда Эфиопия. Возможно, именно благодаря пребыванию в США Менгисту и стал увлекаться марксистской литературой. По крайней мере, его часто видели в библиотеках учебного центра в Абердине (штат Мэриленд), где он просиживал долгие часы, обложившись горами книг.

Вряд ли можно назвать просто случайным совпадением то, что сразу же после революции, поддержанной переодетыми в местный камуфляж военными из Советского Союза и Кубы, в эфиопских магазинах появились книги Ленина и Сталина, Мао-Цзэдуна и Троцкого. Сидя на позолоченном царском троне, Менгисту всерьез уверял своих приверженцев о преимуществах социализма, обозначая в качестве ориентира Советский Союз и Восточную Германию. Он приступил к изданию газеты «Серто адер», что в переводе означало: «трудящийся».

Издание представляло собой почти точную копию знаменитой большевистской газеты «Правда», основанной еще во времена Ленина. Эфиопия оказалась единственной страной на Черном континенте, которая опубликовала главный труд Маркса – «Капитал» – на национальном языке. Переводчики с английского на амхарский стонали от напряжения, работая несколько лет почти без отдыха, но сумели закончить титанический труд. Правда, на второй том их так и не хватило. Изможденные крестьяне,, пахавшие землю на еле дышащих от слабости волах, спокойно перенесли известие о том, что окончание «Капитала» эфиопское государство пока не в силах перевести и опубликовать.

Менгисту, будучи блестящим оратором, умело расписывал преимущества социалистического строя, при котором все будут равны.

– Я призываю вас, мои соотечественники, учиться. Изучать труды основоположников марксизма-ленинизма. Читать самим и раздавать в деревнях нашу газету «Серто адер», – пламенно восклицал Менгисту с трибуны на многолюдном митинге в Аддис-Абебе. – Мы построим справедливое общество. Наша страна станет самым процветающим в экономическом плане государством в Африке. Мы выбираем социализм! – патетически заканчивал он свою речь.

– Социализм, вещь, конечно, хорошая. – соглашались худые – кожа да кости – люди, в которых безошибочно можно было определить жителей деревень, чудом переживших засуху и голод.

– Мы проведем аграрную реформу, – обещал Менгисту, спускаясь по ступенькам с трибуны и пожимая тянувшиеся к нему со всех сторон изможденные руки. – Крестьяне получат лучшие наделы земли.

– Да здравствует Менгисту!. – восторженно гудела одетая в лохмотья толпа. – Да здравствует социализм.

При первом упоминании в речах Менгисту о социализме и раздаче земли страну охватывал религиозный экстаз, лихорадочно-возбужденное состояние, которое можно было сравнить с долгим блужданием одинокого путника по раскаленной пустыне, увидевшего, наконец, фруктовые сады и голубую лагуну с прохладной водой.

Полуживое большинство населения страны ежедневно вело изматывающую борьбу за горстку урожая, остававшегося у него в результате выплаты всех налогов и арендной платы за землю. Никто не знал, что такое социализм. Это понятие связывали с райской жизнью, которую вела местная буржуазия и иностранные дипломаты за высокой каменной стеной отеля «Адам» – райского уголка в городе с библейским названием Назарет.

В тот момент, когда Менгисту шел через толпу, теснившую его телохранителей, к своей машине, бывший император Хайле Селассие I лежал в больнице. Было объявлено о его «тяжелой болезни», во время которой к нему не допускали даже личных врачей и ближайших родственников.

– Как здоровье императора? – спросил Менгисту у своего заместителя Атнафу Абате.

Тот взглянул на часы.

– Очень плохо. Наверное, он уже умер.

– Вы хотите сказать, что мой приказ приведен в исполнение? – процедил сквозь зубы Менгисту, устраиваясь поудобнее на заднем сидении бронированного черного «мерседеса».

– В больницу отправился ваш личный врач, – отозвался Атнафу Абате.

Менгисту недовольно поморщился.

– Он не сможет проделать это в одиночку.

– Ему помогут, – зловеще осклабился его заместитель. – Туда отправились еще шесть офицеров безопасности.

Менгисту рассудительно произнес:

– Надо все проверить. Поехали в больницу.

Он хотел лично убедиться в том, что императора больше нет на свете и его личной власти никто, даже потенциально, не угрожает. У ворот больницы кортеж автомашин встречал Эндале Гелан, личный врач лидера революции. Он был рослым и энергичным, с колючими глазами, спрятанными за слегка затемненными стеклами очков. Эндале провел своего патрона в больничную палату, где четверть часа назад он, при помощи офицеров службы безопасности, задушил подушкой престарелого императора, управлявшего Эфиопией почти полвека.

– Прекрасно, – удовлетворенно кивнул Менгисту, увидев бездыханное тело Хайле Селассие I. Император был до подбородка укрыт белоснежной простыней, поверх которой лежали на груди его сцепленные руки. – Нужно будет объявить о скоропостижной кончине Хайле Селассие I. Эндале предупредительно осведомился:

– Какой указать диагноз?

В разговор вмешался заместитель Менгисту.

- Идиот, – сердито обронил Атнафу- – Никакого диагноза. Никакого вскрытия. Просто сообщение о тяжелой и продолжительной болезни, в результате которой старик отправился в Долину Теней.

Менгисту не сводил глаз с безымянного пальца правой руки императора, с которой исчез редчайший по красоте драгоценный перстень. Эндале поймал его взгляд и виновато сунул руку в карман голубого френча.

– Когда ты, наконец, забудешь свою дурацкую привычку? – раздраженно поинтересовался Менгисту у своего врача. – Надеюсь, ты понимаешь, что красть – это тяжкий грех.

Эндале кивнул головой и с готовностью поклялся, что больше не даст поводов упрекать его в чем-либо. Менгисту взял протянутый ему перстень и поднес его к свету, любуясь игрой камней.

– Чудесная работа, – восхищенно произнес он.

– Великолепная, – согласился Атнафу. – Перстень делали лучшие ювелиры Швейцарии. Император считал его одним из символов своей власти.

Менгисту спрятал перстень в правом кармане форменных брюк и, с расстановкой, обращаясь к заместителю, произнес:

– Хайле Селассие I нужно похоронить тайно.

– Да, но где? – вопросительно пробормотал Атнафу.

Менгисту резко развернулся, собираясь покинуть

комнату, в которой находился покойный император, и бросил через плечо:

– Там, где его никто не будет искать. Где его могила никогда не станет местом поклонения для сторонников монархии.

– Я что-нибудь придумаю, – вкрадчиво пообещал Атнафу, следуя за вождем.

Он был человеком, умевшим держать свое слово. Спустя несколько часов, еще до выступления Менгисту по радио с объявлением о смерти Хайле Селассие І, тело императора упаковали в полиэтиленовый мешок. Его закопали там, где никому и в голову не могло прийти искать останки монарха – под полом в туалете, примыкавшем к канцелярии Менгасту Хайле Мариама.

3

Когда я прилетел в Аддис-Абебу, то почти сразу же попал под сильнейший ливень. Дождливый сезон, продолжающийся в Эфиопии с июня до середины октября, оказался в этом году как никогда щедрым на грозы. Причем, нередко они сопровождались крупным градом.

Я вымок до последней нитки и, после прибытия в отель «Орхидея» поспешил достать из чехла светлый костюм. Вызвав горничную, я попросил ее быстро прогладить едва заметные складки на пиджаке.

Через полчаса, одетый в безукоризненный костюм, я прогуливался в просторном холле гостиницы. Точно в оговоренное время ко мне подошел личный водитель Менгасту Хайле Мариама – высокий стройный неф, похожий на фото модель, сошедшую со страниц модного журнала.

– Извините, вы – господин Маклин? – спросил он на превосходном, без малейшего акцента, английском языке.

– Да, – ответил я.

– Мне поручено отвезти вас в президентский дворец, – вежливо сказал он. – Пожалуйста, следуйте за мной.