Репортаж не для печати - Дмитрий Харитонов

– Да, – ответил я.

– Мне поручено отвезти вас в президентский дворец, – вежливо сказал он. – Пожалуйста, следуйте за мной.

Связи Роя Денвера были столь серьезны, что оказали магическое воздействие на тех людей, к которым он обратился с просьбой организовать интервью президента Эфиопии с журналистом телекомпании Си-Эн-Эн. Насколько мне было известно, на Менгисту было совершено, по меньшей мере, девять покушений. В целях конспирации местожительство вождя Центрального Комитета Рабочей партии Эфиопии тщательно скрывалось. Менгисту сократил до минимума общение с иностранными журналистами, скрываясь в укрепленных казармах четвертой армейской дивизии, рядом со штаб-квартирой Временного военного административного совета.

Полный провал социалистических экспериментов обескровил эфиопскую экономику. Окончательно ее добила война с повстанцами северной провинции Эритрея, которые сражались за независимость этой территории вплоть до отделения ее от Эфиопии. Боевики провинции Тыграй, находившейся по соседству с Эритреей, сразу после падения монархии, объединились с сепаратистами с борьбе против режима Менгисту Хайле Ма-риама.

Долгое время война с повстанцами велась с переменным успехом. Выросло целое поколение эфиопов, которым просто был неизвестен другой образ жизни, кроме как ложиться и вставать, кладя под изголовье автомат Калашникова. Сотни тысяч людей покинули Эфиопию и осели в лагерях беженцев в Йемене, Сомали и в Судане. Оставшиеся испытывали тяготы не только изнурительной борьбы, но и постоянных неурожаев. Натиск противников Менгисту все усиливался, правительственные войска стали постепенно оставлять провинции, находившиеся поблизости Эритреи. К моменту моего визита в Эфиопию оппозиция контролировала около трети территории страны. Ожесточенные бои шли всего лишь в ста милях от столицы.

«Мерседес», в котором я ехал на встречу с «красным негусом», не стал лавировать в узких улочках старых кварталов АддисАбебы. По ним еще можно было прогуляться пешком, отбиваясь от многочисленных ремесленников, предлагавших купить только что сделанные безделушки из красного дерева или же нехитрые ювелирные украшения. Но проезд на машине обещал серьезные трудности и перспективу застрять возле одной из лавчонок, где торговец варит кофе в пузатых кофейниках и, с низким поклоном, предлагает чашку густого черного напитка всякому приближающемуся к его магазинчику. Это – абиссинское приветствие. Чашечка кофе ни к чему не обязывает, за нее не нужно платить или благодарить. Можно остановиться на несколько коротких минут, отведать ароматный напиток и обменяться несколькими ничего не значащими фразами.

Но мы выехали на одну из самых широких улиц эфиопской столицы – Конно Табор. Дыхание войны ощущалось и здесь. Я увидел несколько баррикад из мешков с песком и усиленные патрули, вооруженные автоматическим оружием.

– В городе по-прежнему комендантский час? – окликнул я водителя.

– С полуночи до пяти утра, – отозвался он. – Но я порекомендовал бы вам не высовываться на улицу с десяти часов вечера, чтобы не нарваться на неприятности.

– Вечерние прогулки связаны с риском для жизни?

– Если вас задержит патруль, то, при неповиновении военным, они имеют право применять оружие.

– То есть расстреливать на месте? – уточнил я.

– В условиях, когда враги пытаются уничтожить нашу революцию, нужно быть беспощадным, – упрямо сказал водитель. – Но вам, как иностранцу, ничего не угрожает. Хотя лучше поберечься и не искать приключений в ночное время.

Он подвез меня к старому императорскому дворцу – «Тебби», построенному еще основателем АддисАбебы негусом Менеликом П в конце прошлого века. Здание со всех сторон было окружено бронетранспортерами и солдатами.

Я вылез из «мерседеса».

– Значит, сегодня Менгисту проводит ночь в своем дворце, – проронил я, застегивая верхнюю пуговицу пиджака.

– Вам оказана высокая честь, господин Маклин, – сообщил водитель через опущенное пуленепробиваемое стекло. – Только высокопоставленных зарубежных гостей принимают в президентском дворце.

Он отправился на стоянку, а я, миновав чудесный парк, где посреди тропических пальм пряно благоухали крупные яркие цветы, оказался у белоснежной широкой лестницы. Поднявшись по ее ступенькам, я увидел перед собой массивные резные двери, которые вели во дворец. Возле их створок неподвижно стояли двое охранников с автоматами наперевес.

Меня провели в кабинет вождя эфиопской революции, обставленный с большим вкусом. Здесь не было вызывающей роскоши, за исключением дорогой хрустальной люстры и громадного портрета Менгисту Хайле Мариама. Изображение вождя революции висело над резным, обитым пурпуром креслом. Одну из стен кабинета занимал огромный книжный шкаф.

Из боковой двери появился подтянутый мужчина с умными глазами на овальном лице. У него был высокий лоб, еще более увеличиваемый намечающейся лысиной, приплюснутый мясистый нос и широкая улыбка, обнажавшая красивые белые зубы.

– Приятно познакомиться, господин Маклин, – приветливо сказал Менгисту, облаченный в традиционный голубой френч. – Присаживайтесь.

Я последовал его совету.

– Чем обязан вашему вниманию? – спросил он, едва заметно нервничая.

– Видите ли…, – замялся я. – С чего бы начать…

«Красный негус» сочувственно смотрел на меня.

– Вас интересует внутренняя обстановка в Эфиопии? Или же наша внешняя политика?

Я улыбнулся.

– Ни то, ни другое. Меня интересует Ковчег.

Менгисту вздрогнул. Он недоверчиво смерил меня

взглядом и, дабы убедиться, что не ослышался, уточнил:

– Ковчег?

– Совершенно верно. Ковчег Завета, похищенный сыном царя Соломона из Иерусалима. Так говорится в одной из эфиопских легенд.

Он пожал плечами.

– Хотите пива? – спросил Менгисту.

Я оторопел.

– Пиво? Какое пиво?

Менгисту нажал на кнопку вызова и приказал появившемуся слуге принести медовое пиво.

– Это – федзе. Наш национальный напиток.

Я пригубил глоток из запотевшего бокала. Пиво было сладким, по вкусу действительно напоминающим мед.

– Осторожно, – предупредил Менгисту. – Оно очень пьянит. Пейте маленькими глотками. А то утром у вас будет сильно болеть голова с непривычки.

– Спасибо, – искренне сказал я. – Необычный вкус.

– Вы – первый журналист, который спросил меня о Ковчеге. Чаще всего задают вопрос о том, когда я родился. Я уже устал отвечать на него.

– Дело в том, что мне не хочется оказаться в положении маршала Бассомпьера, – вежливо отозвался я. – Был такой французский военный. Однажды он поинтересовался у одного капитана, сколько ему лет. «Лет тридцать восемь или сорок восемь, что-нибудь в этом роде»,

– ответил капитан. «Как, – воскликнул Бассомпьер, – может ли быть, чтоб вы не знали в точности, сколько вам лет?» – «Господин маршал, – ответил капитан, – я считаю свои деньги, свое серебро, свои доходы, свои вещи, потому что могу их потерять или у меня их могут украсть, но кто может у меня похитить мои годы или куда могут они затеряться? Поэтому я и нахожу совершенно излишним их пересчитывать».

– Вот-вот, – подхватил довольный диктатор, – я тоже не знаю, сколько мне лет. В Африке многие не знают своего точного возраста.

Я внимательно слушал.

– Что же касается Ковчега, – продолжил Менгисту, насмешливо глядя на меня и поглаживая рукой правую щеку, – то наша рабочая партия не признает религии. А также всего, что с ней связано. Ковчег – не исключение.

– Превосходно, – согласился я. – Но вам, как лидеру государства, должно быть известно, что, согласно древнему преданию, Ковчег Завета обрел свое пристанище в городе Аксум.

Менгисту деланно удивился.

– Неужели? А-а-а, припоминаю, мне что-то говорили об этом советники.

– В таком случае, они не могли не сообщить вам об удивительной силе, которую приписывают Ковчегу, – с надеждой в голосе сказал я.

– Поэтому вы его и разыскиваете? – молниеносно бросил «красный негус».

Я терпеливо пояснил:

– Ковчег Завета искали многие люди. Орден рыцарей-храмовников, знаменитые путешественники – такие, как Христофор Колумб и Васко да Гама, Перо де Ковилхан. Кое-кто из них пожертвовал ради поисков лучшими годами своей жизни.

– А библейская реликвия все это время находилась в Аксуме, – задумчиво произнес Менгисту. Нежными движениями пальцев он начал массировать виски. – В древнем и священном Аксуме. Но, повторяю, наша партия полностью отрицает религию. Как сказал великий коммунист Владимир Ленин, «религия – опиум для народа». Поэтому, все, что связано с Ковчегом, нас не интересует.

– Позвольте мне не поверить вам, – мягко упрекнул я Менгисту.

Он вскинул брови.

– Почему?

– Из девяти известных на Западе покушений, организованных на вас, как минимум, два были предприняты людьми из Аксума. Уж не потому ли, что вы дважды пытались овладеть Ковчегом? Кроме того, весьма любопытным представляется совпадение: гражданская война в Эфиопии вспыхнула с новой силой, когда вы побывали в Аксуме лично и пытались вести переговоры с местным духовенством. Возможно, вы предлагали выкупить Ковчег, но получили отказ. После ваших угроз применить силу, аксумиты подняли восстание.