Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В рабстве Матрена научилась многому. Не страшна ей была работа – страшны враги да доносы. Не у кого было искать защиты, все только волком смотрели.
Неожиданно судьба вновь смилостивилась над пленницей. Повелитель Хивы повелел Матрене выйти замуж, так как жить ей без мужа непристойно. Отказывалась Матрена. Как же это можно при живом муже? Но повелитель был непреклонен. Плен и неволя вас развели, сказал он, неизвестно, жив ли муж? В неволе надо жить не по своим законам: здесь ты будешь замужем. В случае неповиновения Матрену обещали вновь продать.
Ее будущим мужем оказался тот самый красивый огромный казак, с которым ее привезли в Хиву и продали в рабство. И она дала свое согласие. Много испытаний выпало на долю женщины. Сколько же нужно было иметь жизненной силы, стойкости духа, чтобы не потерять веры в себя!
* * *
– Пришла вота я, штоб поговорить с тобою. – Матрена нерешительно переступила порог и замерла в ожидании. – Вы не осерчаете за то?
Чинивший медвежью шкуру Гурьян прервал свое занятие и с интересом посмотрел на «супругу».
– Разве я кажусь эдаким?
– Нет, но я хочу говорить откровенно. Я хочу говорить о вас. Вы можете зараз и осерчать.
– Обо мне? – Казак пожал могучими плечами и дружелюбно улыбнулся. – Што ж ты хошь сказать эдакое обо мне?
– Токо выслухайте меня, – полным мольбы голосом попросила Матрена. – Я энто, по душам хочу. Мне чудится… Я скажу правильно. И энто очень важно для нас обоих.
– Што же энто такое?
– Помилосердствуйте, Гурьян… Я… Мы… Вы хороший человек…
– Ты што, аль влюбилась в меня? – рассмеялся открыто казак и отложил в сторону шкуру. – Пошто так? Наш брак с тобой ни к чему нас не обязывает. Совершен он вопреки воли. Так што считай себя от мя свободной.
Матрена готова была заплакать. Гурьян не понял ее. Но она смогла побороть смущение и сказала:
– Вы должны жить иначе, не так. Вы слишком рискуете.
– Ты, должно быть, умом повредилась! – горько ухмыльнулся казак. – Хто ж мне дозволит на чужбинушке жить иначе? Я и живу так вота, пока силушка в руках имется. А как токо слабину дам, так и помру зараз в лапах медведя.
– Не желаю я тово, – дрожащим голосом сказала Матрена. – Тады я совсем одинешенька здеся останусь.
– Все в руках Хоспода!
Матрена вскрикнула и закрыла лицо руками. А Гурьян продолжил:
– И ты, и я хто? Рабы бесправны. Но нам ешо повезло! Не то што другим, сердешным. Мы тута вот аш во дворце басурманском проживам, а другие хде-то пупки от натуги рвут. Моли Бога, женщина, штоб он от нас не отвернулся, а ты, гляжу, вразумлять мя пришла!
– Да! – вскрикнула Матрена и вскочила, открыв раскрасневшееся от гнева лицо. – Да, пришла! Вразумить тя пришла, хотя не хотелось идтить вовсе. Ноги вота сами принесли. И теперя скажу я все, об чем думаю.
– Валяй, бреши, слухаю. – Казак вновь добродушно рассмеялся. – Сдается мне, што ты ни скажешь, все пустое. Сама, поди, ведашь, што ниче от нас с тобой не зависит!
– Ну уж нет, – не сдавалась женщина. – Ешо как зависит. Те вота не опостылело медведей бороть на потеху ворогам? Не опостылело жизней кажный раз рисковать? Не лучше ли домой уйтить от сраму здешнево? – С каждым словом росло в ней чувство собственного достоинства. Матрена почувствовала себя выше смирившегося со своей участью казака и, откинув липкие и, как ей показалось, недостойные женские чувства, гордо сказала: – Не след воинам у ворогов хорошо жить. По-моему, пусть худо, но у себя дома! Хто оне? Безбожники, басурмане. Отгородились от мира песками непроходимыми и жируют себе припеваючи!
– Ты што, аль впрям рехнулась? – оторопел Гурьян, глядя на женщину уже далеко не равнодушно, а уважительно. Откровенность Матрены была неожиданна и смутила его.
– Мне жаль тя, казак, – сказала она решительно. – Ты огромен, силен, но в душе размазня непотребная!
Гурьян поднялся на ноги удивленный и раздосадованный.
– Ты редкая женщина, – сказал он. – Чево ж ты от мя все-таки хочешь?
Вспышка враждебности и досады прошла. Матрена заметила перемену в настроении казака и воспользовалась ею:
– Думушки мои о тебе, Гурьян. Ты же наш, россейский человек, казак! А живешь ты щас не так, не по-хорошему, эдак баба безвольная!
– Баба безвольная, иш ты, – повторил Гурьян, невольно ухмыльнувшись. – Я не понимаю, как энто?
– Как те втемяшить в башку, о том сама не ведаю Ну, энто… Забавляшь своей силушкой небывалой иродов проклятущих. Тем и пристроился завидно. И харч, наверно, не под стать нам в пищу употребляшь. И не зришь, што жизня-то стороной пробегат. Живешь себе и живешь, а каков толк-то от жизни твоей эдакой?
Куракин был слишком удивлен, чтобы сердиться.
– Боже ты мой! – сказал он. – Да разве и я доволен своей жизнью постылой?
Он сказал это впервые, хотя много думал об этом. Но Матрена была другая, не как все, и с нею надо было говорить иначе. Гурьяну вдруг захотелось расположить ее к себе – бессознательная потребность ей понравиться неожиданно получила в нем свое развитие. Кроме того, Матрена произвела на него большое впечатление.
– Может быть, и впрямь я таков, как ты щас казала, не ведаю, – грустно сказал Гурьян, хотя он никогда не считал себя таковым, – но я вота истинно таков, каков есть. Ежели я утерял интерес ко всему, што я могу поделать? Энто скверно, по-твоему? А што я могу поделать?
Он ждал, что Матрена признает это скверным, и уже готовился ответить: «Не стар я, силен. А суждено в лапах медвежьих помереть, так на то воля Хосподня».
– Жить скверно в неволе! – вскричала женщина. – И не хочу здеся детей ростить! Домой хочу я, слышишь, домой!
Гурьян с интересом оглядел Матрену. Он впервые заметил, что она очень красива и ее портят грубая одежда и бесцветный платок на голове.
– Я эвон плохо разбираюсь в жизни, – сказала Матрена. – Но мне то ведомо, што ежели што-то сильно пожелать, зараз все
