Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

Уходящие в лес враги для чего-то начали хитрить. Сначала они шли след в след. Затем свернули в сторону. Попетляв по лесу, следа вывели к берегу реки. Есаул в недоумении остановился. Он потерял след. Внимательнее осмотревшись, он вновь его обнаружил, но уже в стороне.

Злоумышленник сделал прыжок в сторону, в кусты, и его подручные сделали то же самое. Затем они продирались сквозь кусты и двинулись дальше, вдоль берега реки, след в след, а последний, судя по всему, заметал за собой следы сломанной веткой. Вот и обломанный сучок, а вот дальше брошенная ветка. По редким и сильным отпечаткам палок можно понять, как быстро они шли.

Подготовившись к возможной схватке, Кочегуров ускорил шаг. Следы вели все дальше, в глубь леса. Вот они нырнули в канаву около затона, вот следы ног людей, перешедших покрытое льдом русло затона. Есаул пригнулся, рассматривая след.

Далее следы терялись на промерзшем насте. Но уже необходимость в их поиске отпала. Почуяв дымок, Кочегуров завертел головой и увидел небольшой ветхий шалаш, мало походивший на жилище людей в зимнее время.

Но, вопреки всем домыслам, шалаш был обитаем. Узнать, кто в нем зимовал, можно лишь подойдя и заглянув внутрь. И есаул решился на столь отчаянный шаг. Обнажив саблю, он осторожно приблизился к шалашу и, дико закричав, обрушил ветхое строение на головы его обитателей.

2

Сын и наследник эмира Хивы Джантюрей мало придерживался дворцовых правил. Точнее, он придерживался их только на глазах отца. Но как только любящий родитель скрывал свое бдительное око, Джантюрей тут же менялся и становился тем, кем он был на самом деле. А кем был на самом деле наследник?

Насильник, палач и убийца – так называли его жители эмирата, нашептывая эти страшные слова, за которые полагалась казнь, только на ухо своим близким родственникам. Джантюрей был наслышан о той черной славе, которая ходила о нем. Но это обстоятельство ничуть его не смущало. Наоборот, он всячески поддерживал ходившие о себе слухи и усугублял их какими-нибудь жестокими выходками.

Чем только не развлекался Джантюрей! Бывали дни, когда с утра до вечера за высокими стенами дворца гремели ружейные выстрелы. Это изнывавший от безделья наследник вышибал пулями трубки из зубов рабов. Безвольные люди не жаловались на свою долю, а добровольно подставлялись под выстрелы. Тем самым они зарабатывали гроши, которые впоследствии прятали поглубже в скудные заначки.

Случалось, Джантюрей своим «метким» выстрелом ненароком убивал кого-то, но желающих встать под пули меньше не становилось.

Богатая фантазия хозяина жизни позволяла придумывать и другие аттракционы для забавы. На специальной арене раб становился спиной к деревянной стене, а наследник с расстояния пять саженей[19] с силой кидал в него ножи. Смеялся, когда, сверкая булатной сталью, кинжал втыкался рядом с шеей «мишени». Не печалился и тогда, когда кинжал прибивал очередную жертву к стене намертво.

Иногда на свои развлечения Джантюрей приглашал гостей – юношей из знатных семей, жадных до острых ощущений. Ради таких случаев на арену выпускали годовалого медведя. До появления в Хиве Гурьяна Куракина со зверем дрались рабы. Бедняги радовались, что могут заработать, рискуя своей жизнью, серебряную монету. Но после кровавой схватки платить обычно было некому.

Задушивший лютого зверя Гурьян понравился элите. А Джантюрей просто влюбился в огромного казака. Он осыпал его милостями, с нетерпением ожидая, когда в Хиву привезут нового медведя. Наследник визжал от восторга и громче всех хлопал в ладоши, когда на бой со зверем выходил огромный казак.

Однажды на арену выпустили такого огромного медведя, что одетый в меховую одежду рослый Гурьян по сравнению с ним выглядел жалким медвежонком. А вставший на задние лапы медведь оказался раза в три выше казака! Гости и сам Джантюрей в ужасе замерли. Наследник мысленно простился с любимцем и даже пожалел, что выпустил его на верную смерть. Мгновение, и казак ловко прыгнул под брюхо зверю, который, оглушительно взревев, горой свалился на своего противника. Насыпной пол арены залило кровью, вывалилась требуха. А из-под медведя вынырнул живехонький Гурьян!

Далее произошло что-то невероятное. Мертвого медведя унесли с арены на кухню, быстро убрали кровь, но силач не уходил. Он потребовал на бой второго зверя. Публика взвыла от восторга, а Гурьян сильным ударом руки встретил успевшего встать на задние лапы медведя.

Казак крепко обхватил шею зверя и в широко разинутую зубастую пасть засунул руку до самого плеча. Медведь не смог оторвать от себя мучителя и, агонизируя, без воздуха обмяк. Вокруг арены зависла мертвая тишина. А когда уставший Гурьян пошел к выходу, все бурно захлопали.

После такого оглушительного успеха непобедимый казак перешел в полную собственность Джантюрея и поселился в комнате рядом с его покоями. Дальнейшая судьба его была предрешена – жить до тех пор, пока какой-нибудь медведь не убьет его или не угробит здоровье.

Если жизнь Гурьяна на первое время как-то прояснилась, то у Матрены дела выглядели гораздо хуже. Ее вывезли из дворца в степь и поставили ухаживать за овцами. То, что женщина была беременна, никого не трогало. Через месяц Матрена родила дочку. Вот тут-то и познала она сполна все «радости» плена.

Поздней осенью ночи были холодными, а утренники – морозными. На Матрене не было никакой одежды, кроме дырявого зипуна. Дочь она родила в продуваемой ветром кибитке и потеряла сознание. А когда очнулась, то не нашла ребенка. Лишь к вечеру женщины притащили к матери необмытого ребенка и швырнули за порог. Вымыла Матрена дочку ледяной водой и завернула в свой зипун. А вскоре наведались и хозяева: кинули еду – кость с мясом, а затем усадили в хижабу – большую корзину – и повезли пленницу с ребенком к новому хозяину.

Холодными ночами бедная женщина ложилась с малюткой между овец. Сама удивлялась, как это Господь хранит их? Ведь обе живы и здоровы: бывало, положит малютку в кибитке, а сама пойдет камыш и хворост собирать. Вернется, а она, сердечная, плачет и дрожит.

После Рождества Матрену вновь вернули в Хиву. Видимо, кто-то за нее похлопотал. Но кто? Про Гурьяна она даже не подумала. Не мог раб хлопотать за рабыню. Плакать хотелось, но слез не было. Там, в степи, плакать не разрешали: за слезы больно били.

Пришедшая удача привела с собою еще одну. Наверное, кто-то вновь похлопотал за