Немезида - James Swallow

Но этот убийца был за пределами всего, с чем она сталкивалась. Это было совершенно ясно. Пришедшийся вскользь удар луча "анимуса" должен был по меньшей мере его искалечить. Йота обратила на него считыватели своего регистратора ауры, и была потрясена тем, что увидела.

Невероятно, но его псионические свойства изменялись, трансформировались. Из необычного вещества-плоти, скрывающего его тело, струился замысловатый нимб призрачных цветов, и Йоту неожиданно осенило, что она смотрит в мутное зеркало самого варпа. Это существо было не одной, а двумя жизнями с тонкими ниточками телепатической энергии между ними, которые сшивали их обоих с неоформленной энергией имматериума. Она внезапно поняла, как ему удалось выдержать удар "анимуса". Энергия, такая смертоносная в физическом мире, была не более чем каплей воды в огромном океане, заключённом в сферах варп-пространства. Убийца обладал такой связью с эфиром, которой у неё не будет никогда, и он стравливал импульс выстрела в варп, где тот мог безвредно рассеяться.

Меняющаяся аура потемнела и превратилась в чернильную тьму. Йота уже видела такое раньше: это был образ её собственного пси-слепка. Он создавал её зеркальное отражение, и пока Йота смотрела как это происходит, она чувствовала гравитационную хватку на своей собственной энергии, которую неумолимо притягивало к преображающемуся, изменяющемуся убийце.

Он был похож на неё, но также и непохож. Там, где хитроумные механизмы "анимуса" всасывали в себя псионический потенциал и возвращали его в виде смертоносного разряда, этот человек... это уродливое отклонение от нормы... он мог делать то же самое в одиночку.

Ему позволила это сделать кровь. Её кровь, проглоченная, классифицированная, инкорпорированная.

Йота закричала – в первый раз в своей жизни она на самом деле, по-настоящему закричала, познавая самые чёрные глубины ужаса. В её разуме взвихрились языки пламени, и она освободила их. Он расхохотался, когда они скатились с него и отразились назад сквозь пространство-время.

Рот Йоты наполнился пеплом, и её крики замолкли. 

Казалось, что этот миг тянется бесконечно. На Плазе Освобождения не было слышно ни звука, даже шума втянутого в лёгкие воздуха, как будто внезапно возникший вакуум вытеснил из пространства всю энергию и все эмоции. Это было откровенное нежелание верить в то, что только что случилось, и оно заставило замереть весь Дагонет.

В следующую секунду хрупкое мгновение разлетелось как стекло, и в толпе началась сумятица. Горе и ярость, как две волны-близнеца, одновременно вырвались наружу. Всё погрузилось в хаос; люди перед заградительными барьерами хлынули вперёд и повалили металлические заслоны, накатывая медленным валом на неровную цепочку ошеломлённых кланских солат. Часть бойцов держала оружие наготове, другие позволили наступающему приливу поглотить себя, лишившись присутствия духа от потрясения, вызванного тем, чему они стали свидетелями.

Койн, повинуясь непонятному порыву, спрыгнул с основания колонны и побежал за линию потрескивающих излучателей силовой стены. Ему никто не препятствовал. Здесь, потрясение было осязаемым, оно висело в воздухе как дым.

Гигантские Астартес стояли вокруг тела своего командира в боевом круговом построении, водя оружием вправо-влево в поисках мишени. Их дисциплина достойна восхищения, подумал Койн. Низшие существа, обычные люди, поддались бы гневу, который они должны были незамедлительно ощутить – но Каллидус не сомневался в том, что ждать осталось недолго.

Один из Астартес отпихнул другого с дороги и крутнул ладонью, срывая свой шлем. Долю секунды Койн видел на суровом лице воина  непритворные чувства: боль и страдания, такие глубокие, что могли исходить только от брата, от сородича. Лицо Астартес было покрыто шрамами, и находясь в такой близости от него, ассасин смог разглядеть, что на нём был знак звания брата-сержанта Тринадцатой Роты.

Это казалось неправильным: согласно собранным на Сынов Хоруса данным, их примарх всегда путешествовал с почётным эскортом из офицеров группы, известной как Морниваль.

– Мёртв, – сказал один из Астартес напряжённым и сухим голосом. – Убит трусами...

Койн подошёл так близко, как только осмелился, встав рядом с парой майоров СПО озадаченного вида, которые не могли решить, должны ли они идти к Никрану и остальным аристократам, или ждать, когда им отдадут приказы Астартес.

Сержант склонился над трупом и сделал что-то, чего Койну не удалось увидеть. Когда он снова распрямился, то держал в руке латную перчатку. Но нет, не перчатку. Это была искусно изготовленная аугметика, механическая замена потерянного в битве предплечья. Он снял её с трупа, как будто это была реликвия.

Но Хорус не...

– Мой капитан,  – прогрохотал сержант, скорбно кивая и взвешивая в руке свой болтер, – мой капитан...

Сердце Койна превратилось в холодный камень в его груди. Его глаз привлекло движение: губернатор Никран торопливо отделился от остальных аристократов и направился вниз по ступеням к Астартес. Шум толпы становился громче, и Каллидусу приходилось напрягаться, чтобы услышать сержанта, который говорил в звукоприёмник вокса в шейном кольце своего нагрудника.

– Это Корда, – прорычал он с нарастающей злостью. – Позиция не, я повторяю, не безопасна. В нас стреляли. Брат-капитан Седирэ... был убит.

Седирэ. Каллидус знал это имя. Командир Тринадцатой Роты. Но это невозможно. Воин, которого застрелил Келл, носил мантию, уникальное одеяние, принадлежащее самому примарху...

– Хорус? – позвал Никран, и когда он подошёл ближе, по его лицу заструились слёзы. – О, ради Звёзд, нет! Пожалуйста, только не Воитель!

– Приказы? – произнёс Корда, не обращая внимания на лепечущего аристократа. Койн не мог слышать ответ, переданный в бусину в ухе сержанта, но сжавшиеся челюсти космодесантника поведали, что именно ему было сказано. Каллидус почувствовал вспышку страха и, развернувшись, бросился прочь, рванув вниз по ступеням в направлении людского сборища.

Койн услышал за шумом толпы звучный голос Никрана, и обернулся на бегу. Губернатор, сотрясаясь от рыданий, заламывал руки перед бесстрастным Астартес в серой броне. Его слова нельзя было разобрать, но не вызывало сомнений, что он умоляет Корду или взывает к нему, приводя бесполезные оправдания.

Воин скупым движением поднял ствол своего болтера и выстрелил в губернатора в упор, разнося его тело в клочья. Люди Корды последовали его примеру, все как один разворачивая своё оружие к знати и казня их.

Перекрывая басовитый грохот болтерного огня, Астартес проревел приказ, который прорезал шум столпотворения как нож.

– Сжечь город! – выкрикнул он.

Спотыкающаяся Соалм шла через сцену бойни, сжимая бакт-пистолет и волоча за собой ларец. С ней была Сайноп, которая изо всех сил пыталась поддержать второй конец сундучка. Все люди аристократки были мертвы.

Заполненный песком воздух был насыщен звуками выстрелов и криками боли, и казалось, что куда бы они не свернули, им отсюда не выбраться. 

Соалм запнулась об остатки лачуги, и в этот момент её настигли последствия прокатившейся волны призрачного ужаса. Остатки псионического разряда сделали воздух густым и маслянистым – а затем она услышала гулкие крики Йоты, усиленные вокодером шлема Кулексус.

– Святая Терра... – прошептала пожилая женщина.

Это могло быть только предсмертным криком: ничто другое не могло нести в себе такие устрашающие эмоции.

Соалм обернулась на звук и увидела, как умирает Йота. Из содрогающегося тела с выбросом шума и света высвободились крупицы тошнотворной энергии, и маскировочный комбинезон осел, а серебристо-стальной шлем отлетел прочь. Из чёрной униформы, свалившейся грудой тряпья, выплеснулись густые клубы серого праха: заполнявшее её тело распалось в мгновение ока. Шлем с лицом-черепом остановился, и из него высыпалась ещё одна порция тёмного пепла, подхваченного завихрениями ветров.

– Дженникер! – выкрикнула её имя Сайноп, когда к ним метнулась размытая тень. Вененум почувствовала мощный удар и отлетела в сторону, выпустив ларец. Пока она кувыркалась, ей удалось сделать два быстрых выстрела из бакт-пистолета, и она была вознаграждена щёлканьем и шипением попавших на кожу кислот.

Убийца Йоты вырос из гудящего песка, освещаемый со спины резкими сиянием всходящего солнца. Она тянулась к токсичному корду, когда он беспощадно врезал ей кулаком, разоружив её силой своего удара. Бакт-пистолет отлетел прочь и был потерян. Соалм почувствовала резкую режущую боль в груди от сломанных рёбер. Упав на землю, она попыталась опорожнить желудок – и обнаружила себя на клочке влажной земли, в грязи, образовавшейся из песка и пролитой артериальной крови. На неё обрушилась когтистая ступня, и хрустнула ещё одна кость. Соалм услышала смех и подняла глаза.