Крестовый поход детей - Туллио Аволедо

Туллио Аволедо

Крестовый поход детей

Тридцать книг назад

Объяснительная записка Вячеслава Бакулина

На самом деле, тридцать одну, конечно. Но я из тех негодяев, что «ради красного словца не пожалеет и отца». Так вот, тридцать книг назад мы все — сначала те, кто делает «Вселенную», а потом и читатели — познакомились с творчеством прекрасного итальянского писателя Туллио Аволедо. Он не был первым иностранным автором проекта (и, к счастью, не стал последним), но все же роман «Корни небес» в серии всегда стоял немного наособицу. Для меня, по крайней мере. И дело даже не в шокирующей откровенности и бьющей наотмашь жестокости текста итальянского автора, не в поднимаемых им проблемах, не в необычном герое. Точнее, и во всем этом тоже, но не только. Просто эта книга — другая. Как написал тогда Дмитрий Глуховский: «Да, случись ядерная война, все будет именно так. Хотя фантастического в этой книге немало, в нее веришь сразу и безоговорочно». Продолжая его аналогии с кинематографом, я бы сравнил тексты Аволедо — и первый, и второй — с псевдодокументальной «Ведьмой из Блэр» и одновременно — с шедевральной «Дорогой», поставленной по блистательному одноименному роману Кормака Маккарти. Так же, как и Маккарти, Аволедо пишет страшные, горькие, не оставляющие надежды тексты. Читая их, трудно вообразить, что после ядерного ада возможно будущее. Что человечество возродится, а не вымрет, перед тем окончательно деградировав и превратившись в стаи дурно пахнущих и беспредельно жестоких косматых животных, убивающих, мучающих и поедающих друг друга. Если задуматься, то и там, и тут абсолютно преобладающий цвет в палитре нового мира — серый. В одеждах, в руинах, в человеческих душах. И вместе с тем, эти тексты несут горькое очищение для читателя. Из них выныриваешь, как с глубины, жадно дышишь, а потом привычный тебе НОРМАЛЬНЫЙ мир кажется еще прекраснее. Краски, звуки, запахи, чувства — острее и ярче. Жизнь — лучше. Ты чувствуешь, насколько твои каждодневные проблемы и неприятности глупы и незначительны. А еще ты чувствуешь, что пойдешь на все, лишь бы то, что на этих страницах, там и осталось.

Наверное, в этом и заключается главная задача автора, берущегося за тему постапокалипсиса.

Ну, что еще сказать? История отца Джона Дэнниелса, последнего инквизитора мира, по-прежнему не закончена. Милан — совершенно не похожий на Рим и Венецию из «Корней небес» — лишь промежуточная точка на его долгом пути домой, к богу и к себе. Как это здорово. Как это ужасно. Пожалуйста, синьор Туллио! Может, теперь, все-таки, через двадцать книг?

Пролог

Auf die Erde voller kaltem Wind

Kamt ihr alle als ein nacktes Kind[1].

Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора[2].

Моим братьям

Когда разведчики Города обнаружили его, он лежал, словно брошенная в снегу сломанная игрушка, и, казалось, был уже совсем при смерти.

Они ошарашенно смотрели на него. Прежде им никогда не доводилось видеть настолько старого человека.

Он казался мертвым, как обуглившиеся ветки по краям дороги.

Он потерял очень много крови. Слишком много для того, чтобы выжить. Поэтому они приволокли его в свое убежище небрежно, как вещь, не представляющую собой никакой ценности.

При виде раненого Мать милосердия покачала головой. Накладывая бинты на его раны на бедре и голени, она сказала, что ему не пережить этой ночи.

Мать долго читала заклинания в своей комнате, украшенной человеческими черепами и старыми чучелами животных, но потом все-таки решила прибегнуть к крайней мере — давно забытому ритуалу, тайна которого была ей известна.

«ДЕФИБРИЛЛЯТОР! РАЗРЯД!»

Ее руки с силой надавили на грудь незнакомца.

Голое тело мужчины было бледным и неподвижным, словно труп.

Исхудавшие молодые лица, скудно освещенные светом тусклой свечи, наклонились поближе к нему, чтобы получше разглядеть его черты. Внезапно они резко отпрянули, напуганные громовым возгласом Матери: «РАЗРЯД!»

Еще один толчок, на этот раз сильнее.

Распластанное тело дернулось.

«МЫ ТЕРЯЕМ ЕГО! МНЕ НУЖНО БОЛЬШЕ ЭНЕРГИИ!» Все двенадцать санитаров взялись за руки и сформировали живую цепь. Последняя девочка, самая маленькая, по имени Альбакьяра, протянула правую руку к незнакомцу и сжала его ладонь в своей. За левую руку девочку держал ее брат Микаэле по прозвищу Мика.

«РАЗРЯД!» — опять прокричала Мать изо всех сил.

Их словно пронзила молния. Сначала Мика, а сразу после него Альбакьяра ощутили в своем теле пульсирующую энергию, как будто голубой шар прошел по их онемевшим плечам и рукам и двинулся дальше, к руке человека на убогой больничной койке.

Узловатые от артрита пальцы Матери еще раз надавили на грудь умирающего.

Мика испуганно наблюдал за происходящим.

Тело на мгновение вздрогнуло и приподнялось, как будто его и в самом деле пронзил электрический разряд.

Об электричестве им рассказал Вагант, начальник разведывательной группы. О том, что это было такое и как оно работало. Это была магия давно прошедших времен.

«Энергия, которую мы используем сейчас, — всего лишь символическая, — сказал он. — А вот та была настоящая, могла сжечь тебя, как спичку. Она была в каждом доме, внутри стен. Она была как жизненная сила, бегущая по нашим венам под кожей. Энергия была Богом того мира. Она его создала, и она же его разрушила».

Мать бросила на Мику строгий взгляд, как будто воспоминания мальчика прозвучали вслух и нарушили святость обряда.

Она потерла ладони, чтобы трением сотворить чудо по имени электричество. Затем поднесла их к груди мужчины.

Все понимали, что эта попытка будет последней.

«Наверное, это был большой грешник. Его ничто не могло спасти».

Так сказала бы Мать перед тем, как вырезать перочинным ножиком двенадцать вертикальных полосок у него на лбу. Эти полоски означали бы, что он предназначен для Приношения. Этот символ она называла бар-кодом.

Она положила руки на грудь незнакомца, широко разведя холодные крючковатые пальцы.

В воздухе чувствовалось легкое потрескивание. Запах озона. Невероятно, но это действительно было так.

«ДАЙТЕ МНЕ БОЛЬШЕ ЭНЕРГИИ! СОСРЕДОТОЧЬТЕСЬ! РАЗ, ДВА ТРИ — РАЗРЯД!»

На этот раз толчок был гораздо мощнее, чем ожидали Мика и другие дети. Альбакьяра невольно вскрикнула.

Спина незнакомца резко изогнулась. Его губы раскрылись в нечеловеческом вопле. Изо рта хлынул поток густой черноватой жидкости. Он распахнул глаза и уперся невидящим взглядом в потолок.

У него были белесые, покрытые непрозрачной пеленой глаза.

«Глаза как у вареной рыбы», — сказал в тот вечер Мика своим друзьям в игровой комнате.

Хотя никто из них, конечно, никогда в жизни не видел рыб. Это просто такое выражение у взрослых.

Незнакомец выплюнул еще немного этой черной жидкости, а потом — более светлой, вонявшей желчью.

Он обвел присутствующих своими слепыми глазами. Обвел прямо на уровне их лиц.

Он не был похож на слепого. Создавалось впечатление, что каким-то невероятным образом он все-таки способен видеть.

— Как тебя зовут? — спросила его Мать своим каркающим птичьим голосом.

— Джон Дэниэлс. Отец Джон Дэниэлс, — успел прошептать незнакомец, прежде чем снова потерять сознание.

Глава 1. Он выживет?

— Он выживет? — спросил Управляющий, искоса поглядывая на человека под грязными покрывалами.

Мать наклонила голову, накручивая на палец волосы висевшей на ее бусах куклы. Это была длиннотелая кукла-блондинка из тех, что когда-то назывались Барби. На этих же бусах висели головы еще одиннадцати таких кукол.

Мать и Управляющий были одни во внешнем госпитале. Одни с незнакомцем, присутствие которого вызывало у них тревогу.

— Да, он выживет. Не знаю, как такое возможно, но он выживет. И быть может, в этом для него нет ничего хорошего. В этом человеке есть что-то странное. Что-то очень странное. Он окружен тенями, и, похоже, эти тени исходят от него. Я впервые в жизни вижу такую ауру.

Управляющий хотел было возразить ей, что эти сказки про ауру могли сгодиться для невежественных Горожан, но не для человека с его образованием. Но он не посмел сделать этого. В Городе все без исключения испытывали страх перед Матерью милосердия. Ведь она тебя лечит, и она же отправляет тебя к Дяде, когда приходит твое время. Нынешняя Мать была из Высоких палаццо[3], расположенных в десяти часах пути от Города. Так было заведено. Матери милосердия всегда были из других городов. Решения, которые они вынуждены были принимать, не должны были зависеть от кого-то знакомого, кого-то из твоего города. Поэтому Матери всегда были извне. И так было всегда, с самых дней грома.