i dfee46a8588517f8 - User

Опасения Пасхалова стали подтверждаться уже в ходе под^ готовки съезда. Другой инициатор и организатор съезда, глава астраханских «союзников» Н. Н. Тиханович-Савицкий, жало­вался в письме Родзевичу от 4 ноября, что «дело со съездом обстоит неважно»— на 300 разосланных приглашений откликну­лись всего 31 «союзов» и лиц. Но и из этих 31 «наверняка будут лишь Астрахань, Саратов, Одесса, Ярославль, Вологда, Ростов-на-Дону, Рязань, Симферополь, Тамбов, Горбатов, Шуя и персонально 4 человека, включая Пасхалова и Дубровина. Остальные ссылаются на дальнее расстояние, отсутствие денег или вообще ничего не пишут о съезде»122.

Стратегический замысел устроителей Нижегородского съезда состоял в том, чтобы увенчать его отправкой депутации к царю, которая должна была поднести ему икону, уже заранее заказан­ную и изготовленную. С этой целью еще в сентябре были пред­приняты шаги, направленные на то, чтобы заручиться поддержкой Фредерикса и Нилова. В это дело включился и Маклаков, обещав­ший помочь, чем может 123. Прием делегации должен был, по мысли организаторов, резко повысить престиж провинциалов в глазах столичных черносотенных главарей. Однако одиозность нижего­родского сборища была так велика, что даже царь при всей своей нежности к «союзникам» понял, что такого вызова «обществу» в момент, когда симулировалось намерение сотрудничать с Думой, делать нельзя, и в приеме депутации «нижегородцам» отказали.

Пасхалов был в полном отчаянии. «Благожелательство целого ряда правителей к левому (?!) засилью оттерло нас, маленьких людей, от всех областей общественного значения и не на кого нам опереться, а чуть пошевелились, как на нижегородском съезде, то, сами знаете, какая поднялась травля,— жаловался он в письме от 15 декабря князю А. А. Ширинскому-Шихматову. Но еще труднее то, что царь, за права которого мы распинаемся, очевидно, гневается на нас. Это ясно из отказа принять депутацию с иконой и из молчания на нашу верноподданническую телеграм­му». Москва не прислала на съезд ни одного представителя, исключая Маркова 2-го и Дубровина, были лишь одни провин­циалы. «Ведь это обозначает, что московские просвещенные консерваторы полагали, что в Нижнем они попадут в невежест­венную толпу, от которой скверно пахнет» 19Л.

В письме Маклакову от 19 декабря жалобы звучали еще сильнее. «После нижегородского совещания чувствую себя со­вершенно разбитым,— писал Пасхалов.— Меня охватило чувст­во глубокой безотрадной безнадежности...» Царь не прислал ответной телеграммы, «а ведь мы только этого и ждали. Только одного слова за нашу черносотенную безграничную преданность». Если бы только была получена царская телеграмма с одним словом «благодарю», «дело наше получило бы удесятеренное значение. Оно заставило бы опомниться „просвещенных консерва­торов" Москвы и Петрограда, из коих ни один не рискнул замараться о нашу „плебейскую" толпу, и поняли бы они, что только именно в таком единении с плебеями можно чего-нибудь достигнуть, потому что без них на кого же обопрутся „просве­щенные"? А с другой стороны, и черносотенцы без руководства — сила не только бесполезная, но может быть использована каким- нибудь Стенькой Разиным.

Оба совещания и окажутся бессильными: петроградское — военачальники без войска, а нижегородское — войско без предво­дителей. И врозь ни те ни другие ничего не стоют. „Благодарю" подвинуло бы к нам „просвещенных", заставило бы сильно чесать в затылке гг. Олсуфьевых, Оболенских (А. Д) и подобных пере­вертней: Вот в чем ужас безнадежности» 125.

«Ужас безнадежности» черносотенного дела был, однако, в другом — в его полной изолированности от народа. Суть заклю­чалась не в чистоплюйстве «просвещенных консерваторов», как полагал Пасхалов, а в том, что и у черносотенных «плебеев» никого не было. Располагай они какой-либо массой, «просвещен­ных» не надо было бы ни звать, ни уговаривать. Именно поэтому крайняя правая реакция вращалась в кругу самообмана и иллю­зий. «Просвещенные» надеялись на «плебеев», те — на царя, а по­следний — на тех и других.

Кстати, так нетерпеливо ожидавшуюся телеграмму царя «союз­ники» получили — она лишь задержалась, и радость Пасхалова была так же велика, как и его недавнее отчаяние. «Как бы хорошо было теперь народиться нескольким монархистским про­винциальным сборищам и высказаться в духе нижегородского, но с другими лицами,— стал он немедленно строить широкие пла­ны в письме к Н. Н. Родзевичу от 5 января 1916 г.— Надо посоветовать это и А. И. Дубровину. Пусть он распорядится по своим организациям» |26. Но последнему было не до новых съездов. «Обращение к войскам набрано, отчет о нижегородском съезде набирается, но когда напечатаем — ведает аллах,— жаловался Дубровин в письме к И. И. Дудниченко от 29 января,— Нет бума­ги, и она так дорога, что становимся втупик, что делать. Между нами: подумываем прекратить „Русское знамя". Все взвешено и обдумано. Хочется сбросить с себя костюм Дон Кихота: играем вничью и служим мишенью как для левых, так и для власть предержащих... Развал идет гигантскими шагами» |27.

Быстро сник, вернувшись к прежнему мрачному настроению, и Пасхалов. На нижегородском съезде, писал он Маклакову 18 февраля 1916 г., командированный туда Министерством внут­ренних дел Ширинский-Шихматов призывал создавать предприя­тия, лазареты, потребительские общества и т. д., прибавив, что

«за деньгами дело не станет», но никаких денег не дали. Дубровин и Полубояринова «изнемогают и собираются прикрыть „Русское знамя". Это огромная потеря русского дела» 128. Правительство с «союзниками» не считается, жаловался он в письме Родзевичу от 22 апреля, «у нас нет в руках ни общественных организаций, ни их... средств. А собрать ничтожный съезд и по количеству участников и по отсутствию хотя мало-мальски влиятельных людей — значит только скомпрометировать наше дело. Вспомните хотя наш нижегородский съезд. Вспомните только: из Москвы ни души, хотя я мозоль набил на пальцах от писем. Это не случайность, это вырождение правых в каких-то бесплодных ублюдков, боящихся прикосновения к „черносотенцам". Марков — интриган, Щегловитов выдохся, не зарядившись, Левашев — подставной человек, и даже с самим Дубровиным творится что-то неладное» 129.

Картина в целом нарисована верная, но в вопросе о деньгах Пасхалов явно менял местами следствие и причину. На самом деле царь и правительство не жалели на черносотенцев денег, и если нижнегородские устроители не получили просимых средств, то не потому, что их не хотели дать, а потому что некому и незачем было давать. Становилось совершенно очевидно, что, каких денег ни давай, «союзническая» чернь не сможет ничего организовать и просто их разворует. Прецедентов, когда выданные деньги тра­тились «союзными» главарями на самих себя, у департамента полиции было достаточно 130.

Субсидирование черносотенных организаций и изданий явля­лось для министров финансов и внутренних дел не просто важным, а прямо-таки священными делом. Оно находилось подлинным кон­тролем царя. Ему ежегодно представлялись подробнейшие отчеты о произведенных выдачах, и царь, который обычно возвращал все посланные ему бумаги по принадлежности, отчеты-ведомости главного управления по делам печати «о приходе и расходе особого кредита», бережно хранил у себя. В отчете за 1915 г. «Перечень изданий, лиц и учреждений, которым оказано пособие» состоял из 82 единиц. Сумма выдач составила 1122 тыс. руб. Вот несколько таких выдач. Замысловский получил 5 тыс. руб., саратовская «Волга»—13,3 тыс., «Голос Руси»— 100 тыс., «Земщина» — 145 тыс., «Колокол» — 20 тыс., Пуришкевич — 31 тыс. и т. д. и т. п.131 20 января царь «высочайше повелел» дополнительно отпу­стить на субсидирование правой печати 300 тыс. руб.132 К этому необходимо добавить, что выдачи, производимые департаментом полиции из секретных сумм, были не меньшими, но нигде не фикси­ровались.

Единственный, кто действительно перестал получать субсидии, был Дубровин, но это явилось исключительно результатом его пло­хих взаимоотношений с «союзными» главарями, Марковым 2-м и др., с которыми он насмерть рассорился. ,

И уже совсем нелепо звучат обвинения черносотенцев в адрес правительства, якобы сочувствующего «левым»133. Жалобы глав?- рей черной сотни особенно подчеркивали ничтожность и бессилие «союзников».

«Вчера закончился монархический съезд,— писал Щегловитов 24 ноября 1915 г. Д. И. Иловайскому.— Что Вы о нем думаете? Как все у нас странно, в монархии монархистов только небольшая

1 44

кучка» .

Такие же неприятные для себя признания вынуждены были делать и другие черносотенцы калибром повыше своих провинци­альных братьев. «Трудно даже сказать, кто более революционно настроен — правые низы или левые интеллигентные круги»,— за­давал Вязигин вопрос себе и своему корреспонденту князю Д. П. Голицину в письме от 30 ноября 135. Идея свержения царя, констатировал он в письме от 13 декабря Замысловскому, «к сожа­лению... пользуется значительным успехом даже в среде правых, не говоря уже о темной деревенской массе и распропагандирован­ных рабочих»136.