i dfee46a8588517f8 - User

И уже совсем нелепо звучат обвинения черносотенцев в адрес правительства, якобы сочувствующего «левым»133. Жалобы глав?- рей черной сотни особенно подчеркивали ничтожность и бессилие «союзников».

«Вчера закончился монархический съезд,— писал Щегловитов 24 ноября 1915 г. Д. И. Иловайскому.— Что Вы о нем думаете? Как все у нас странно, в монархии монархистов только небольшая

1 44

кучка» .

Такие же неприятные для себя признания вынуждены были делать и другие черносотенцы калибром повыше своих провинци­альных братьев. «Трудно даже сказать, кто более революционно настроен — правые низы или левые интеллигентные круги»,— за­давал Вязигин вопрос себе и своему корреспонденту князю Д. П. Голицину в письме от 30 ноября 135. Идея свержения царя, констатировал он в письме от 13 декабря Замысловскому, «к сожа­лению... пользуется значительным успехом даже в среде правых, не говоря уже о темной деревенской массе и распропагандирован­ных рабочих»136.

Но, пожалуй, лучше всего состояние черносотенства выразил, сам того не подозревая, некий Дудниченко в письме к своему кумиру Дубровину от 4 ноября 1915 г. «В Вашем письме я ясно вижу и чувствую тревогу, горечь и обиду... Где же наши, где наша мощь? Да разве нет пороха в пороховницах? Да разве иссякла мо­нархическая сила? Вы, Вы должны вдохнуть в' нас всех былую мощь и силу...»137 Увы, «пороха в пороховницах» не оставалось уже ни крупинки, а «былая мощь и сила» в действительности ни­когда не существовали.

Тем не менее как «верхи», так и «низы» черносотенства не скла­дывали оружия. Их активность в 1916 — начале 1917 г. даже воз­росла, причем претерпела известные изменения. Наряду с под­готовкой очередного съезда они взяли курс на непосредственное воздействие на царскую чету. Дорога в Царское Село была ими проложена уже давно, а двор, по мере того как росла его изоля­ция, в свою очередь, охотно встал на путь прямых контактов с чер­носотенными главарями, притом «нижегородской» разновидности. Царь и особенно царица продолжали считать их выразителями народных настроений и тем более охотно прислушивались к их мнению, что оно полностью совпадало с их собственным 138.

14 декабря 1916 г. императрица писала в ставку: «А вот конт­раст (с высшим обществом.— А. А.) —телеграмма от „союзов русских народов"... Одни — гнилое, слабое, безнравственное общество, другие — здоровые, благомыслящие, преданные под­данные — их-то и надо слушать, их голос — голос России, а вовсе не голос общества или Думы. Так ясно видно, где правда»139. «Друг мой,— писала она на другой день,— Дубровин просит ме­ня принять его, можно или нет?»140 Свидание с Дубровиным по какой-то причине не состоялось, но Тиханович-Савицкий был ею вскоре принят, и беседа проходила в духе полного взаимопони­мания.

Выдвижение таких фигур, как Тиханович-Савицкий, в ранг прямых советчиков при дворе свидетельствовало о том, что

царизм накануне революции полностью потерял ориентировку. Глава астраханских «союзников» принадлежал к числу немногих идейных черносотенцев. Но это был явно психически больной чело­век. Еще в 1907 г. астраханский губернатор в докладе департа­менту полиции характеризовал его следующим Ъбразом: «Предсе­дателем астраханской народной монархической партии в г. Астра-, хани состоит г. Тиханович-Савицкий. Человек этот нервнобольной, почти совершенно глухой, крайне экзальтированный... и, бу­дучи человеком неосторожным и беспокойным, весьма часто вре­дит интересам партии и подрывает значение и смысл ее среди населения»141. Крыжановский считал Тихановича-Савицкого су­масшедшим142. Он к тому же ровно никого не представлял. В 1908 г. в докладе департамента полиции Столыпину говорилось: Тиха­нович-Савицкий «остался окружейным десятком заведомых про: пойц, не способных ни на какую полезную деятельность и мечтав ющих о погромах»143. 6 октября 1915 г. начальник астраханско-’ го жандармского управления доносил по начальству, что на­кануне войны «около Тихановича-Савицкого группировалось не более десяти человек союзников». На последнем их недавнем соб­рании присутствовали всего. 24 человека, из них шесть жен­щин 144.

Одна из идей, с которой носился Тиханович-Савицкий в 1916 — начале 1917 г., состояла в том, чтобы произвести «тихий», неза­метный государственный переворот путем кодификационных «ис­правлений» основных законов. Эта идея очень сочувственно была встречена царицей. «Я, кажется, говорил Вам, что известная Вам особа (императрица.— А. А.) на мое указание на необходимость скорейшего исправления неправильной кодификации основных законов ответила, что также находит это очень важным»,— писал он Замысловскому 18 января 1917 г. Поэтому надо быстрее прини­маться за дело. Выразили согласие «заняться этим» Бутми и Була- цель. «И Вас я прошу присоединиться к ним». Тиханович предла­гал разработать три проекта: «1) с основательными изменениями, 2) со средними, 3) с незначительными, легкоприемлемыми (без страха), но в каждом из них следует оставить лазейку, допуска­ющую дальнейшее совершенствование их в порядке верховного управления... Дело это знают: я, Вы, Марков, Гредингер, Бутми, Булацель—и довольно»145. В своем письме временному совету монархических съездов в Петрограде, копию которого он послал А. Ф. Булацелю 8 ноября 1916 г., Тиханович одним из пунктов повестки очередного черносотенного съезда, планировавшегося на 16 ноября, также предлагал поставить вопрос «об исправлении неправильностей кодификации новых Основных законов»146.

Но он и его соратники понимали, что «исправление кодифика­ции» — дело долгое, а обстановка такова, что требовались пожар­ные меры для спасения режима. 5 мая 1916 г. Тиханович-Савицкий в письме Родзевичу сообщал: «Н. Д. Облеухов (вполне наш), близ­ко стоящий к Пуришкевичу», задается вопросом: «не поздно ли?». «Пасхалов потерял веру в восстановление самодержавия оконча­тельно; сказать правду, и я в глубине души колеблюсь, а Вы знае­те, какой я упорный».

Однако горячие призывы Тихановича к объединению и энергич­ной работе разбивались о стену уныния и неверия. «Дубровин, Тихомиров, Пасхалов и др. пишут, что также чувствуют себя по­терявшими силу для борьбы»,— сообщал он в Петроград А. И. Со­болевскому 18 мая.

Тем не менее и Тиханович, и другие вожаки черносотенства продолжали возлагать надежды на созыв нового съезда монархи­стов. Нельзя поддаваться отчаянию, призывал Тиханович, надо готовить съезд: «У нас пособников мало, и нам придется работать самим. Съезд надо устроить в начале или середине июня, перед ним предварительное двухдневное совещание в Москве, в которое привлечь наиболее полезных немногих москвичей: Тихомирова, Савостина и др., то же в Петрограде. В Петрограде надо наладить и подыскать влиятельных людей и разузнать настроение наверху». «Нельзя опускать руки... Именно теперь-то мы и должны отыскать нужных людей, через которых могли бы влиять (на царя.— А. А.). Власть слабеет, устала, изверилась; надо ее ободрить, вспрыснуть русской живой верой. Кроме того, и союзы могут оказывать извест­ное влияние своими телеграммами членам правительства, к чему мы и побуждаем их»147.

Основная задача черносотенцев — поддержать власть в труд­ную для нее минуту, направить ее, дать ей определенную програм­му действий. «Союзы» в этом отношении у власти в долгу. «С какой радостью опирались на нас, но мы ничего не дали и ничего не указали... Теперь это надо изменить и надо дать определенные ука­зания. Вы пользуетесь среди провинциальных монархистов ува­жением, и на Вашу помощь рассчитывают, и Вы ее дайте»148.

Другой активный провинциал, Тихменев, хлопотавший о съезде, в письме к Родзевичу от 9 мая также рисовал печальную картину. Реально существуют три правительства: «старца» («бо­лее сильное, чем другие»), «организованного кадетства» и офици­альное правительство. Последнее «самое слабое и нерешительное». Поэтому воздействие предстоящего съезда монархистов на офици­альное правительство бесполезно. «Единственная надежда... на обращение съезда к верху». Что касается самого съезда, то надо определить точную дату созыва, например 15 июня, «и настойчиво звать все монархические организации к участию». Полубоярино- ва обещала дать большой зал в своем доме — на 200—300 чело­век. Марков «наружно» встретил идею съезда с сочувствием «и вы­разил лишь опасение, чтобы съезд не был слишком малочислен­ным. Отчасти на это настроение Маркова, нужно думать, повлиял

и 1 A Q

и полный развал совета петроградского совещания» .

Съезд так и не был созван. Переписка, хлопоты, переговоры о съезде продолжались всю вторую половину 1916 г. и в январе— феврале 1917 г.— практически до начала революции. Последние два письма Тихановича-Савицкого, где речь идет о съезде, дати­рованы 8 и 15 февраля. Первое из них было адресовано Маркову, второе — Дубровину 150. Главная причина того, что съезд не состо­ялся, заключалась в понимании черносотенными «верхами», к ко­торым тщетно взывали их младшие собратья, что он будет вы­глядеть еще более жалким, чем два предыдущих. Это преобладав­шее в среде черносотенной элиты настроение хорошо выразили в своем письме Соболевскому от 6 января 1917 г. профессор Кула- ковский: «Вы мне объяснили съезд правых с вмешательством (с участием.— А. А.) Щегловитова. Но неужели можно считать какой-либо силой Маркова или „Земщину", „Колокол", саратов­скую „Волгу"? Это рептилии, а не сила...»151