Приключения поручика гвардии - Юрий Шестера

Настроение у всех было удручающее. Из почты, пришедшей с «Камчаткой», которая до этого побывала в Петропавловске и в Павловской гавани на острове Кадьяк, Андрей Петрович узнал, что его батюшка серьезно приболел, хотя в своем письме и хорохорился. Но тем не менее сквозь строк проскальзывало его желание увидеть сына до, возможно, уже близкого исхода. А Фаддей Фаддеевич, посетивший как-то его родителей, уже откровенно писал, что Петр Иванович ушел со службы и большую часть времени проводит в постели, слушая попугая Андрюшу, и очень тоскует по нему, своему сыну.

Андрей Петрович прекрасно понимал, что с отставкой Баранова делать в Русской Америке ему было больше нечего, так как будущего у нее, о котором они мечтали, уже не будет. По тем же причинам решил покинуть Русскую Америку и лейтенант Подушкин.

Когда же стало известно, что Головнин, оказывается, получил указание не только отстранить Баранова от должности главного правителя, но и доставить его в Петербург, возмущению поселенцев не было предела. Как же так? Человек, двадцать восемь лет управлявший русскими поселениями в Америке, при котором они достигли своего расцвета, и обеспечивший увеличения оборота Компании до семи миллионов рублей, подвергается столь унизительному оскорблению? Поэтому Головнин счел за благо как можно быстрее покинуть Русскую Америку.

Баранов, находившийся в подавленном состоянии, был доставлен на «Кутузов». Его сопровождали верные соратники Андрей Петрович и Подушкин. В то же время сын Баранова, креол Антипатр, был для доставления в тот же Петербург взят пассажиром уже на «Камчатку» под недремлющее око самого Головнина. Опасался, видимо, доверенный императора поместить вместе на одном корабле отца и сына, да еще в компании с его ближними энергичными помощниками. Не дай бог, как бы чего не вышло…

Но по пути в Кронштадт сильный духом, энергичный и предприимчивый человек, перед которым трепетали могущественные вожди индейских племен, не смог перенести выпавшей на его долю несправедливости и скончался у острова Ява, одного из островов Индонезии, на семьдесят втором году жизни. Так закончил свой жизненный путь выдающийся руководитель и организатор Русской Америки, потомственный дворянин Александр Андреевич Баранов, стараниями которого она достигла своего расцвета и могущества.

Глава XVI

Искушение

Андрей Петрович с замирающим сердцем постучал тяжелым медным кольцом по медной же дощечке в калитке высоких, добротно сработанных ворот. Не услышав чьих-либо шагов, настойчиво и громко постучал еще несколько раз.

— Кто это там еще ломится? — раздался недовольный голос человека, привыкшего к почтению посетителей этого дома. — Куда спешишь, как на пожар? Погодь, — продолжал ворчать тот, — сейчас отворю.

Звякнула щеколда, и у дворника округлились от испуга глаза. Он сорвал с головы шапку, поклонился в пояс и так и попятился, приветствуя молодого барина. А Андрей Петрович, не обращая на него внимания, широким шагом направился к высокому крыльцу, украшенному затейливой резьбой, взбежал на него и ногой нетерпеливо распахнул массивную дверь. Дворник же, глядя ему вслед, мелко крестился: «Кажись, пронесло!..»

Прислуга, выскочившая на шум, чуть не попадала при его виде на колени, а матушка, всплеснув руками, подбежала к нему и повисла на шее.

— Вернулся, соколик наш ненаглядный! — причитала она, пытаясь сквозь слезы радости рассмотреть лицо своего милого Андрюшеньки. — А мы с батюшкой столько слез пролили, дожидаясь тебя! — никак не могла успокоиться она, осыпая его лицо поцелуями, а немного придя в себя, легонько подтолкнула. — Иди, родимый, к батюшке, порадуй его, заждавшегося, — и, спохватившись, уточнила, — он лежит в своем кабинете на диване.

Андрей Петрович как был в дорожном платье, так и метнулся к кабинету. Петр Иванович привстал с ложа и со слезами на глазах молча протянул к нему руки. Андрей Петрович порывисто обнял его большое, бывшее когда-то могучим, тело, содрогавшееся от рыданий.

— Слава Богу,… Андрюшенька,… успел-таки… вернуться! — запинаясь от душивших его спазм, только и промолвил батюшка.

— Ты это о чем? — с тревогой спросил Андрей Петрович, отстраняясь.

— Это потом, — слабо махнул рукой Петр Иванович, несколько успокоившись. — Иди, приведи себя с дороги в порядок, а к столу я выйду сам.

А в это время в комнату Андрея Петровича дворовые все несли и несли тщательно упакованные тюки и связки каких-то бумаг, которым, казалось, и не было конца. Матушка в недоумении и в то же время с чисто женским любопытством спросила:

— Это, Андрюшенька, часом, не твое ли приданное?

— Нет, матушка, это мои личные вещи, книги, дневники и путевые заметки, — успокоил ее сын.

Сам не сам, но Петр Иванович, поддерживаемый слугой, занял свое место во главе стола. Андрей Петрович, привыкший видеть батюшку сильным, можно даже сказать, могучим мужчиной, твердой рукой управлявшим своим большим хозяйством, даже несколько растерялся. Перед ним сидел согбенный старик с седой щетиной на небритом лице, но с добрым светом в уже несколько водянистых глазах. У него сжалось от жалости сердце, и только теперь до него дошел смысл слов, сказанных батюшкой при встрече. «Время не щадит никого, даже самых сильных, — пронеслось у него в голове, — и в самом деле оно, похоже, идет к неотвратимой развязке».

А матушка в это время пытливо вглядывалась в лицо своего Андрюшеньки. «Уехал из дома почти юношей, а вернулся мужчиной. И сколько же ему, ненаглядному, пришлось испытать лишений? — с материнской жалостью думала она, разглядев чуть заметные складки у краев его губ. — Это ничего, всякое в жизни бывает, зато в доме появился молодой хозяин, мужчина, полный сил, — утешила она себя, — теперь-то хозяйство не пойдет по миру. Он его еще и приумножит», — с гордостью за сына подумала она.

Ели молча, лишь изредка перебрасываясь незначительными фразами. Все понимали, что впереди их ждет длительный разговор. Сколько всего произошло за эти шестнадцать долгих лет! И после трапезы они перешли в уютный кабинет Петра Ивановича.

— Вот это зверь! — удивленно воскликнул Андрей Петрович, только сейчас заметив распростертую на полу медвежью шкуру. — А когти, когти-то каковы?! Никак не думал, что он так огромен. Даже когда тащил его с Арефием по Медвежьему Ручью, — не мог никак успокоиться он. — Не зря же боцман «Ермака» так восхищался им.

— А нам эта шкура тем более была в диковину, не меньше попугая Андрюши, как назвала его матушка. Сколько же знатных и именитых людей Петербурга приходили посмотреть на нее, прослышав о шкуре чудо-медведя в нашем доме! Медведя, добытого тобой аж на самой Аляске! — с гордостью произнес Петр Иванович, любовно глядя на сына.