Светлолесье - Анастасия Родзевич

– Все готово, – улыбнулась Мория. – Лесёна, ты будешь первой. Ты в наших краях недавно, и было бы несправедливо заставлять тебя ждать!

Остальные переглянулись, как мне показалось, слишком понимающими взглядами, будто знали что-то, недоступное мне.

– Что нужно делать? – сухо спросила я.

– О, все просто. Просто садись, смотри в зеркало да приговаривай: «Суженый-ряженый, явись ко мне!»

– И все?

– Я же говорила, что просто! Этот обычай, он как игра.

Меня так и подмывало спросить, чем этот святоборийский обычай отличается от колдовства, ведь что ни говори, а со стороны могло показаться, будто им мы сейчас и будем заниматься. Ну конечно. Стоило догадаться: для них, выросших под сенью старых законов и сказок, запретное ремесло – нечто вроде баловства. Опасная игра, от которой горячится кровь.

И в чем-чем, но в этом уступать мне совсем не хотелось, моя кровь теперь была что огонь.

– Ладно, – ответила я. – Игра так игра.

Я взяла с пола свечу, прошла, поскрипывая половицами, к столу и опустилась на лавку перед зеркалом. Придвинувшись ближе, я всмотрелась в открывшееся мне зрелище: пламя свечи, снизу вверх, превращало лицо в угрюмую маску с гривой торчащих в разные стороны волос; сумрак лежал на плечах, точно теплая шаль. Пучки трав над головой отбрасывали чудные, помаргивающие тени по стенам. Я поежилась.

Девушки и парни, шутя и подталкивая друг друга, покинули старую мельницу.

Когда дверь закрылась, я сказала:

– Суженый… ряженый…

Голос почему-то сорвался, стал тоненьким. Я затаила дыхание, не смея шелохнуться и, повинуясь не то страху, не то порыву вдохновения, бросила в чашу ветку полыни, что лежала рядом.

– Покажись!

От моих пальцев сушеные листья потемнели и скрючились, горький едкий дым взвился вверх. Чернильная тьма за спиной выцвела и превратилась в туман. Омут зеркальной глади чуть смазался. Я моргнула, вгляделась…

Но отражение осталось ровно таким же, как и было. Я раздосадованно оттолкнула от себя миску с дымом, собираясь встать, но тут в центре зеркала вдруг показалась точка. Сначала мне почудилось, что это грязь, я потянулась к ней, чтобы счистить, но точка внезапно задвигалась. Сначала легонько так, несмело, а потом завертелась, набирая скорость.

Я подалась вперед. Казалось, то не точка, а зверь: волк или огромная собака. С каждым кругом зверь рос и обретал все более ясные черты. По коже прошел мороз: не оставалось ни малейших сомнений, что зеркало показывало мне мою судьбу. Но что это значило?

Зверь добежал до края рамы, а потом вскинул пасть вверх и… завыл.

Я вскрикнула, закрыла глаза руками. А когда вновь отважилась взглянуть на зеркало, там снова отражалось только мое лицо, но оно было моим и не моим одновременно! И за спиной – не мельница. Высокие своды какого-то каменного строения, узкие кованые окна. К своему ужасу я обнаружила, что мой зеркальный двойник наг, и лицо у него какое-то странное: глаза расширены, на щеках алеет яркий румянец, губы слегка приоткрыты. Словом, выражение самое что ни на есть сладострастное. Я не знала, что пугает меня больше: эта развязная девица с моим лицом или то, как ее рука мягко скользнула по телу и принялась вытворять всякие непотребства…

Я почувствовала, как меня с головой окунает в жар.

– Боги милостивые, да что же это творится, – прохрипела я, хотя богов сюда приплетать определенно не стоило. И тут же все стало еще хуже. Зеркало затянул алый бархат, за ним мелькнули тени – женская и мужская, послышался новый вой, зеркало задрожало… и треснуло. Ровно в том месте, где появилась точка со зверем.

– И п-п-правильно, – срывающимся голосом сказала я. – Нечего тут…

Но радоваться было рано, потому что из точки по всей поверхности зеркала разошлись трещины в форме древа с ветвистой кроной и переплетенными корнями. Совсем как на старой карте, совсем как Древо Трех Миров.

– Проклятье! – воскликнула я, вскакивая. – Чтоб я еще раз…

Вдруг стены дрогнули и послышались такие ужасающие стоны и ор, словно из-под земли лезли полчища неупокойников. Жиденькие свечки, кроме одной, прогорели и погасли. Чудилось, будто заскрипело и повернулось старое мельничное колесо.

Я метнулась к двери, подергала – тщетно. Она была закрыта. Попробовала и так, и эдак – глухо.

Был же и второй выход… Но и он оказался заперт! Я споткнулась, упала на пол, потянув за собой последнюю свечку, та прокатилась по полу и погасла. Ор не прекращался. Он звучал неистово, раскатисто и… даже как-то весело.

Тем временем мельница погрузилась в кромешную тьму. На меня накатила волна цепенящего ужаса. Внезапно все, что я слышала о проклятии леса, о загадочной смерти мельника, о силе Нижнего мира, обрело плоть. Я зажала ладонями уши и что было сил завизжала.

И вдруг стоны прервались. Послышался заливистый смех, потом голоса, новый хохот, несколько разрозненных воплей…

Пошатываясь, я поднялась на ноги.

Что ж, глупо было думать, что здешние девушки действительно прониклись ко мне доверием. Чего они добивались? Чтобы я не принимала участия в Ночи Папоротника? Чтобы завтра по городу ходила молва о том, как я визжала на все Линдозеро, словно ощипанная курица?

В глазах предательски защипало, но то была не просто обида. Это чувство было хорошо мне знакомо: втравленное в самую душу еще с тех самых пор, когда мы с Федом днями тряслись на раздолбанных телегах, с тех зим, когда ноги стыли в разбитых лаптях, с тех времен, когда с первым снегом приходилось соглашаться ночевать в любом хлеву, укрываясь драным жупаном Феда. Это была злость. Злость на постоянное презрение в глазах тех, кто решил, что я недостаточно хороша для них.

И если мне удалось выжить, несмотря на бродяжнический быт и происки червенцев, то этим девицам меня и подавно не сломить. Я, словно крапива, все равно вылезу, все равно выстою, ведь сколько не обдирай, мой огонь и колдовство навсегда со мной. До самого конца.

Под скрип мельничного колеса я сжала оберег в руках. Сквозь опаленную кожу лился огонь. Из камня – ласковый и теплый, из меня – дикий и злой.

На стыке двух языков пламени плясало новое видение.

Жар! Вот что я чувствовала, вот что застилало мне глаза. Удушливая волна катилась с треском, подгоняла. Мы вбежали в старую башню, и я тут же в изнеможении упала.

– Погоди, – сказал мой попутчик. – Рано останавливаться.

– Только не оставляй меня, – мой голос молил и заклинал. – Не оставляй меня одну, Дарен.

Мгновение он