Отец и сын, или Мир без границ - Анатолий Симонович Либерман

маленькими, после каждого существенного заявления вроде: «Опустите лицо в воду и пускайте пузыри», – она непременно спрашивала: «Кто понял, что я сказала?» Все радостно тянули руки. (Много лет спустя со мной точно так же говорил университетский профессор, специалист по челюстной хирургии: что ни скажет, тут же спросит, понял ли я его.)

У миссис Л. было два ассистента: девушка и парень, похожий на ленивого кота, которого по ошибке стащили на влажный берег с солнцепека. Он даже не приближался к воде и использовался в двух качествах. Во-первых, он иногда, изогнув стан, по просьбе миссис Л. демонстрировал в воздухе движения брасса и кроля. Во-вторых (и это было главным), его приставили к проигрывателю, и он менял пластинки, ибо все заплывы шли под оглушительную музыку (ча-ча-ча и тому подобное), от которой закипала вода в бассейне и развивалась ранняя глухота. Однако ассистентка, по другим поводам глубоких соображений не высказывавшая, в ответ на мой робкий протест идею аккомпанемента горячо поддержала, ибо он, по ее словам, развивает чувство ритма (что, как я знал по долгому опыту, совершенный вздор). Еще у того парня-кота было нечто, напоминавшее тамбурин, по которому он иногда колотил.

Кто не умел плавать, по-моему, в этой группе ничему не научился. Женя кое-что вспомнил, но его кроль производил ужасающее впечатление, и на спине он не держался ни секунды. Все же он был лучше начинающих, и миссис Л. иногда использовала его для демонстраций. А однажды, когда он показал, как надо скользить, она сказала: «Очень хорошо. Давайте ему поаплодируем», – и под Женин номер подвели шумовую базу. И в прошлом он иногда срывал аплодисменты старушек-русалок. Женя был на верху блаженства. Я это понял по знакомой мне, но не очень заметной другим победительной улыбке. Потом мы (как всегда) шли домой пешком, и он спросил: «Ты видел, как мне аплодировали?» К семи годам Женя катался на коньках и плавал хуже, чем на год и даже два раньше.

Школой же на том этапе мы были довольны. В новой своей учительнице Женя души не чаял, а в группе оказался самым маленьким. С детьми он ладил, но и только. На большее рассчитывать не приходилось, так как был в нем, шестилетнем, огорчавший нас снобизм. Он жаждал поклонения, но откуда-то взялось высокомерие, которому он не мог научиться ни дома, ни из книг. Недалеко от нас жил на редкость славный мальчик по имени Рон; он был на несколько месяцев моложе Жени, и нас радовало общение с добрым, покладистым, разговорчивым ребенком. Они случайно встретились и прекрасно сошлись.

И вдруг Женя сообразил, что Рон всерьез ценит эту дружбу, и все мгновенно переменилось. Он перестал туда ходить, а когда Рон приходил к нам, встречал его безобразно.

– Почему ты так плохо относишься ко мне? – спросил обиженный Рон.

Как-то Рон заглянул в наши края после обеда. Женя был занят: гладил соседского кота (о чем речь пойдет ниже).

– Поиграем? – спросил Рон.

– В данный момент нет, – помпезно ответил Женя, – я занимаюсь лягушками, ящерицами и муравьями. (Видимо, цитата.)

Рон ушел и сказал с отвращением:

– Он там возится с лягушками. Не верите, пойдите и посмотрите.

И при обсуждении гостей на день рождения Рон, к нашему большому сожалению, был забракован.

В школе, конечно, на лягушонке далеко не ускачешь, и, как мы узнали, Женя по старой памяти чаще играл сам с собой, но не был он и в касте неприкасаемых. Добрые приятели появились у него примерно на год позже. В программе нас удивили две вещи: упор на арифметику и грамматику. Это было тем более удивительно, что оба предмета в Америке в загоне. В университете существуют курсы для студентов, испытывающих панический страх перед математикой: их целый семестр учат не уравнениям, а что сделать, чтобы уравнений не бояться. Речь идет о восемнадцатилетних недорослях. Прошедшие такой курс иногда рассказывают, как он им помог: не будь этого шедевра педагогической профилактики, им бы пришлось остаться без высшего образования, а теперь они элита – люди с дипломом. С грамматикой проще. Давно выяснено, что в ней отсутствует элемент развлекательности, а так как в английском языке грамматики почти нет (она была, но с веками упростилась и почти пропала: ни склонений, ни спряжений), то ее и не проходят.

И вдруг мы оказались в учебном заведении, где именно этими париями образовательной системы занимаются с полной серьезностью. Женя взялся за арифметику со свойственной ему страстностью. Предпосылки к этому были, хотя будущее показало полное отсутствие у него математических способностей. На даче с утра до вечера в воздухе висел вопрос: «Сколько ему (ей) лет?» С дедушкой он часто решал устные примеры. Но более или менее справлялся лишь с первым десятком, хотя был почему-то уверен, что 5 + 4 = 8. Странная деталь: тогда, летом, он не считал, а запоминал результаты и понемногу выучил некий вариант таблицы сложения. Любимый вопрос: «Папа, ты думаешь, я знаю, сколько будет одиннадцать и одиннадцать» (числа варьировались). Ответить полагалось: «Конечно, не знаешь: это еще слишком для тебя трудно». Тогда следовало торжествующее: «22!» Таким образом, выспросив у нас, сколько будет 10 + 8, 20 + 30 и прочее, он обзавелся неким запасом бесполезных арифметических знаний.

Он не мог понять, как это можно что-то вычислить, и постоянно спрашивал, сколько, например, будет 80 + 60 или нечто в этом роде. Его поражали мои быстрые ответы. «Откуда ты это знаешь? Ты все на свете знаешь?» Корчак заметил в книжечке под названием «Как любить детей», что дети ценят в воспитателе пустяки и не ценят существенного. Скажешь ребенку, что умеешь читать по-немецки, а он тут же поинтересуется: «А по-китайски вы тоже умеете?» А по-китайски-то я как раз и не умею. Ну так нечего и гоношиться, как говорили у меня в интернате. А предсказать детские пристрастия невозможно. Например, любимым числом Жени стало 603: решительно все должно было произойти через 603 дня и весило 603 килограмма. Почему 603? Наверно, он и сам не знал. Раньше, как говорилось, царили 103 и 19.

В школе складывали и считали и даже делали «обращения»: если 3 + 7 = 10, то отсюда следует, что 10 – 3 = 7. Эта премудрость долго не давалась Жене. Время не изменило его пристрастий: из всей математики он в основном интересовался, сколько кому лет, и делал из полученной информации далеко идущие выводы (например, я его могу снести наверх, а дедушка не может). Еще он быстро научился определять время на циферблате и запомнил как английскую систему (7.15, 6.40), так и русскую