Любовницы Пикассо - Джин Макин

Но что, если бы дело дошло до этого? Тогда не было бы никакого интервью, никакого дальнейшего знакомства. Жаклин бы позаботилась об этом! Он мог бы просто вытолкать меня за дверь. Даже если бы он признал меня и заключил в объятия, что дальше? У Пабло Пикассо уже было множество признанных детей: Поль от его жены Ольги, Майя от одной из его первых любовниц Мари-Терезы Уолтер, Клод и Палома от Франсуазы Жило, которая недавно ушла от него… Хотела ли я стать приживалкой – одной из списка тех неугомонных людей, чьи имена появляются в мелких статьях из таблоидов, когда кто-то объявляет себя внебрачным результатом любви Амелии Эрхарт или правнучкой дофина Франции с претензией на трон?

Довольно!

Когда-то моя мать была любовницей знаменитого художника. Потом она дала мне отца по имени Гарри, который помогал растить меня и смотрел на мою мать так, как, я надеялась, кто-то будет смотреть на меня, когда я вырасту. Мать научила меня любить искусство моего времени, а не только пыльные старинные шедевры; еще она научила меня хранить секреты. Это было мое наследие.

Мадам Роза взяла конверт с фотографиями и перебрала их.

– Но они замечательные! – сказала она.

– Да. Теперь у меня достаточно материала для статьи. Это все, за чем я приехала.

* * *

В тот день я выполнила и другую свою задачу в Антибе.

Я распаковала маленькую банку, где хранила горсть праха моей матери, и положила в сумочку. Затем я прошла вниз по склону холма – от пансиона мадам Розы через город на другую сторону Антиба – к океану, где воздух был напитан солью, а постоянные жители окрестностей, домохозяйки, мясники и лавочники сменились туристами в откровенных бикини и цветастых рубашках.

Гостиница мсье Селла с выцветшими розовыми стенами оставалась на прежнем месте, примостившись на краю утеса, но теперь она находилась в окружении более крупных и шикарных заведений. Веранда, где Сара, Джеральд, Ольга и Пикассо пили кофе и смаковали коктейли, была пуста, если не считать двух горничных, которые раскладывали на столиках тарелки и столовые приборы. Я подошла к тому месту, откуда, по моей оценке, была сделана фотография, и заняла позицию Пикассо, выбравшего необычный угол съемки.

С закрытыми глазами я могла ясно представить Сару и Ольгу на заднем плане; Сара улыбалась в камеру, Ольга выглядела мрачной. Веранду обрамляли пальмы, а за ними виднелись отдаленные холмы, покрытые соснами и кипарисами. Я видела свою мать, которая больше не была размытой тенью на переднем плане, а стала темноволосой черноглазой девушкой с прямым длинным носом и шрамом над бровью, все еще красным и припухшим после недавнего бегства из Испании.

С закрытыми глазами я слышала шелест мистраля в пальмовых кронах, и это звучало как шепот в ухе, приветствие из далекого прошлого. Казалось, моя мать находится очень близко – ближе, чем когда-либо после ее смерти. Я знала это место так хорошо, как будто бывала здесь раньше.

«Спасибо, Сара! – подумала я. – Ты хорошо подготовила меня к этому». В этот момент она получила прощение. Они с моей матерью были подругами, потом – соперницами. Но теперь это отошло в прошлое, а мне предстояло разобраться в будущем.

Горничные не обращали на меня внимания и продолжали подготовку к ланчу: аккуратно ставили тяжелые фарфоровые тарелки на салфетки, чтобы ткань не унесло ветром, и тихо переговаривались. Я стояла в тени пальмы, чьи зубчатые кисти плясали на ветру высоко над головой. Было еще не время для ланча, и когда я попросила столик, официантки выразили недовольство.

– Слишком рано, – отрезала одна из них, даже не взглянув на меня.

– Пожалуйста!

Она нахмурилась, но уступила и указала на столик на краю веранды, откуда я могла смотреть на океан через балюстраду. Сара и моя мать тоже видели этот пейзаж.

Я села и заказала чай; после той злополучной чашки кофе я предпочла чаепитие. Я дожидалась нужного момента, прислушиваясь к голосам, которые стихли десятилетия назад. Я видела людей, которых здесь больше не было, и чувствовала себя окруженной ими: Сара, Джеральд, Пабло, Ольга. Сыновья Сары… Мертвые смешались с живыми – время стало единым.

– Анна? – Меня снова окликнули именем матери, как и Пикассо. В дверях стояла женщина в белом фартуке и высокой поварской шапке. Она смотрела на меня изумленно. – Это вы? Но как…

– Я не Анна. Я ее дочь, – повторила я то же, что сказала Пикассо. Однако его я могла узнать, а эта женщина была совершенной незнакомкой. Откуда она знала мою мать? Я в растерянности поднялась со стула.

– Ее дочь… Ну конечно! Как глупо с моей стороны! Должно быть, Анна… Сколько ей сейчас? А вы не помните меня… Разумеется: тогда вы были совсем малышкой! Можно? – Она села напротив и жестом подозвала официантку. – Чай без бисквитов? Немедленно принеси их! – велела она, и официантка поспешила на кухню, вернувшись через несколько секунд с тарелкой navettes – прованских пирожных в форме лодочек.

– Из сливочного масла, – с гордостью сказала повариха. – Никаких заменителей у меня на кухне, даже во время войны. Попробуйте!

Я не была голодна, но взяла пирожное и положила в рот. У меня было много вопросов. «По одному», – услышала я голос матери. Я задумчиво жевала и ждала, позволив этой женщине вести разговор.

– Как поживает ваша мать? – спросила она после того, как я съела два пирожных под ее бдительным взором.

– Она умерла полгода назад.

– Ох, мои соболезнования… – Ее глаза покраснели, и она заморгала, смахивая подступившие слезы.

– Откуда вы ее знаете? – спросила я. Повариха была слишком молода, чтобы работать здесь тридцать лет назад. На вид ей было около сорока: лишь намек на морщины в уголках глаз и никакой седины в каштановых волосах.

– Моя тетя Лоррен была поварихой, когда ваша мама работала здесь горничной. Я помню Анну. Еще чаю? – Снова характерный жест и торопливые шаги официантки, которая принесла новую чашку.

Сильный порыв ветра едва не сбил белую поварскую шапку. Она сняла ее и положила на колени.

– В этом году мистраль пришел рано, – сказала она. – Недобрый знак… Возможно, это значит, что немцы еще вернутся. – Она быстро перекрестила свой лоб и грудь для дополнительной защиты. – Откуда я знаю вашу мать? Иногда она играла со мной. Тогда я была очень маленькой, и я обожала прятки. Пряталась вон за тем растением, – она указала на большой глиняный вазон. – Каждый раз, когда она меня находила, то притворялась изумленной.

– Вы тоже были здесь тем летом?