Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Дома любимый уже проснулся. Сидел на кухне за столом, мрачно ковырялся вилкой в салате. Глянул на нее как-то, как-то не так, как всегда. Чего это он? Тут же последовала и развязка. Оказывается, он видел, как она шла по улице, видел из окна, как за нею мужик прокрадывался. Видел, как на нее смотрели окружающие мужики! И закричал, закричал, закричал… Психоз ревности, вот как это называется. Она повела плечами, пошла в комнату переодеваться, он за ней, увидал ее без одежды, замолк мгновенно, только глазами пожирал. Шагнул, схватил в объятия, крепко обнял и прошептал, что все равно, что любит, что с ума сходит и думает о ней постоянно, все время думает. Она умело вывернулась из его рук, засмеялась, приятно все-таки, когда любимый и любит. Гораздо хуже, когда ты любишь, а он нет или еще вот хуже всего, когда только делаешь вид, что любишь, а сама любишь другого. Так, она размышляла лениво, уже под ночь, устав от бурных ласк своего возлюбленного. Он спал, мирно спал, зарылся в одеяло с головой, даже носа не видать. А она что-то не спала, ну никак не спалось, хоть убей! Встала, прошла на кухню. Знакомое дело для всех полуночников – чай и конфеты, чего же еще? Выключила свет на кухне, чтобы с улицы не было видно. Подошла к окну, распахнула створки. Полная Луна светила на Землю широко, ровно, щедро разбрызгивая свой белый свет повсюду, высвечивая все, что можно. Она смотрела, не дыша. Никого и ничего не было вокруг, будто все, все люди и животные исчезли в один миг. Но вот гавкнула собака, мявкнула кошка, где-то взвизгнула тормозами машина с шальным водилой за рулем. Ожили, вздохнула она с сожалением. И тут, снизу услышала шепот, восхищенный шепот мужчины. Луна, без обиняков, высветила его всего, как есть. Он поспешно раздевался, скидывая одежду на скамейку. Миг, остался голым и… счастливым. Бесконечно счастливым, что она на него смотрит. Ну и поклонничек! Она глядела в изумлении, как он схватился за свои причиндалы и восторженно, не сводя с нее глаз, затряс и затряс. Вот это да! Ей было и смешно, и прикольно. Уходить не хотелось, да и с чего уходить, такой спектакль! Тем более, невдалеке показалась компания подвыпивших женщин. Роскошные дамы вышли из ресторана, решили в хорошую ночь прогуляться. Заметили мужика. Все! Дамы пришли в полный восторг. Перед обалдевшим от радости эксгибиционистом замелькали и голыми титьками, и голыми попками. Она умирала от смеха, выглядывая из своего окошка. Дамы не давали себя потрогать, кружились перед ним и так, и сяк, и попой об косяк, а сами, сами-то мужика и трогали, и щипали, и, и, и…

Она закрыла окно, пошла в комнату, легла спать к любимому под бочок, утомленная бесплатным представлением, сладко заснула…

А на утро любимый уехал. Работа, дела… Перед отъездом долго обнимал и страшно ревновал, уговаривал одевать юбки поскромнее, не такие короткие. Она кивнула, да, конечно, привези паранджу. В конце разговора, внезапно, предложил выйти за него замуж. Она повела плечами, ничего не сказала вслух, а про себя подумала, еще чего, попадать в рабство она не желает, свободная любовь, вот девиз ее жизни! Дети? А зачем? Не чувствовала она никакой потребности в рождении ребенка, слишком хорошо представляла себе, чем все закончится. А чем? Измученная, зачуханная будет носиться с ребенком по детским садам и поликлиникам, потом по школам и музыкальным школам, потом по училищам и институтам, итак, долго-долго. Красота померкнет, спина согнется дугой и, в конце концов, она останется одна одинешенька. Ребенок убежит от нее к новой жизни, к новой семье, которую сам же для себя и сотворит. И муж, сейчас любящий, сбежит с первой встречной девчонкой. Все это уже известно, и все, всё равно, как запрограммированные зомби идут и идут по этому, самому плану жизни, написанному явно какими-то злодеями, весьма сильно ненавидящими людей или презирающими их, иначе, чем объяснить повторяющиеся у всех и вся, истории?

Но впрочем, она шла, увлеченная своими мыслями вечером, с работы. Внезапно, кто-то быстро схватил ее за талию и зажал рот потной ладонью, а потом потащил в ближайший подъезд, как назло, темный, с открытой дверью. Она так испугалась, что молча, подчинилась чужой воле. Тем более, улица пустовала, а фонари, едва-едва освещали пространство вечера, рассеивая тьму разве, что у себя под носом. Помощи просить было не у кого. Мужик, пыхтя, затащил ее на второй этаж и прижал к подоконнику. Этакий сильный, пьяный и потный детина. Задрал юбку, вцепился в трусики, стал рвать, увлеченный. А она, пришла в себя и поняла, еще немного и пьяный придурок ее изнасилует. Руки у нее были свободны, но что она могла, собственно, сделать такому бугаю? Руками она, всего лишь, упиралась ему в грудь, а когда до нее дошел весь ужас ее положения, стала, вдруг, ласкать мужика. Гладила нежно по голове, по потным плечам. Он посмотрел изумленно, она встретила его взор ласковым взглядом. Он отпустил ее рот, убрал свою ладонь, наконец-то… Она поинтересовалась тихо, как бы он хотел ее поиметь? Заверила его, что он ей нравится. Мужик расслабился. Сам приспустил штаны, снял трусы, а она не будь дура, скользнула рукой к его яйцам, схватила, сжала крепко-крепко и тут же изо всех сил рванула на себя. Он дико закричал, даже завыл на весь подъезд. А она тут же, пока не отошел от болевого шока, ударила его кулаком в горло, вбила кадык. Мужик захрипел, рухнул на колени, руки на яйцах, упал на бок и потерял сознание, из перекошенного рта вытекала мутная дорожка слюны. А она спокойненько переступила через него и ушла вниз, по лестнице, на улицу. Где-то наверху, в подъезде хлопали двери и переполошенные жильцы выглядывали, спрашивая друг у друга, кто так дико орал, что случилось? А нечего, повела она плечом, насильничать. Хорошо еще у нее ножа с собою не было, а то бы она с мужиком расправилась… Спокойная, самодостаточная шла она по вечерней улице и все встречные, поперечные мужики оглядывались ей вслед, ах, какая женщина, мне б такую…

Псих

Часы мерно тикали. Тик-так, тик-так и Сережка Гвоздиков не мог заснуть. Он злобно таращился в темноту, думая о том, что должно быть, сам черт понес его в гости, на ночь глядя.

Тиканье часов терпеть не мог с самого детства. У соседки, глухой бабульки, были часы с боем и Сережка почти не спал, просыпаясь каждый час от их шипения и звонкого, раздающегося на весь дом, бома. Не спал, пока не прокрался к соседке, в квартиру. Бабулька вышла мусор вынести на лестничную клетку, едва прикрыв дверь, и пока она возилась с мусоропроводом и железным ведром, на дне которого неизменно была постелена для мусора газетка, Сережка сорвал часы со стены, вышвырнул их с балкона куда-то вниз, на газон. А после скатился шаром по лестнице, на улицу, бабулька только и успела, что беззаботно и ласково бормотнуть ему вслед свое постоянное:

«Здравствуй, Сереженька!»

Она любила детей.

Сережка схватил разбитые часы и рысью бросился куда подальше, чтобы уж выбросить, так выбросить.

Отец Сережки часы бабульки так и не нашел, хотя и перерыл все помойки в округе. У Сережки долго болела отбитая в побоях нижняя часть спины, а напуганная диверсией мальчишки, соседка вылезала из своей квартиры только, когда он уматывал в школу.

Впрочем, все домашние скоро привыкли жить без часов. Сережка их ломал. Методически он сломал часы с маятником в гостиной, потом разбил молоточком настенные часы на кухне.

Отец водил его за руку к невропатологу и тот недолго думая, прописал сонные таблетки. Сережку он даже не осмотрел, только что-то бесконечно долго чиркал в толстой карточке, перелистывая страницы, и успокаивал отца, глубокомысленно кивая на мальчика, что еще и не такие случаи бывают, посоветовал переждать это состояние, как болезнь, а часы уж больше не покупать.

Так и жили без часов. Сережка научился определять время с точностью до минут по первым трамваям, громыхающим по рельсам, уже в пять часов утра. С собачниками он вставал и завтракал торопливо, выглядывая в окно, потому как соседи с пушистой белой болонкой выходили на прогулку всегда за полчаса до первого школьного звонка.

В школе повсюду висели круглые электронные часы, до них Сережка добраться не мог при всем своем желании. Ну, а днем он особенно в часах не нуждался. Вечером же смотрел на толпы работяг возвращающихся с заводов и хмыкал удовлетворенно, зная, что скоро за уроки, делать домашние задания.

Приходили с работы родители, готовили ужин и, сверяясь с маленькими наручными часиками, которые они от сына прятали, включали телевизор на программу «Время». После, Сережке было положено идти в свою комнату, спать.

Так прошло детство, и юность пролетела, шурша девическими платьями и грезами о первом поцелуе.

Серега стал взрослым, однако в армию его не взяли. Врачебная комиссия количеством в несколько человек, в белых халатах, долго всматривалась в лицо Сереги, измеряла сантиметром его голову, довольно большую, заставляла разглядывать картинки и комментировать свои впечатления от увиденного. Эта же комиссия направила его в специальное лечебное учреждение, где, выяснилось, что Серега – псих, с хроническими уже заболеваниями мозга, лечению не подлежит, хотя таблетки и уколы ему выписали. Мало того, он получил инвалидность и соответственно пенсию.