Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

В свою очередь дети редко приглашали ее на культурные мероприятия, куда, как известно, порядочные дети изредка водят престарелых родителей. Как бы ни грохотал оркестр цирка, какими бы громкими ни были звуки в кинотеатре, все равно, едва усевшись в кресло, Ольга тут же склоняла голову на грудь, прикрывала веки и начинала громко храпеть, не чувствительная и оглохшая. Спала она минут десять, не более, после просыпалась, вскакивала, готовая к решительным действиям, но оглядывалась и, обнаружив себя с родственниками в культурном заведении, сразу же скучнела и снова засыпала, куда как равнодушная к их негодованию и возмущенному шепоту.

Рядом с Ольгой Проскудиной в соседней квартире жила Нина Соломина или как ее привыкли величать подруги – Нина Ивановна.

С Ниной Ивановной был связан случай…

Купила она домик в деревне. В первый же день похода в сельпо какая-то девочка догнала ее на тропинке и во все горло крикнула ей:

– А куда вы идете?

Нина Ивановна удивилась бестактному вопросу, остановилась и ответила вопросом на вопрос:

– А разве ты меня знаешь?

– Да, – девочка хитро улыбнулась, – в деревне вас все знают. Вы переехали в крайний дом!

– Ну, хорошо если знаешь, – наставительно заметила Нина Ивановна, – ты не должна кричать во все горло: «А куда вы идете!»

– Почему? – изумилась девочка.

– Потому что это невежливо! – рассердилась Нина Ивановна. – Как вообще может придти в голову, кому-то кричать и догонять с вопросом, куда да зачем, не понимаю?

И пожимая плечами, недоумевая на невоспитанную девочку, она тронулась в путь, к магазину. Девочка, между тем, ничуть не смущенная нотацией, как ни в чем не бывало, последовала за ней.

Однако, это было лишь началом конца. В сельпо, будто в клубе стояли скамейки, во дворе, под развесистыми дикими яблонями вечно заседали за деревянными грубо сколоченными столами деревенские выпивохи, создавая впечатление постоянного праздника. Часто к выпивохам, присоединялись хамовитые грубые бабы как-то так беспорядочными молекулами, перемещающиеся со двора в магазин, к скамейкам и обратно, к столам.

Нина Ивановна сразу же стала объектом внимания этих людей. Всесторонне обсудив ее персону нон-гранда и безуспешно попытавшись заманить в ряды алкоголичек, общество решило выдать ее замуж.

И как-то днем Нина Ивановна стал свидетельницей странного явления в своем доме.

Он вплыл в горницу, улыбаясь и приседая. Нина Ивановна в испуге воззрилась на него, не в состоянии охватить одним взглядом, такой он был необъятный, весь в майках одетых одна на другую, двух пиджаках. Дополнительный объем придавал ему еще и просторный, не по росту, серо-зеленый брезентовый плащ, а уж об обуви и говорить нечего. Непрошеный гость явился босиком, правда тщательно вытер грязные подошвы о половую тряпку и скромно встал у порога. Но не особо смущался, а поворачивался перед потрясенной этим наглым вторжением Ниной Ивановной то так, то этак, строил ей глазки. «Жениха» она выгнала и в отчаянии вцепилась себе в волосы, на заборе, как ни в чем не бывало, висела, верхом сидела многочисленная детвора деревни и с любопытством глядела в не зашторенные окна дома Нины Ивановны…

Всякие разговоры о вежливом поведении и невмешательстве в личную жизнь, деревенские дети по-прежнему игнорировали, попросту не понимая ни слов Нины Ивановны, ни просьб оставить ее в покое.

По-прежнему стоило ей только выйти за калитку, как кто-нибудь из них бежал вприпрыжку с беспардонным вопросом: «А куда вы?»

Нине Ивановне снились тупые лица деревенских пьяниц сменяясь на тупые лица деревенских детей. Во сне летали за ней девчонки, обратившиеся в любопытных сорок, лезли к ней в избу и норовили сунуть клюв во все дела несчастной пенсионерки.

В конце концов, Нина Ивановна психанула, продала дом и переехала обратно, в город, в свою квартиру. При разговорах о деревне она только скрипела зубами и яростно дышала, раздувая ноздри…

Подруг объединяло общее увлечение – борьба за справедливость! Нет, нет, они не митинговали против правительства, не лезли на баррикады с дубинками наперевес. Они боролись каждая по-своему, но вместе с тем все вместе.

К примеру, Танька Белова маниакально обдирала объявления, наклеенные шустрыми расклейщиками на стену подъезда дома. Устраивала засады, чтобы поймать нахалят, так и норовивших приклеить свои бесконечные «сдам» и «сниму», но расклейщики, все более люди молодые, студенты, подрабатывавшие у разных агентств недвижимости, легко от нее убегали. К тому же они обязательно возвращались, мстительно заклеивая не только стену, но и входную дверь подъезда. Подсаживая друг друга, они наклеивали свои объявления специально очень высоко, так что Таньке приходилось идти домой за стремянкой, и только тогда она могла ободрать надоевшие ей бумажки.

Катька Вельяминова при всей своей истеричности особенное внимание уделяла борьбе с серятиной окружающей каждого русского человека. Для этой борьбы она выбрала цветы. Она засадила цветами всю квартиру, населила красными и белыми цветами герани квартиры своих подруг. Наконец принялась за двор. Скоро восхищенные подруги обнаружили замечательный цветник и возле дома. Однако, не все оказались довольными деятельностью Катьки, нашлись и враги.

Нина Ивановна вступила в ряды борцов за справедливость. Для нее легче легкого было нести вахту по ночам, она плохо спала, вздрагивала и просыпалась от малейшего шороха и не могла после заснуть, часто маялась, изнывая от скуки, но тут…

Нина Ивановна растворила окно. Полная Луна на чистом темном небосводе светила ярко, не хуже уличного фонаря. Прямо под окнами виднелись цветочные клумбы, всеми своими очертаниями сообщавшие прохожим о том, что в этом доме живет умелый цветовод. Направо виднелась многоэтажка, построенная из красного кирпича и потому, наверное, казавшаяся кровавой под ярким светом Луны. Нина Ивановна передернулась от внезапно охватившего ее сильнейшего омерзения. Действительно в той многоэтажке беспрестанно ругались и дрались, частенько подъезжала к подъезду «кровавого» дома «скорая» или «полиция», а еще у них отсутствовали клумбы цветов и автолюбители нагло припарковывали свои машины прямо под окнами, въезжая на черную утоптанную землю газона.

Нина Ивановна грустно вздохнула, отгоняя навязчивых комаров, но тут, не дав ей поразмыслить как следует над создавшейся проблемой, к цветочным клумбам прошел толстый кот с явным намерением вырыть ямку для своих дел. Коты и кошки сразу облюбовали клумбы и тем самым моментально превратились во врагов подруг. Нежные петунии, георгины, оранжевые бархатцы гибли под мягкими лапами пушистого населения двора.

Мгновенно, стойкая охранница живой красоты схватила ведро полное воды, что было приготовлено заранее, плеснула на котяру. Сердитое шипение и ставший лохматым не в меру хвост мелькнувший у соседнего «кровавого» дома удовлетворили ночную стражницу порядка.

– Не будешь гадить! – назидательным шепотом произнесла она, потирая руки, и свесила голову вниз, высматривая новых четвероногих охотников до клумб. – Я вас отучу таскаться к нашим цветам!

Полная решимости Нина Ивановна отправилась в ванну за новой порцией воды.

Так проходила их жизнь на пенсии и лишь одна Ольга Проскудина не принимала в ней почти никакого участия, а только все засыпала сидя с подругами перед телевизором под любовные объяснения героев «мыльных опер». Подруги ее не беспокоили, привыкнув за долгие годы дружбы к своеобразному стилю поведения Ольги.

Но бывало утром, при встрече они, кивая друг другу, говорили:

– А все-таки мы живем!

И старались улыбнуться, пряча в глазах крупицу сомнения.

Полина

Самоубийство – плохая идея. Черная и неприятная. Но, когда муж – пьяница, детей нет, а мать родной человек, пилит и пилит… Мысли настойчивыми жуками толкались и толкались в одну точку так, что хотелось выть.

Муж, как всегда, пьяный, каждый день, уже бесполезно и бороться, валялся возле дивана. С утра чистая одежда, весь вечер накануне стирала, измята, вымазана в грязи, противно было и смотреть. Труд, постоянный труд стирки его рубах и брюк, чтобы все как у людей, он не ценил. С утра знакомая история, бур да бур, взгляд исподлобья, что, не нравится? А собирай вещички, пожалуйста, и катись отсюдова! Сам тут же требует чистое и глаженное. Полина остановилась перед зеркалом, оглядела себя мельком. Тусклый взгляд, в глазах прочно засела усталость, бледные, дрожащие от слез, губы, волосы нечесаной соломой разметались по плечам. А ведь когда-то была красавицей, каждый мужик заглядывался, смотрел ей вслед. Она потянулась к расческе, причесалась, взяла забытую, давно заброшенную косметичку. Привычными движениями нанесла макияж, когда-то красилась и как еще умело! Встряхнулась. Из зеркала на нее посмотрела совсем уже другая женщина. И взгляд изменился. Открыла шкаф. В углу задвинутое, забытое висело черное, с блестками, платье. Быстро переоблачилась, нацепила туфли, прошлась. И снова подошла к зеркалу. Теперь другое дело, какое еще самоубийство? С презрением глянула на пьяного мужа, какой он муж? – Тряпка половая, которой и полы-то противно вымыть, так перегаром воняет, потом весь дом хлоркой не отмоешь, хлорки не хватит. Боясь передумать, быстро собрала в дорожную сумку свои вещи, взяла из тайничка денег, сама накопила, хотя и трудно было с пьяницей-то, схватила документы, бросила на пол ключи и выбежала из квартиры, хлопнула дверью, замок тут же и защелкнулся. Бегом сбежала вниз по лестнице, на улицу, на прохладный воздух, как хорошо! Позади десять лет супружеской жизни, стирки, уборки, пьяных выходок мужа. Она постояла, переводя дыхание и вдруг, расхохоталась, напугав бродячую кошку. Наверняка, подумает, придурок, это она про мужа, что ушла к другому. Дурак! Да на других она и смотреть-то теперь не сможет. Встряхнула головой, долго еще не сможет, хватит, насмотрелась уже на одного! Надоело работать прислугой. Замужество! Что это? Рабство!