Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Один из сотрудников не выдерживает и опрометью кидается прочь из кабинета, через несколько минут он преподносит Ирине Сергеевне букет алых роз и она милостиво улыбаясь, садится, успокаиваясь, в кресло. Исподтишка, все смотрят на сотрудника, он немолод, старше редакторши лет на двадцать и лицо его горит красным кумачом, все догадываются, что описанная квартира принадлежит ему…

Народное

– О, деловуха побежала, даже не поздоровалась! – проворчала Елизавета Матвеевна. – И чего не сидится, не отдыхается? Муж у нее запойный, так она бегает, следит за ним, где бы, не перехватил стопку, доброхотов, готовых помочь, ведь много. А по мне, так пускай подыхает, сволочь пьяная, чем скорее сопьется, тем легче жить.

– Буйный он в пьянстве? – спрашиваю я и присаживаюсь рядом с Матвеевной, на дворовую скамейку.

– Кто?

– Так вот, муж ее.

– Нет! – категорично мотает головой Матвеевна. – Выпьет и спит себе, где придется. Однова иду в рань, за молоком к бочке, а он на ступенях разлегся, так за милу душу по его спине прошлась, словно королевна по ковру, он и не пикнул, пьян был мертвецки.

– Ненавижу я алкашей! – понизила голос до шепота Матвеевна. – Как бы не подслушали, шастают тут, будто зомби. Всю жизнь они меня окружают, гады вонючие. В советские времена, где только ни жила, даже БАМ строила, так эти алкаши и на стройку века проникли!

– Тяжело было строить?

– Чевой?

– БАМ?

– А, не-а, молодухой была, ветрянкой, песни пела, на гитаре брякала, дура дурой. Простыла там, в бараке жила. Приехала домой лечиться, а меня мать не пускает, говорит, против воли моей поступила, будто я замуж за алкаша выскочила. Ну, дали мне койко-место в общежитии при стройтресте, а после и вовсе на очередь встала за квартирой, доработала до прораба и получила свои ключи от новостройки. Сама, слышишь ты, дом, в котором живу и построила!

Она кивнула на малосемейку, что высилась неподалеку от нашей скамейки.

– Ну, а ваша мама, Елизавета Матвеевна? – спросила я.

– Мать-то? Перед смертью пришла, вся в извилинах.

– Как это, в извилинах?

– Морщинистая уж очень.

– Сюда, во двор притащилась и давай меня позорить, обзывать неблагодарной дочерью, блудой называла. Сама меня выгнала, а я осталась виноватой. Еще хорошо ребятеночка у меня не народилось.

– А мог?

– Мог, конечно, – закивала Матвеевна, – куда бы я с ребятеночком? А матери, что? Она и в детстве меня шпыняла, притесняла, в музыкалку таскала, чтобы я ее мечту осуществила.

– Какую?

– Пианисткой чтоб, а у меня пальцы короткие, какая тут музыкантша? Мучилась я, уж измучилась, – вздохнула Матвеевна, – еле-еле музыкальную школу закончила, да и на БАМ подалась, надоело, что мать за меня все решает.

– Где же она похоронена?

– А на городском кладбище, рядом с отцом я ее и устроила. Оградку недавно поменяла, чтобы место и для меня там нашлось, уж лежать так всем вместе…