Матросы - Аркадий Первенцев

Петр Архипенко и Иван Сергеевич Латышев возвращались из дальней поездки на «газике»-вездеходе.

Кончилась для Петра флотская служба — началась колхозная жизнь. Даже не окатили его на прощание из крейсерских брандспойтов, когда уходил он в долгосрочный отпуск. С ребятами из автобазы выпили в забегаловке пивка, и уже на ходу поезда бросили в вагон чемоданчик, забытый в пылу прощания. Василий — в Севастополе, призвали; дома — Петр; возвращение в родное село отгуляли вскоре же по приезде. Все шло само собой, по какому-то заранее определенному плану.

Куцый «газик» подбрасывало, кидало в стороны. Латышев, казалось, не доверял шоферским способностям Петра:

— Баллоны, что ли, туго накачаны?

— Зима пришла, Иван Сергеевич. Машина еще не привыкла к новому паркету. Не бойся, не перекину. Мне тоже неохота свои кости ломать, как-никак теперь я заведующий эмтэфе, животноводческий бригадир. Не хочу волновать своих буренок.

— Нашим буренкам не привыкать. Не ты первый, не ты последний, — неулыбчиво отвечал Латышев. — Кабы они по всем своим завам поминки справляли, доить бы их некогда было. Ну, держись, опять канава! Как противотанковый ров… Ух ты!..

Осматривали в соседнем районе стогометатель и автомобильный опылитель. Их придумали доморощенные мудрецы, въедливые рационализаторы артелей и совхозов. По крупицам собирался опыт, предложения и пожелания, сидели, размышляли, добивались и, пожалуйста, можете теперь пощупать, испытать.

Всякая новая машина притягивала Петра к себе будто магнитом, и он не мог понять равнодушия Латышева, который, осматривая новую технику, ни разу рук из карманов не вынул. А уезжая, простился с людьми свысока, будто сделал им одолжение. В пути тоже в молчанку играет, а если и выдавит слово, то с кислой, замороженной улыбочкой. Кто его разберет! Может, человеку надоели до чертиков вечные заботы, разговоры, рационализации, хочется остаться наедине с самим собой, со своими думами. Ему-то, Петру, все в охотку, пока еще все форсунки поставлены на пламя. А дальше как? Не выгорит ли у него топливо, надолго ли хватит пара в котлах?.. Так, размышляя на манер кочегара Карпухина, Архипенко сопоставлял факты новой своей жизни, изучал, старался отыскать золотую середину между многочисленными «за» и «против». Ему не хотелось поддаваться первому впечатлению и настраивать себя против Латышева. Но и очаровываться им вряд ли стоит, не лежит душа к этому все еще не до конца ясному человеку.

Латышев невразумительно мычал, оценивая понравившийся Петру стогометатель. Пришлось отыскивать аргументы:

— Стоги класть, насколько я помню, — адская работа. Мужчины еще туда-сюда, а женщины? Жара, пот, труха за воротом, глаза — прижмуривай не прижмуривай — никаким манером не предохранишь. Держак у вил как стеклянный, на ладошки не наплюешься. А мозоли набивали какие! Кованая рука… кованая, Иван Сергеевич.

— Так-то оно так, я не спорю, но у них еще не все продумано. — Латышев не смотрел в глаза, но искоса наблюдал за горячившимся спутником. — Стогометатель, что же, ну, элеваторного типа. Верно? Что это? Скажем попросту — транспортер. Штука нехитрая, неуклюжая, не всегда к стогу подберешься. А наверху все равно кому-то придется ладони мозолями подковывать, принимать, раскладывать, утаптывать. Тележка у стогометателя громоздкая, да и мотор нужен. Ты пойди поищи моторы. Днем с огнем не найдешь.

— Важно придумать, испытать, проверить, а потом — на завод. От нас до Ростовского «Сельмаша» рукой подать. Серию там запустить. Не своими же силами кустарничать…

— Пока еще покидаем надежными инструментами — вилами. Не подведут прадедовские. — Латышев повернулся к Петру всем телом, улыбнулся углами рта и выше приподнял курпейный воротник, чтобы предохранить себя от бокового ветра, неудержимо гнавшего по застекленной степи хрусткие шары бездомного перекати-поля. — Ты, Петя, не разбрасывайся, — нравоучительно продолжал Латышев. — Приглядывайся к порученному тебе участку. Твой кандидатский стаж будем исчислять не по календарю, а по активной работе. Придется тебе вплотную взяться за МТФ. Сам недоешь, а скотину накорми, сам недопей, а ее напои. Чтобы падежи — минус, надои — плюс и еще плюс. За доходами надо следить…

Что отвечать на поучительные речи освобожденного (как называли после укрупнения артелей) секретаря партийной организации колхоза? Эти же мысли и его мучили неотступно. Петр ежился в своем подбитом рыбьим мехом моряцком бушлате. Побыстрее бы добежать до теплого домашнего кутка, где ждут его веселая, приветливая молодая жена и мать, бесконечно довольная ею возвращением под отчую кровлю.

Эшелоны мохнатых туч двигались над панцирно-закованной степью. Ветер рвал последние листья с вербовников и тополевых левад, играл ими в затишных закоулках близ лимана, то поднимая с шелестящим лепетом вверх, то бросая на глинище.

Вот и долгожданная дамба — как бы парадные ворота станицы со стороны Краснодарского тракта. Проскочишь дамбу, низину, возьмешь пригорок, а там уже — улицы. В ноздрях — запах самоварного дымка, во рту — вкус пресных пышек, смазанных сметаной. Веселей запели шины, теплей стало спине и груди.

Несколько женщин, закутанных темными полушалками, оглядываясь и торопясь, жали камыш резаками — обломками некогда грозных казачьих клинков — и грузили снопы на тележки.

На глаз, без всякой оптики, легко определить: неспроста спешили бабочки управиться поскорей. Камыша в лиманах — сила, косить его не перекосить, а вот наложен штрафной запрет на это стихийное творение природы. Пусть все пропадет пропадом или сгорит от случайной искры, но каждая камышинка где-то весомо поставлена на учет, ей отведено место в «дебитно-кредитных» скрижалях, и вырубить ее оттуда так же трудно, как человеку библейских времен восстать против заповедей, переданных Моисею на горе Синай.

Среди женщин Петр с огорчением увидел горемычную вдову, ныне собственную тещу Матрену Кабакову. Лучше всего сделать вид, что не заметил, пусть она увязывает снопы на тележке, заканчивает свою дерзкую вылазку, а ему, зятьку, следует поднажать подошвой на педаль — увеличить скорость. И стоит ли считаться с тем, что Латышев схватился за ручки, едва «газик» козлом запрыгал по кочкам?

— Против остановки, вижу, возражаешь? А надо бы пожурить, — упрекнул Латышев.

— Сколько они его накосят! Одна капля из бездонного озера.

Латышев спрятал руки в наружные карманы пальто. Казалось, он сразу озяб, хотя высокий камыш, стеной стоявший с той и другой стороны, потушил ветер, и стало теплее.

— Так рассуждать нельзя.

— Зима подошла, — сжатым голосом ответил Петр.

— Зима не оправдание.

— Может быть, кому-то хату надо покрыть или коровник. Камыш зря пропадает, а у людей крыши не будет…

Латышев не без любопытства посмотрел па Петра из-под воротника:

— Понимаю тебя.

— Ты меня понимаешь, а я тебя нет. Объясни.

— Выступают на сцену личные мотивы. Одна из браконьерш — теща твоя!

— Разве? — Архипенко прокашлялся. — Я и не заметил. Больше за дорогой слежу. Наш козлик капризный, чуть что — брыкнет и перекинется.

За дамбой дорога еще около километра тянулась по низине, покрытой озерцами и небольшими кулигами камыша, потом некруто поднималась к окраине станицы. Только въехав на улицу, Петр возобновил разговор:

— Вот ты, Иван Сергеевич, назвал женщин браконьершами. Трудно с этим согласиться: тоже мне, браконьеры!

— Можно заменить другим, русским словом, смысл-то не изменится. Пусть будут нарушители.

— Дело не в слове.

— В чем же?

Латышев отвернул воротник, мускулы его усталого лица пришли в движение. Запульсировала жилка у виска. Он почувствовал протест и насторожился.

— Теща мне жаловалась, — ответил Петр, осторожно объезжая грузовик с размонтированным скатом, — зима подходит, а крыша худая. У нее, сам знаешь, дети. А я отмахнулся, потому что по горло занят: электродойка, транспортирующие устройства…

— После поговорим, — мягко остановил его Латышев, — ветер слова перехватывает. Еще ангину схватишь. Ежели не возражаешь, заедем ко мне. Ты же у меня еще ни разу не был.

— Не приглашал. А к начальству только по вызову ходят.

— Ладно издеваться, Петр. — Латышев все же был польщен. — Мы с тобой в одной упряжке. Вся и разница, что один в корень, другие — в пристяжку. Мне ведь у вас пришлось с фундамента начинать. Вернулся из армии гол как сокол. Помню, старший брат навестил, в Грузию ехал — пришлось шинель продать, чтобы принять его… А вот и моя землянка.

— Ну что же, поглядим твою землянку, — Петр притормозил машину возле окрашенного в синий цвет штакетного забора, за которым нежно белели стволики голых яблонь и слив.

— Заезжай во двор, — Латышев открыл ворота на хорошо смазанных петлях.