Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

30 сентября.

Каракорум[361]. Опять все замерзло. Утро началось колющей вьюгой, все покрылось мглой. Ни рисовать, ни снимать. С трудом иногда маячила черная шапка Каракорума.

Вся видимость не имеет ничего общего с виденным вчера. Так и шли под пронзительным ветром от 7 до 2-х часов при разреженном воздухе. Сам перевал широк, но не труден. Пешеходам трудно; странно ощущенье, что при сравнительно малом движении уже чувствуете одышку. На кряже перевала – маленькая пирамида камней. Люди, несмотря на одышку, не забывают положить свой камень в этот межевой знак как память преодоления перевала, прокричать приветствия преодолению.

Спуск не крут, но ветер все крепчает. Нужно чем-то повязать лицо. Вспоминается целесообразность тибетских шелковых масок для путешествий. Среди дня снег унялся и показались чудесные снеговые панорамы. Целые группы снеговых куполов и конусов. Даже птиц нет.

Остановились в шесть часов на широком русле реки. Кругом – глубокое молчанье, целый амфитеатр снеговых вершин. Тонкость жемчужных тонов невиданная. Полная луна. Молчание студеной, чистой, неопоганенной природы. Прошли самую высокую дорогу мира – 18 600 футов. Перешли границу Китая. Наш китаец задумчиво сказал: «Китайская земля!» – и почему-то покачал головою.

1 октября.

Дошли до раздела путей на Кокяр или Санджу[362]. Против Баксун-Булака – чудесная белая гора, такая тонкая, такая нетронутая и нежная в своих профилях. Яркое солнце напомнило замершие фиорды Норвегии или голубую сказку зимней Ладоги. Но здесь все шире и мощнее. Впереди вдали горы, испещренные белыми контурами, как на старых китайских пейзажах. Близко от дороги паслись две тибетские антилопы. Одна подняла голову и долго следила за караваном. Буддисты не стали стрелять в них – ведь пищи с собой достаточно. Кто-то другой обманет доверчивость стройных животных. На самой дороге лежит осел с благовонным грузом корицы. Где же хозяин? Объясняют, что усталый ослик оставлен отдохнуть до следующего каравана. Зверей нет. Никто из путников не нарушит эту своеобразную этику караванов. Видели также на Сасире кем-то оставленные грузы. Не тронуты.

2 октября.

В морозном солнце утра перед стоянкой четко вырисовалась снеговая гора Патос. Так назвал высший пик хребта (Патос фонетически, но по-местному Актаг) Махатма Ак-Дордже[363][364], проходя здесь из Тибета. Гора Патос стоит над разветвлением дороги на Каргалык – Яркенд и Каракаш – Хотан. Путь Каргалык – Яркенд ниже, всего два невысоких перевала, но зато много рек. Путь Каракаш – Хотан выше, гористее, перевалы выше, но зато короче. Гора высится конусом между двух крыльев белого хребта.

Лун-по неожиданно стал русофилом: учится у ламы по-русски. Кричит: «Пора обедать», «Нож», «Чашка», «Вода горячая».

День начался мирно. Шли с семи часов по пологому взгорью Сугет-Давана. Подъем почти не заметен. Не страшно видеть многочисленные скелеты и остовы. Мирность природы заставляет забыть высоту. Около дороги лежит пушистая собачка, совсем как живая. К трем часам незаметно дошли до самого перевала. Всегда спросите о северной стороне перевала. Эта сторона всегда сурова. Так было и здесь. Ровный, легкий путь вдруг обрезался мощным отрезом – спуском. Вдали раскинулись бело-лиловые горы, полные какого-то траурного рисунка. Закрутилась метель, и в прогалины снежной пыли (зазвенело) беспощадно почти черно-синее небо. Путь замело.

Столпилось четыре каравана. До четырехсот коней. Раньше пустили опытных грузовых мулов. За ними пошли мы. Весь откос заполнился черными зигзагами конских силуэтов. Воздух затрепетал от криков: «Хош, хош», и все поползло вниз, оступаясь, скользя и толкая друг друга. Было опасно. Люди дивились раннему снегу. Только к девяти вечера при луне дошли до стоянки. [Тюрки] пререкались с буддистами. Назар-бей хотел нас завести куда-то далеко. Китаец с кнутом кидался на него. Людские препирательства передались животным. Кони фыркали и лягались. Кончилось дракой собак. Свирепый Тумбал очень повредил Амдонга.

Е[лена] [Ивановна] едет, не слезая с коня, более 13-ти часов. Значит, так называемая обычная усталость побеждается чем-то иным, более сильным.

3 октября.

Опять груды камней. Показались желтые и красные кустарники. Очень красивы они на тепло-белой пелене песков. Показалась тощая верба у потока. Показались куропатки и зайцы. Но животных поразительно мало. Прошли какие-то старые стены, превратившиеся з груды булыжника. Люди ждут прихода в китайский пограничный пост Курул[365], или Караул-Сугет. Постепенно опускаемся; уже видны какие-то плоские стены. Вот кто-то выбегает за ворота. Суетливо скрылся. Нас выходят встречать.

Посреди широкой горячей равнины, окруженной снеговыми горами, стоит глинобитный квадрат – Курул. Вдали заманчиво серебрится Куньлунь. В форте 25 солдат [казахов] и киргизов и один китайский офицер с секретарем и переводчиком. Оружия мы не видали. Только в тесной комнатке офицера висела огромная одностволка с курком, точно утиная голова. Этим инструментом много не застрелить.

Если бы знал этот китайский пограничный офицер Шин Ло, как мы были тронуты его сердечным приемом. Заброшенный в далекие горы, лишенный всяких сношений, этот офицер своим содействием и любезностью напомнил черты лучшего Китая. Нам это так важно – ведь едем в Китай с искренней дружбой и с открытым сердцем. И встретились и простились с Шин Ло очень сердечно. Из дружбы даже разбили палатки на пыльном дворе форта. Люди хотели простоять здесь хотя бы еще один день – ведь уже началась пустыня. Радуются, а нам жаль чего-то неповторимого. Кристаллы высот, возместит ли вас кружево песков?

Подошли еще караваны. У костров говор. Говор, улыбки, трубки и отдых. Шепчут: «В Бутане ждут близкого прихода Шамбалы». «Сперва была Индия, потом был Китай, потом – Россия, а теперь будет Шамбала».

«В храме под изображением Будды – подземное кипучее озеро. Раз в год туда спускаются и бросают в озеро драгоценные камни…»

Говорится целая сага красоты. Эти костры, эти светляки пустынь. Вы стоите, как знамена народных решений.

4 октября.

Не прошли и мили от Курула, как достигли течения реки Каракаш, что значит «река черного нефрита». По течению Каракаша добывались известные сорта нефрита, составившего былую славу Хотана. Даже одни из западных ворот Великой китайской стены назывались нефритовыми, ибо через них ввозили этот излюбленный камень. Теперь на местах даже и не помнят о добыче нефрита. Только цвет Каракаша – такой сине-зеленый, напоминает о лучших сортах нефрита. Быстрая река, веселая река, шумливая река. Не только родина нефрита, но и золота.