Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

Однажды тибетцы поставили для китайского полка необъезженных яков, и немедленно три четверти наездников оказались сброшенными на землю.

Подъем наш был нетруден. Вид с Кардонга величествен. Но вся северная сторона Кардонга представляет крутой, мощный глетчер. Спуск очень утомителен и опасен. Пришлось идти и ползти. Мы видели, как один груженый як сорвался и стремительно полетел по гладкому ребру ледника. Но на самом краю пропасти як весь сжался и крепко уперся своими короткими, крепкими ногами.

Многие животные и люди начинают страдать кровотечением и головной болью на подъемах выше 16 000 футов. По дороге уже видна замерзшая кровь. Уже мелькнул остов павшей лошади. У нас все благополучно. После перевала нам говорят о целом караване, замерзшем на Кардонге. Караван балтистанцев, около ста коней, весь найден замерзшим. Некоторые замерзли, как бы крича, держа руки у рта. Даже осенью пальцы на руках и ногах очень легко стынут. Приходится оттирать снегом. Рисовать почти невозможно. Можно представить, каково здесь зимою. Но прекрасен этот грозный глетчер. Далеко внизу – бирюзовое озеро. Говорят, очень глубокое. Путь весь сложен из гигантских валунов. Обернетесь – и кажется пройденное непроходимым.

21 сентября.

После трудов перевала – легкий путь. После пронзительного холода – жара и яркое солнце. Жаркие пески и уходящие горы со снежными оторочками. Русла ручьев. Иногда поток исчезает в каменистых нагромождениях, и лишь гулкий шум выдает стремление невидимой воды. Терновник, тамариск. И приветливые люди, жители долины реки Нубры[345]. Сама река в разливе бывает мощным потоком. Сейчас, осенью, течение разбилось на многие русла необыкновенно замысловатого и красивого рисунка. Идем дальше обычной остановки.

Ночевали в Террите[346], в настоящем тибетском доме. В нашем стане три течения: буддистское, мусульманское и китайское. Не обходится без взаимных подозрений. Едят отдельно.

Наш старший Лун-по, оказывается, сын лехского старшины и является крупным помещиком. У него всюду поместья и дома: и в Лехе, и в Хеми, и в Террите, и во многих местах Чантанга. Рассказывает, сколько монастырей разрушено во время бывших нашествий. В одном из его поместий имеются такие развалины, полные обломков статуй и остатков поврежденных книг. Жалеем, что Лун-по пришел к нам только в последние дни. Это он пришел, и на вопрос: «Кто он?» – гордо вскинул головою и звонко отчеканил: «Бодхи», т. е. буддист. Рассказывает также, что его брат состоит казначеем в Хеми и знает, сколько там скрытых предметов, не показываемых приезжим.

Лун-по хочет остаться с нами, он хочет идти по разным странам, хочет учиться русскому, но просит об одном: «Не режьте косу». А коса у него отличная, черная, до колен. Успокоили его. Никто на его национальную гордость не покушается. Очевидно, он уже знает, что в Китае указано резать косы, а в Тибете запрещено высовывать язык в знак преданности и признательности. А Лун-по в минуту удовольствия любит высовывать широкий, здоровый язык.

Хороший спутник для высот и ледников, но в доме трудно вмещаем. Подходим к его поместью. Он просит не стоять в шатрах, а переночевать в его доме. С гордостью показывает ворота-чортен[347] с яркой росписью на стене. Много полей и плодовых деревьев. Ночуем в расписной тибетской комнате. Яркий карниз. Широкое окно. Низкая широкая дверь с большим кольцом запора. Песочный пол устилается цветными кошмами. В рисунке орнаментов часто повторена свастика. Посредине комнаты – грузная колонна. На широкой пилястре изображение чинтамани – сокровища мира.

Каждая тибетская усадьба странно напоминает схему феодального замка. Все жилье обнесено стеною выше человеческого роста. Вход – через плотные ворота. За стеною – квадрат внешнего двора, здесь ржут кони и горят огни. Со двора входите как бы в оружейный зал. За ним – внутренний двор со многими дверями в хозяйственные и жилые помещения. Оттуда же – приставная лестница во второй этаж, тоже со многими комнатами. Такая же приставная лестница ведет на плоскую крышу, откуда открывается широкий вид на все далекие горы и реки, на весь путь. Угол крыши занят парадной расписной горницей, как бы башней. На крышу горницы ведет также приставная лестница. Готовые к обороне, независимо стоят тибетские усадьбы.

22 сентября.

Ясное утро. По сторонам дороги целые изгороди из терновника. Легкий путь. Впереди золотые пески, а за ними синие горы всех тонов с белыми шапочками раннего снега. Даже жарко. В миле от дороги – старый монастырь Сандолинг[348]. Решили зайти, не там ли наш лама? Между сельских усадеб, через каменистые ручьи, через нагромождения, опасные для ног лошадей, поднялись. Ламы, бывшие при нас в монастыре, не понравились нам. Но за ними есть какая-то невидимка. Кто-то много знающий и ведущий Сандолинг по пути будущего.

Ведь Сандолинг является конечным пунктом буддизма перед пустыней, и потому хотелось знать, какие символы несет этот монастырь. Оказывается, в нем большой новый алтарь Майтрейи. Новое, сияющее крепкими красками изображение. Также имеется отличное изображение Дуккар. Приятно видеть богатое собрание знамен. Писаны знамена в Ладакхе. Среди них есть по-настоящему цветные с разнообразными, фантастическими сюжетами. Все отделаны в яркий шелк. Хорошая библиотека. Настоятеля монастыря мы не видали. Также не нашли нашего ламу. Был и ушел еще рано утром по дороге к границе. Спешим найти его.

Длинное селение. Еще один дом нашего Лун-по, но мы спешим дальше. Берега ручьев и склоны гор покрыты белоснежною содою. Синие, малиновые и коричневые наслоения гор показывают насыщенность металлами. Кажется почему-то, что и радий должен быть в этих благословенных и неиспользованных краях.

23 сентября.

Пограничное место Панамик[349]. Здесь кончается сфера [английского влияния]. Конечно, на картах граница показана через Каракорум, но на высотах никто границ не устанавливал, а [чиновные] люди кончаются в Панамике. Конечно, их «забота» простирается иногда и дальше. За Панамиком, как [и] следует для нашего прохода, «развалился» мост. Чиновник «совершенно случайно» удостоверился в проходе нашего каравана. Таинственная починка пути встречалась нами и в других пограничных частях Индии. И полицейский при этом отдавал честь, а иногда «случайно» спрашивал и паспорт для просмотра. Все заботы о «драгоценном здоровье» нам уже знакомы.

Нам говорят, что в селении остановились два саиба из Яркенда. Не успели раскинуть палатки, как они идут к нам. Два шведских миссионера. Один из них – болезненный Германсон. Едет в Стокгольм. Германсон говорит о трудных местах пути. О Китайском Туркестане он говорит без особого энтузиазма.