Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

В одном переходе от Санджу уже могут быть буддистские древности.

10 октября.

Окунулись в совершенно иную страну. Нет более ладакхского героизма. Нет более гирлянд звучного пения ладакхцев. Странно, сильные, приятные голоса слышали лишь у тибетцев и у ладакхцев. Нет более замков на безводных, отважных вершинах. Нет более субурганов и курганов бесстрашия. Горы ушли в седую мглу. Чем же жить и куда взгляд направить? Здесь мирные земледельческие, ничего ни о чем не знающие [киргизы]; забытый оазис. Мирные, медлительные тюрки, уже совершенно забывшие о своем участии в шествиях Чингиса и Тамерлана. Жарко. На Санджу-Базаре – песчано. Из-за глинобитных стен, из-за фруктовых деревьев выглядывает множество лиц пугливых и прикрывшихся. Целая толпа. По краскам похожа на Нижегородскую ярмарку. Приношения фруктов и жареных баранов. Наконец, привели в подарок киргизскую собаку.

Гремят бубенцы, и на майдан въезжает китайский чиновник. Опять предупредителен и любезен. Удивлен, что не получил о нас письма от амбаня Яркенда, но объясняет, что республиканский Китай отменил особые извещения, если есть китайский паспорт. У нас пространный паспорт на имя Лолучи, что значит «Рерих». Такие ли предупредительные и китайские чиновники более высоких рангов? Хочется, чтобы Китай оправдал наши ожидания. Ведь при выдаче паспорта говорилось о содействии всех губернаторов, о встрече от Пекинского университета… Китайский чиновник говорит о проходе Рузвельтов, повернувших на Яркенд; говорит о развалинах императорского дворца в 12 днях от Хотана, откуда и до сих пор притекают древности. Мы понимаем, что это должно быть Аксу.

Скоро вступаем на старую «шелковую» дорогу. Первое место, где могут быть древности. Ведь эти места, так же как Хотан, упоминаются в литературе за 3–4 века до текущей эры. В островах пустыни, в оазисах, крепились последние толпы перед переселением в неизвестные края. На горизонте стоят тучи, но это не обычные облака, это сплетения песчаных вихрей. Верно, где-то был сильный буран.

11 октября.

Под щебетание птиц и блеяние стад, под веселое журчание арыков вышли из Санджу. Скоро отвернулись от оазиса, поднялись по песчаному откосу русла и оказались в настоящей пустыне. Холмы легли слабым неопределенным силуэтом. На горизонте дрожит воздух, точно сплетая какие-то новообразования. Развернулся полный узор песков. Это уже именно та необозримость, по которой двигались великие орды. Ведь и Чингис, и Тамерлан проходили именно здесь. И так же, как на волнах не остается следов от ладьи, так же на песках не осталось никакого намека на эти движения.

Встала вся нежность и вся беспощадность пустыни. И киргиз указывает на дымчатый, розоватый северо-восток – там великая Такла-Макан[377]! Там захороненные города. Там Куча – столица бывших тохаров[378]. Известны их манускрипты, но знаете ли, как произносить эти знаки? По аналогии можно прочесть, но начертание звука пропало. Дальше, там, на склонах гор, – Карашар, древнее место. Там долго, до сокрытия, находилась, по свидетельству китайских историков, чаша Будды, перенесенная в Карашар из Пешавара. А еще дальше – отроги Небесных гор и полунезависимые калмыки, помнящие свою историю, свои горы, пастбища и священные горы. А еще дальше – великий Алтай, куда доходил… Будда.

Трепещет щит песков. Текучие смываемые знаки. Расспрашиваем о древностях. Из пустыни уже многое вывезено, но еще большее скрыто песками, и найти это можно лишь ощупью. И сейчас, после сильного бурана, из недр обнаруживаются новые ступы, храмы и стены неведомых селений. По малым признакам скажете ли, где захоронено самое главное? Сами жители к находкам, на словах, безучастны.

Вдали маячат стада диких куланов. Далеко зачернел встречный верховой. Издалека оглядел нас, остановился, слез и расстилает что-то белое. Подъезжаем, видим белую кошму, на ней две дыни, два граната. Это дастархан от неизвестного встречного путника. Неведомая дружеская рука – гостю. Истинная скатерть-самобранка, белеющая среди неизмеримых песков. Привет от неизвестного – неизвестным.

Дошли до Санджу. Населенное, хозяйственное, запыленное место. Лабиринт глинобитных стен. На детях уже видны лишаи, чего в горах не было. Древностей не нашли. Рассказывают, будто приехали два китайских чиновника и увезли все, что накопилось у жителей из буддистских древностей. Если это верно, значит, императорский Китай без знания раздавал свои сокровища, а республиканский Китай начинает понимать значение изучения древних памятников. Надо отметить, если вообще этот рассказ верен и если чиновники не увезли вещи просто в свою пользу.

12 октября.

От Санджу до Пиалмы – все по той же «шелковой» дороге. И не потому только «шелковой», что по ней шли караваны с шелком, но и сама она шелковая и отливает всеми комбинациями радуги песка. Молочная пустыня с тончайшим рисунком песчаных волн. Ветер несет жемчужную пыль. И она на ваших глазах ткет новое кружево по лицу земли. Стоят старинные верстовые башни. Бо́льшая часть их полуразрушена.

Сзади звенят бубенцы. На широком сером коне догоняет нас сын соседнего амбаня. Едет на побывку в Дуньхуань, в отпуск. Путь предстоит ему около двух месяцев. Любопытен, но очень необразован. Дает несколько сведений о Хотане. Говорит о древностях Дуньхуаня. В Пиалме тоже бывают древности из Такла-Макана.

Переход большой. Шли быстро, от 7-ми [утра] до 4 1/2 [дня]. Говорят, что завтра путь будет еще больше. Стоим в фруктовом саду. Лучше, чем в Санджу, где верблюды, ослы, лошади, петухи и собаки неумолчно гремели хором всю ночь.

13 октября.

От Пиалмы до Зуава[379] около 38 миль. Вышли еще до рассвета под знаком Ориона. Первый раз за весь путь увидели любимое созвездие. Опять пустыня. К 10 часам уже жаркая, рдеющая, опаляющая. Стремя обжигает ногу через сапог. А что же здесь летом? Недаром летом идут ночными переходами.

По правую руку голубеют взгорья Куньлуня, напоминают Санта-Фе. По левую руку розовеют пески Такла-Макана – вспоминаю пустыню Аризоны.

Сын амбаня поет китайские намтары – сказания о китайских богатырях. Неожиданно резко, с носовыми придыханиями, с выкриками, с высчитыванием какого-то непонятного темпа, с финальными каденциями. Трудно ассоциировать с богатырским эпосом.

Под шеями коней гремят нити бубенцов. Качаются красные кисти под уздою. Так же гремели здесь великие орды.

Три голубя давно летели с нами. Откуда быть им в пустыне? Они – вестники, они довели нас до замечательного места. Старый чтимый мазар и мечеть. Там, среди пустыни, живут тысячи голубей, охраняемых преданием. Каждый путник бросит им пригоршню маиса. Это благое место, очень чтимое. Странной неожиданностью веет от этих несметных стай голубей. Неожиданный Сан Марко[380]. Эти голуби-путевестники. Они указывают путь пустынным путникам. Рассказывают: «Один китаец убил и съел такого голубя и немедленно умер».