Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

Эльзу. Какое-то время назад одна из прибывших в лагерь женщин прошла регистрацию, хотя она была беременна. Такое порой случалось. Живот у женщины не сильно торчал, и его никто не заметил; позднее его скрыла тюремная одежда, а таких селекций, где все стало бы ясно, пока не проводили. Когда у нее начались схватки, Эльза бросилась за Манци Швалбовой. Принимать роды в лагере было опасно. Плач новорожденного мог привлечь внимание эсэсовцев или стукачей. Все причастные отправятся на газ. Таков был ужас жизни в лагере смерти – жизнь здесь не разрешалась. А тем более новая жизнь. Существовал единственный способ спасти мать – избавиться от ребенка.

Грузовики, которые в два часа дня собирают трупы у блоков, еще не приехали. На долю Эльзы выпала задача спрятать младенца под этими трупами – ведь если его найдут эсэсовцы, то проведут осмотр всех женщин в лагере. Когда она его там оставляла, он плакал.

Вся взбудораженная, в истерике, с глазами, воспаленными от потоков слез, Эльза поведала Эдите о случившемся. Обнявшись, они рыдали вместе. Мать лежала на средней полке – неспособная пошевелиться, отрешенная от мира без своего малыша. По ее грудям стекали капли молока, которое так никто и не попробовал.

При рассказе о том происшествии глаза Эдиты краснеют и наполняются слезами. «И как только я смогла это пережить?» – резко спрашивает она, всхлипывая от нахлынувших переживаний.

Наверное, так же, как смогли остальные.

Верная своему слову, что не останется здесь, Фрида Циммершпиц (№ 1548) – с самого первого дня, когда ее с сестрами привезли в лагерь, – обдумывала план побега. Позднее в Аушвиц доставили их младшую сестру Маргит вместе с четырьмя кузинами. «Мы были в лагере одной большой семьей, и нам не хотелось, чтобы кто-то из нас в чем-то нуждался. Поэтому некоторые из семьи [как минимум капо-еврейка Франциска Мангель-Так. – Прим. авт.] устроились в разные места, чтобы защитить остальных, – говорит Этта Циммершпиц (№ 1756). – Это сложно объяснить…» Но несложно понять. Родственники помогали друг другу, и Франциска Мангель-Так позаботилась о том, чтобы сестры, не получившие функционерских должностей, работали в «Канаде».

Этта, ее сестра Фанни (№ 1755) и их кузина Марта (№ 1741) жили в одном блоке с другими своими кузинами. Казалось бы, это должно было играть на руку всей семье, но четыре сестры создали своего рода закрытый кружок, куда доступ посторонним – включая кузин – был заказан. Староста Фрида правила всем блоком так, словно это – семейная вотчина Циммершпицев. Вели они и кое-какие дела на стороне. «Сестры стали очень популярны», – рассказывает их кузина Франциска Мангель-Так. Популярны, возможно, среди эсэсовцев, но не среди узниц. Фриду считали эсэсовской шпионкой.

«Они были отнюдь не милыми», – говорит Ружена Грябер Кнежа (№ 1649). Одна из сестер однажды заорала на Ружену, топнув ногой: «Ты еще не померла? До сих пор здесь? Я думала, ты уже сто лет как покойница».

По словам Этты Циммершпиц, сестры никогда ни с кем не делились хлебом, который присваивали. Они олицетворяли худшую разновидность лагерных функционерок: кичились своей должностью перед менее удачливыми и заправляли черным рынком через сортировочную бригаду, меняя хлеб на золото, бриллианты и украшения.

Эсэсовцам «нравилось, что [Фрида] на них шпионит», – пытается объяснить Франциска Мангель-Так в своем восьмичасовом интервью для Фонда Шоа. Но ведь «она шпионила против них». История, которую рассказывает Франциска, мудреная и путаная. Она излагает ее так, будто мы должны хорошо знать всех, о ком она говорит, и поэтому сложно следить за разными нитями и участниками повествования. Но при сопоставлении интервью с рассказами ее кузин и других выживших перед нами начинает вырисовываться более четкая картина деятельности Фриды и ее сестер. И в центре этой картины – алчность. Эсэсовцы хотели тайком получать «контрабандные» вещи с «Канады», чтобы пересылать их домой, и сестры собирали ценности, которые приносили им девушки из сортировочных бригад в обмен на еду, а сами потом меняли добычу узниц на привилегии со стороны эсэсовцев.

Девушки в «Канаде», рискуя жизнями, тайком проносили ценности в карманах и обуви, а потом бежали в блок к Циммершпицам, где обменивали все это на еду и медикаменты. «То, что они делали, – отвратительно, – говорит Ружена Грябер Кнежа. – Продавать хлеб голодающим девушкам». Но золото несъедобно, а, значит, по меркам Аушвица, дешевле хлеба.

В конце концов кто-то из высоких чинов СС вычислил, что одна из сестер работает на подполье. «Там была одна немка из Равенсбрюка, бывшая мадам в борделе, и Маргит… что-то ей сболтнула», – рассказывает Франциска Мангель-Так. Видимо, именно мадам и донесла эсэсовцам. «Там такие большие дела творились!»

Размах этих «дел» не могли себе вообразить ни мадам, ни даже эсэсовцы. Сестры не только помогали подполью, но и готовили собственный побег. Фрида – та самая, которую считали стукачкой, – однажды кивком пригласила младших кузин Марту, Этту и Фанни зайти в комнату к сестрам. Те усадили кузин и дали им наставления – заботиться друг о друге и беречь себя. Это был редкий момент откровенности. Этта и Фанни были признательны за то, что старшие кузины – обычно относившиеся к ним с презрением, вплоть до грубости, – наконец-то признали их своими. Тем вечером на работе Этта с сестрой и Марта чувствовали бóльшую уверенность в том, что они смогут пережить лагерные лишения.

Наутро Фрида, Ружена, Мальвина и Маргит исчезли. Проснувшиеся девушки недоуменно осматривались по сторонам. Куда делись их кузины? Они гуськом пошли за чаем, а потом встали на поверку, но все вокруг было как-то не так. Эсэсовцы с топотом носились туда-сюда и на всех орали. Один из эсэсовцев направил палец на Этту и Фанни.

– 1755 и 1756! Выйти из строя!

Их приказали немедленно доставить в Аушвиц I.

«Мы подумали, кто-то из родных приехал нас забрать», – вспоминает Этта.

В сопровождении капо девушки направились к лагерным воротам, как тут к ним подлетела другая капо, их кузина Франциска Мангель-Так.

– Не сознавайтесь, что вы – родственницы наших кузин, – предупредила она их по-словацки. – Они ищут всех с фамилией Циммершпиц.

– Почему? Что случилось? – спросила Фанни.

– Просто молчите, – сказала Франциска. – Не говорите ни слова! – И ушла.

Ее приказ проник глубоко в душу Этты. По дороге из Биркенау в Аушвиц сестры извелись от волнения. «Не сознавайтесь, что вы им родственницы» – что Франциска имела в виду? Не проронив в пути ни звука, Этта и Фанни дошли до Аушвица, где их тут же отправили на допрос в гестаповский блок 11, «Блок смерти». Там обычно содержали политзаключенных и русских пленных, но сейчас туда попали четыре молодые женщины. Этту и Фанни от расстрельной стенки отделяло лишь предупреждение Франциски. Из недр тюрьмы доносились вопли, там кого-то пытали. Судя по всему, женщину.

Одетый в черную форму с отполированными медными пуговицами эсэсовец оценивающе изучил девушек