Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

и непортящееся: сыр, сардельки, копченую колбасу, кислую капусту или сардины в банках. Если получится, нельзя ли послать португальских сардин через UZ [Еврейский совет]? Если будете писать тете, то скажите, чтобы и папа[69] что-нибудь написал, а то я давно ничего от него не получала. Очень жаль, что мы с ней не работаем вместе, но я знаю, что она вам тоже пишет. Слышала, Нюси так и не пришла к Herz tete.

По-прежнему пытаясь как-то сообщить им о смерти Нюси, Ленка на этот раз назвала себя «Herz», то есть «сердце». И ее поняли.

Вскоре она получила отпечатанное на машинке письмо от Эрнеста Глаттштейна[70], где он справлялся о родных и соседях:

«Я буду очень признателен, если напишешь, где сейчас моя сестра Илона Грюнвальд, мой шурин Марцель Дроды, дядя Цейг Лефковиц и его сын Роберт, а еще доктор Краус Бела, который жил напротив вас? Они с Региной и Дунди? И приехали ли они вместе с Нюси?»

Вопрос о том, приехали ли они вместе с Нюси, был для Эрнеста единственным способом узнать о судьбе своих близких. Через пару строчек он упоминает некоторых девушек из первого транспорта: «Передавай привет всем, кого я знаю – Сери Вакс, Маргит Варман, Элле Фридман, Эди Фридман»[71].

В декабре на ферме Гартманов получили открытку от Элли и Корнелии Мандель, сестер, которых увезли вместе с Нюси и Магдушкой. Это одна из немногих несохранившихся открыток, но брат Магдушки Эвжен помнит ее наизусть:

«Дорогой господин Гартман!

Спасибо за вашу посылочку! С нами все хорошо. Мне пришло письмо от вашей дочки Нюси и племянницы Магдушки из gan ‘edn[72]. У них тоже все хорошо. Они просят вас почаще навещать дядю Кадиша[73]».

Магдушки больше нет! Эта новость разорвала сердце Белы и до глубины души потрясла ее младшего брата Эвжена. Матери Магдушки они не стали ничего говорить. Всех теперь терзало чувство вины. Ведь они, можно сказать, бранили девочек за то, что те не пишут. Что подумала о них Ленка? Да и знала ли она о Магдушке? В открытке больше ничего не сообщалось, да это было бы и невозможно. Когда умерли девочки? Как это случилось? Никто не знал. Их смерть по сей день висит над семьей вечным, нестираемым вопросительным знаком, и никакие ответы уже не поднимутся из могил Аушвица.

Глава тридцать вторая

Фото из архивов Яд Вашем.

1 декабря 1943 г.

«Дорогая Ленка!

Получила ли ты письмо от Вилли и картинку Миланко? Кофту, салями и лекарства вышлем позже. Вчера отправили туфли и простую колбасу – надеемся, что ты скоро напишешь, удалось ли передать все Като [Катарине Данцингер (№ 1843)]. В ноябре мы послали одежду и 500 крон, ты, наверное, их уже получила. И еще две посылки – 3,5 и 2 кило, мы так забегались – вы их получили? Уточни у Като. Вилли надеется, что вы виделись с его невесткой. Бела очень плох, все время оплакивает Магдушку.

Все наши мысли – о вас. Держись!

Целую, Лилли».

Вот уже 15 месяцев как Берта трудилась в «трупной команде», и доктор Манци Швалбова сказала ей и остальным ее товаркам по команде, что им пора подыскать другую бригаду. И эти-то 15 месяцев продержались далеко не все, но Пеши Штейнер, Елена Цукермен и Марги Беккер продолжали там работать. Все небольшое влияние, которым она располагала, Манци употребила на то, чтобы девушек перевели в «Канаду», – больше года таская трупы, они заслуживали работу хоть немного полегче.

«Канада», впрочем, не была раем, каким ее все воображали. «Мы имели возможность перекусить в течение дня, но на селекции все равно ходили, – говорит Берта. – А я в первый день подвернула лодыжку, и меня унесли на носилках. Я думала, в крематорий». Ее спасло то, что она была в числе любимиц Манци, и ей разрешили продолжать работать. На сортировке много ходить не требуется – пока можешь стоять и разбирать вещи, тебе позволяют оставаться в живых. В «Канаде» удача Берте не сопутствовала. Однажды она решила умыкнуть что-нибудь и подарить своей новой подруге, девушке из Франции. Она видела, как другие узницы быстро натягивают на себя какую-нибудь вещь, а потом спокойно выходят из барака, и никто их не ловит. Разве сложно? Перед концом работы Берта запихнула под форму припрятанную кофту и направилась на поверку.

– 1048! – крикнул один из эсэсовцев.

У Берты было бесхитростное, честное лицо. Ее щеки сразу ярко вспыхнули. Эсэсовцу этого было вполне достаточно, чтобы понять: он не ошибся.

– Снимай форму!

Она медленно сняла рабочую куртку, затем – собственную кофту, и мятая вещица, которую она пыталась тайком пронести, вывалилась прямо на пол. В отличие от Йоаны Рознер, которая в свое время за подобную провинность получила 25 плеток, Берте повезло. Но она все еще оставалась подростком и лелеяла свое подростковое самолюбие, так что назначенное наказание было для нее гораздо хуже плеток. Ей обрили голову.

До того момента ее брили наголо всего семь раз. Но когда она вошла в состав «трупной команды», к ее волосам больше не притрагивались. Волосы считались чем-то вроде почетного знака отличия, выделявшим тебя символом статуса. А сейчас на ее лысом черепе то тут, то там торчат лишь редкие клочки, словно колючки ежевики. Она чувствовала себя уродиной. Хуже того, она уродиной и была! Травма оказалась даже еще более серьезной – она вдребезги разбила дух Берты, которая «непрестанно рыдала» и погрузилась в полнейшее отчаяние. «Это был единственный раз, когда мне по-настоящему захотелось свести счеты с жизнью».

Для религиозной еврейки бритье головы – обычная часть супружеской жизни. В первый день, когда их только привезли, Берта была одной из тех девушек, которых подвергли жестокому гинекологическому досмотру и грубо лишили девственности. Берте казалось, что ее теперешняя бритая голова всем рассказывает о ее изнасиловании и позоре. 15 месяцев волосы Берты никто не трогал, а сегодня кошмар первого дня вновь нахлынул на нее. Боль. Кровь. Орущие девушки вокруг. Ее собственные вопли.

Она потеряла все: семью, дом, девственность. Волосы оставались последней соломинкой – и сейчас Берта безутешно и безостановочно рыдала. И стала подумывать о том, чтобы пойти на провода и со всем этим покончить. На выручку пришла Пеши Штейнер. Пеши любила Берту. Она обняла ее, успокоила. Спасла свою подругу, решившуюся на самоубийство.

В документальном фильме 1981 года Берта стоит в блоке 27, прислонившись к их с Пеши койке. «Здесь Пеши Штейнер спасла мне жизнь», – говорит она. Произносит она эти слова с глубокой печалью, поскольку сама оказалась не в силах спасти жизнь Пеши. «Она очень сильно заболела». Больше Берта не говорит ничего.

Когда Пеши заразилась смертельной инфекцией, на помощь наверняка позвали Манци Швалбову,