Лабиринт Ванзарова - Чиж Антон

– И он молчал?

– Никакого намека.

– Что же выходит… – Аполлон Григорьевич не мог подобрать слов. – Котт не отдал аппарат, пожертвовал супругой? Какая сила воли… Какая целеустремленность… Ну и ну… Он, конечно, сумасшедший, но вызывает уважение… Принес жертву… Хоть на что-то жена сгодилась.

– С годами доктор Котт несколько изменился. Не находите?

Лебедев еще раз глянул на снимок, прежде чем тот исчез в глубинах пиджака.

– Жизнь непризнанного гения оставила следы. Уговорили, еду.

Подхватив саквояж, Лебедев развернулся к двери. Она распахнулась под грохот кованых сапог. Вошел жандармский ротмистр в сопровождении трех агентов.

– Господин Ванзаров, прошу следовать за мной.

– В чем дело, господин Мочалов? – бесстрастно ответил Ванзаров.

– Вы арестованы. Будете доставлены в охранное отделение. В случае сопротивления у меня приказ применить любые меры, – рука в перчатке лежала на кобуре.

– С ума сошли, Мочалов? – добродушно спросил Аполлон Григорьевич. – Кого арестовывать собрались? Это Ванзаров.

– Прошу не вмешиваться, господин Лебедев! – последовал окрик. – Иначе не посмотрю на ваши заслуги… Ванзаров, руки за спину… На выход…

Ротмистр расстегнул застежку кобуры. Чтобы не осталось сомнений в его решимости.

– Все хорошо, Аполлон Григорьевич, – сказал Ванзаров, сунув руки в карманы пальто. – Ротмистр выполняет приказ.

Следовало ожидать бурную тираду, но ее не последовало.

– Ну-ну, посмотрим, – бросил Лебедев и вышел из участка.

На улице ждала тюремная карета. Ванзаров залез внутрь, за ним последовали ротмистр и агент. Двое других разместились на козлах. Карета тронулась.

Сквозь решетку Офицерская улица выглядела непривычно. Ванзаров заметил пролетку, что подъехала и встала на другой стороне. В ней сидела дама. Она прятала лицо в ротонду шубы. Плотная вуаль не мешала узнать ее. Если бы охранка застала Адель Ионовну вместе с Ванзаровым… Последствия представить нетрудно.

Спасло чудо или спешка ротмистра.

Полковник Пирамидов выражал дружелюбие. Руки не подал, указал на стул перед его обширным письменным столом.

– Что же, господин Ванзаров, рад видеть вас, – сказал он вполне искренно.

Ванзаров не выразил ответных чувств. Их не было.

– Испытывая глубокое уважение к вам, – продолжил Пирамидов, – приказал вас не обыскивать.

– Вам известно, что я не ношу оружие.

– Разговор будет прямой и откровенный. Скажу просто: ваша игра закончена.

– Об этом мне ничего неизвестно, – ответил Ванзаров.

Пирамидову хотелось насладиться победой – полной, окончательной, долгожданной.

– Ваш заговор раскрыт и разоблачен. Вы обвиняетесь в государственном преступлении первой степени: попытке покушения на жизнь высших лиц империи.

– Имеете в виду князя Оболенского и вашего шефа?

Спокойствие чиновника сыска раздражало. Будто уверен в чем-то. Будто надеется на высокое заступничество. Зря надеется. В этот раз попался окончательно. Ничто не поможет, никакие ходатайства. Государственных преступников никто выгораживать не будет, какие бы услуги в прошлом ни оказал. Смягчит участь только правда: с кем был затеян заговор. Кто помогал, кто прикрывал, с какими целями. Если выложит как на духу, получит мягкий приговор и отправится на каторгу лет на десять. А вот его пособники легко не отделаются.

– Хорошо, что сами начали признаваться, господин Ванзаров.

– Это не признание, а уточняющий вопрос, господин полковник.

Нет, какой наглец. Как же хочется врезать по этой наглой физиономии. Рука так и зовет, так и тянет. Но нет, нельзя. Надо соблюдать правила игры, заранее выигранной.

– Вам ничто не мешает сделать признание.

Ванзаров как будто задумался, рассеянно поглядывая за спину полконника. Пирамидов невольно покосился. Ничего особенного, карта столицы во всю стену.

– Если вы уверены в моей вине, – проговорил арестованный, будто у них тут приятная беседа, – значит, у вас имеются показания, полностью изобличающие меня. Вопрос: кто их мог дать? К случаю, который вы упомянули, имеют отношение три личности, их я не смог разыскать. Доктора Охчинского можно исключить сразу. Бывший филер Почтовый ради прощения готов подписать любую ложь, но у вас его нет. Почему? Потому что он сейчас чрезвычайно занят. Некогда ему сидеть в камере и писать показания. Остается барышня, которая вас разыграла, изобразив жену вашего шефа. Это она дала на меня показания?

Пирамидов скрипнул зубами, но хладнокровие сохранил. Опасный соперник: умный и скользкий. Ум ему не поможет.

– Не притворяйтесь, Ванзаров, что вы ее не знаете.

– Предполагаю, кто она, но лично не имел чести встречаться.

Показное спокойствие. Держится уверенно. Отменный наглец. Полковник удержался, чтобы не ерзать на стуле. У него все козыри. Беспокоиться не о чем.

– Не ожидал, что опуститесь до примитивной лжи. Отняли у бедной актрисы паспорт и не знаете, как ее зовут. Недостойное поведение, Ванзаров. Умейте проигрывать с честью.

– Так она актриса. Какого театра?

Полковник заметил, что допрашивает не он, а его.

– Довольно ходить кругами, Ванзаров. Через час здесь появится свидетель, который на очной ставке подтвердит обвинения. Тогда для вас будет все кончено. Чтобы избежать позора, даю шанс сохранить лицо: вы пишете признательное показание. Тогда после очной ставки получите не обвинение, а всего лишь подтверждение фактов. Для суда это будет существенно. Сократите лишних пять лет каторги.

– Заманчивое предложение, господин полковник, – ответил Ванзаров так, будто сидел на веранде дачи, попивая с другом чай с вареньем.

Пирамидов успокоил себя тем, что посжимал кулак. Который просился в дело.

– Шутки кончены, Ванзаров. Жду ваше решение.

– Благодарю вас… Чтобы написать признание, должен знать, в чем меня обвиняют. Напоминаю, что любой обвиняемый имеет право ознакомиться с показаниями, данными против него.

– Желаете вызвать адвоката?

– Прошу предоставить письменные показания, данные против меня.

Очень хотелось запустить чернильным прибором. Или пресс-папье. Или наотмашь заехать папкой для докладов. Ничего такого позволить себе полковник не мог. Минута торжества отодвигалась. Всего лишь. Пусть покуражится напоследок.

– Пойду вам навстречу, Ванзаров.

Пирамидов нажал звонок. Ротмистру Мочалову было приказано отвести арестованного в ближнюю комнату. Дверь держать открытой, глаз с него не спускать.

Парадную дверь и лестницу Еремин держал под неусыпным наблюдением. Каждая дама замечалась и оценивалась. Филер сверял с памятью особенности фигуры и роста, которые не скрыть вуалью. Сравнивал, невзирая на возраст. Он очень старался. Старания пропадали зря. Дамы, как назло, не скрывали лиц, пребывали в прекрасном настроении, многие повеселились так, что опирались на руку спутников. Никто отдаленно не смахивал на чернявую красотку с перышком.

К полуночи Еремин утомился. Сменщика у него не было, впереди ночь долгая, подремать нельзя. Из ресторана долетали отзвуки чужого веселья, в холле и на лестнице безлюдно. Он вышел из гостиницы взбодриться, вдохнуть морозный воздух. Среди редких фонарей Исаакиевская площадь укуталась темнотой. Поблизости дремала парочка извозчиков.

Еремин прикинул: момент подходящий, чтобы перехватить в буфете холодные закуски, пропустить рюмку и назад. Надо же силы подкрепить. И он отправился в ресторан, как раз когда швейцар распахнул парадную дверь, впуская гостя с кожаным чемоданом. Господин в теплом пальто и дорожной шапке с опущенными ушами боялся мороза: пол-лица скрывалось под шарфом. Он не спеша поднялся на второй этаж, проверил пустующий коридор, отпер ключом номер 202 и плотно затворил дверь.

Вспыхнул свет, и он увидел наставленный револьвер.

– Руки вверх!

– Батюшки! – вскрикнул гость, выронил чемодан и задрал руки так, будто хотел достать до потолка. – Да что же такое? Это что же творится в столице?