Мозаика Парсифаля - Роберт Ладлэм

— В чем именно?

— Сегодня утром в десять сорок пять из Министерства иностранных дел поступила служебная записка с распоряжением выдать удостоверение личности. Субъект: женщина, белая, около тридцати, знание языков (чешский, русский, сербо-хорватский), все документы на новое имя оформить немедленно. Я понимаю, что есть не один десяток...

— Какой отдел министерства требует документы?

— Четвертый. Четвертый отдел.

— Режин Бруссак, — сказал Хейвелок. — Мадам Режин Бруссак, первый заместитель директора, четвертый отдел.

— Вот вы и установили связь. Записка подписана этим именем.

— Бруссак значится в моем списке под номером двадцать девять. Двадцать девятая из тридцати одного. Мы встречались с ней — я встречался с ней — около года назад. Встреча продолжалась не более минуты. Не помню, представил ли я Дженну. Получается какая-то бессмыслица, она ее просто не знает.

— Обстоятельства, вызвавшие необходимость той встречи, были достаточно серьезны?

— Полагаю, что да. Один из их людей во французском посольстве в Бонне оказался двойным агентом. Он периодически летал на Восток через Люкенвальде. Мы обнаружили его с той стороны Берлинской стены. Он встречался с представителем Секретной службы Восточной Германии.

— С этим послушным Москве наследником эсэсовцев. Да, причина для встречи вполне достойная. — Граве развел руки и выдержал паузу. — Эта... Бруссак. Она довольно пожилая женщина, не так ли? Много лет назад была героиней Сопротивления?

— Да, она и ее муж. Его схватило Гестапо. Когда нашли его труп, это было ужасное зрелище.

— Но она не оставила борьбу?

— Нет.

— Возможно, вы рассказывали вашей подруге об этой женщине? Хейвелок задумался. Он глубоко затянулся сигаретой, бросил окурок на мостовую, растер его подошвой и произнес:

— Не исключено. С Режин трудно иметь дело, она может быть резкой, язвительной, некоторые даже называют ее сукой, но это совсем не так. Она вынуждена вести себя жестко.

— В таком случае позвольте мне задать вам еще один вопрос, ответ на который я частично знаю. Но мои знания основываются на слухах, сейчас я хотел бы получить своего рода официальное подтверждение. — Критик вновь сложил ладони. — Что вынудило вашу подругу заняться всем этим? Что заставило ее вести жизнь, подобную вашей? Ведь, по всей видимости, она начала ее задолго до встречи с вами?

— В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, — быстро ответил Хейвелок.

— Вторжение войск стран Варшавского Договора?

— Да, «черные дни августа». Ее родители к этому времени скончались, и она жила в Остраве с двумя братьями. Оба старше ее, а один даже женатый. Братья были активными сторонниками Дубчека. Младший — студент, старший — инженер. При правительстве Новотного он был лишен возможности занимать сколько-нибудь значительные посты. Когда вошли танки, младший брат был убит на улице, а старшего задержали передовые советские отряды «для допроса». Он вернулся калекой. Практически беспомощным человеком. Он пустил себе пулю в висок, а его жена исчезла. Дженна отправилась в Прагу, где ее никто не знал, и ушла в подполье. Ей было известно, с кем надо войти в контакт и что следует делать.

Граве кивнул, в полутьме морщины на его скульптурном лице казались более глубокими, чем обычно.

— Люди, которые занимаются тем, чем занимаетесь вы так спокойно и эффективно, пришли к своему делу разными путями. Но всех вас объединяет одно — пережитые насилие, страдания... потери. И глубокое желание отомстить.

— А как же иначе? Только идеологи могут позволить себе кричать во всю глотку. Мы же обычно все храним в себе. Именно поэтому нас посылают первыми. Не составляет большого труда заставить нас действовать максимально эффективно.

— И узнавать себе подобных среди других?

— Да. При определенном стечении обстоятельств. Но к чему вы все время клоните?

— Эта дама Бруссак. Ваша подруга с Коста-Брава не могла не запомнить ее. Там муж, здесь братья, страдания, потери... одиночество. Такая женщина не забудет другую, которой пришлось столько страдать.

— Очевидно, так и произошло. Я почему-то не подумал об этой возможности, — задумчиво произнес Хейвелок. — Вы совершенно правы. — Он помолчал и добавил: — Благодарю вас за то, что вы дали возможность увидеть мне общую картину. Она несомненно запомнила ее.

— Опасайтесь, Майкл!

— Опасаться? Чего же?

— Желания отомстить. Между ними могли возникнуть взаимопонимание и симпатия. Бруссак может выдать вас американцам. Подстроить ловушку.

— Я буду чрезвычайно осторожен, впрочем, как и она. Что еще вы можете сказать о служебной записке? Было ли там указано направление выезда?

— Нет, она может уехать куда пожелает. В документах будет обозначено «за границу». Все останется в тайне.

— Какую легенду, какое имя она получила?

— Мой молодой друг пока не смог этого выяснить. Возможно, завтра удастся заглянуть в досье, которые, увы, закрыты на ночь.

— Завтра будет слишком поздно. Вы сказали, что в записке требуется оформить документы немедленно. Все данные уже внесены в паспорт, и он передан по назначению. Она уже на пути из Франции. Мне надо действовать максимально быстро.

— Что решит один день? Через двенадцать часов мы, по всей вероятности, будем знать имя. Вы сможете обзвонить все авиакомпании, сошлетесь на чрезвычайные обстоятельства и попросите проверить списки пассажиров. Таким образом вы сумеете выяснить, куда она направилась.

— Сомневаюсь.

— Я вас не понимаю.

— Бруссак. Если эта женщина уже так много сделала для Дженны, то она доведет дело до конца. Режин не бросит ее в одиночестве в аэропорту. Она наверняка что-нибудь организует. Я обязан узнать, что именно.

— И вы полагаете, она сообщит вам об этом?

— Должна сообщить. — Хейвелок застегнул свой широкий, скверно сидящий пиджак, поднял воротник и поежился. Вдоль переулка от подножия холма тянул влажный ветерок. Становилось прохладно. — Так или иначе, но она все скажет. Еще раз огромное спасибо, Граве. Я ваш должник.

— Согласен.

— Я встречусь с Бруссак этой ночью и уеду утром... пока еще не знаю куда. Но прежде чем я покину Париж, я хочу вам еще кое-что сказать. В «Банке Жермен» на авеню Георга Пятого у меня есть личный сейф.

Я все оттуда возьму и оставлю для вас конверт. В счет частичной оплаты долга.

— Вы весьма заботливы, но насколько мудро с моей стороны будет воспользоваться вашим предложением? Без ложной скромности, я довольно заметная фигура в парижском обществе и должен быть разборчив в выборе знакомств. Вдруг кто-нибудь в банке знает вас?

— Под именем, которое вам ничего не говорит.

— В таком случае, какое же имя я должен буду назвать?

— Никакое. Просто скажете, что джентльмен из Техаса должен был оставить для вас конверт. Если хотите еще больше обезопасить себя, можете сказать, что никогда меня не видели. Скажите, что я веду переговоры о покупке картины для анонимного клиента в Хьюстоне.

— А вдруг там все же возникнут осложнения?

— Ничего не случится. Вы знаете, где я буду этой ночью и сможете связаться со мной завтра утром.

— Мы говорим как профессионалы, Майкл, не так ли?

— Я не хочу, чтобы было иначе. Так проще. — Хейвелок протянул для прощания руку. — Вы очень мне помогли. Я этого не забуду.

— Пожалуй, конверт оставлять не обязательно, — сказал Граве, отвечая на рукопожатие и внимательно глядя ему в глаза. — Вам потребуется много денег, а кроме того, мои затраты весьма незначительны. Вы сможете вернуть долг в следующий раз, когда будете в Париже.

— Не будем менять давно установленных правил. Тем не менее я чрезвычайно высоко ценю ваше доверие.

— Вы всегда вели себя безукоризненно, как подобает цивилизованному человеку. По совести — я отказываюсь понимать происходящее. Почему она? Почему вы?

— Только Богу известно, как мне хочется это знать самому.

— Вот вы и произнесли ключевое слово — знать. Суть дела в том, что вам известно нечто такое...

— Если это и так, то у меня нет ни малейшего представления, о чем может идти речь. Прощайте, Граве.

— До встречи. Нет, мне правда не нужен этот конверт, Михаил.Возвращайтесь в Париж. Не забывайте — вы мой должник. — С этими словами выдающийся искусствовед повернулся и зашагал в сторону освещенной улицы.

Разговаривая с Режин Бруссак, не имело смысла прибегать к каким-либо уловкам. Она сразу почувствует неладное, поймет, что это не случайное совпадение. Такое совпадение по времени просто невероятно. Но с другой стороны, столь же глупо будет дать ей преимущество, позволив назначить время и место рандеву. Она не преминет заранее разместить там своих людей. На Ke-д'Орсе были бы крайне изумлены, узнав, кому они платят. Бруссак была опытным работником и всегда тонко чувствовала, когда надо идти официальным путем, а когда не стоит привлекать внимание правительства. Полагаясь на рассказ Дженны, она, скорее всего, решила, что для психопата-американца, отставного оперативника лучше подойдет второй, неофициальный путь. Здесь уже ничто и никто не проверит; он опасен, поскольку границы ответственности исчезают, и остаются только деньги, на происхождение которых всем наплевать. Не спрашивать имен — первое правило всех наемных убийц — как тех, что были посланы Римом на Коль-де-Мулине, так и тех, что сидели в задрипанной гостинице на рю Этьен по указанию офицера ВКР. В этом списке они — одной породы. Встреча с любым из них гарантирует смертельный исход, и вся разница лишь в степени этой гарантии. Их всеми силами следует избегать, если они, конечно, работают на вас. Хейвелок все это прекрасно понимал. Он должен сделать так, чтобы Бруссак была одна. Он должен иметь возможность убедить ее в том, что не представляет для нее опасности и более того — владеет исключительно ценной информацией.