Nomen Sanguinis. Имя крови - Олеся Константиновна Проглядова

и прочитанное. Он узнал, что его мать умерла от инфаркта, получив конверт с фотографиями. Его отец и сестры отреклись от него. Маркус долго сидел, уставившись в стену, надеясь, что скоро его казнят, но его не казнили. Даже не отправили на принудительное лечение электрошоком или химическую кастрацию, как то обычно делали в наказание с такими, как он, на его родине. Более того, ему сказали, что он продолжит свою работу тут, в камере. Каждую ночь он видел во снах свою семью и ухмыляющегося Джеймса, каждый день он заглушал воспоминания, уходя с головой в работу, но кошмары возвращались.

В одну из ночей его разбудил шорох. Он открыл глаза и увидел Джеймса.

– Вставай, нам пора, – проговорил тот.

Маркус задохнулся от страха и сильно ущипнул себя за руку, чтобы проснуться от боли. Он хотел закричать, но на деле лишь прохрипел что-то и, как с ним часто случалось рядом с Джеймсом, внезапно потерял сознание. Очнулся он уже в другом месте. Тоже без окон, с одной узкой койкой и тусклым светом. Вот только за решеткой в двери было до боли знакомое лицо. Бледные губы, ярко-синие глаза – Джеймс был неимоверно красив, но Маркуса больше не тянуло к нему. Напротив, он ненавидел его так сильно, что закричал и бросился к решетке, пытаясь дотянуться сквозь прутья до шеи лорда Беккета.

Джеймс отошел на шаг и расхохотался:

– Я смотрю, ты стал еще более нелепым, Маркус. И еще более жалким. Хотя, должен признать, в тебе все же есть какой-то стержень. Не думал, что ты побежишь признаваться.

Маркус разрыдался и осел на пол.

– Не хочешь спросить меня, где ты и зачем? Совсем нет? Ну, хватит рыдать, а то я подумаю, что ты не рад нашей встрече!

– Уходи, – прошептал Маркус. – Ты мой кошмар, ты просто сон. Я сейчас проснусь в своей камере. Один.

– Нет, Маркус, мы поняли, что ты слишком ценен и нужен нам. Тут.

– Русским? Американцам? Китайцам? На кого ты работаешь сейчас?

– О! Ты не поверишь, если я расскажу. Но точно одно – ты будешь жить в нормальной комнате с нормальным светом и питанием и работать на нас. Тебе надо просто сказать – да.

Голденблум отрицательно мотнул головой. Джеймс подошел ближе.

– Знаешь, я не буду уговаривать, я просто пожелаю, а ты подчинишься. – Маркус поднял голову, удивленный модуляциями в голосе Джеймса. – Я приказываю тебе согласиться.

Маркус работал трое суток подряд, исписывая лист за листом без сна и еды, а потом внезапно пришел в себя. Он посмотрел на ручку, улыбнулся и воткнул ее себе в шею. Уже отключаясь, он подумал, что кровь смоет все, что он написал.

Глава 6

Маркус пришел в себя в больнице, в палате без окон. Он пошевелился – вроде бы все было в порядке, не считая того, что его пристегнули наручниками к поручням кровати. Неяркий свет почему-то причинял боль его глазам.

– А, мистер Голденблум, вы очнулись! – Маркус повернул голову. – Мы вовремя успели.

Он изучающе рассматривал стоявшую перед ним женщину. Ее лицо казалось ему знакомым, но он никак не мог вспомнить откуда. По ее виду невозможно было предположить, сколько ей лет. С равным успехом могло быть 20 или 25, а может быть, 30. Она была привлекательна и – Маркус попробовал подобрать нужное слово – опасна.

– Мне жаль, мистер Голденблум. – Внезапно ее голос стал мягче. – Выбора не было. Вы сами сглупили. И когда сказали «да», тоже сглупили, учитывая, кому вы это сказали. Я точно знаю, о чем говорю. И заранее сочувствую вам. – Я не понимаю. – Маркус осекся, поразившись тому, что его голос звучал иначе. Куда-то исчезло заикание, интонации приобрели силу и уверенность.

– Ваша жизнь изменится, мистер Голденблум. Точнее, она уже изменилась. Забавно все-таки, что вы этого не понимаете. – Стерев сочувствие с лица, незнакомка звонко рассмеялась, и Маркус дернулся, пытаясь защититься от звуков, казалось, впивающихся в него иглами. – Скоро вы вернетесь к работе, вот только работать будете в другом месте. Но станет проще, это я обещаю. Отныне у вас не будет никаких мук совести при выборе стороны… Человеческие терзания остались в прошлом. Правые, левые, коммунисты и демократы… Теперь у вас один сюзерен, одна сторона, и только его воля будет иметь значение.

Маркус непонимающе смотрел на девушку, начиная думать, что это психиатрическая клиника, а она лишь сбежавшая пациентка. Он пытался вспомнить, как надо с такими разговаривать, но в этот момент она подошла ближе и улыбнулась. И тут Маркус понял, откуда ему знакома эта брюнетка – на фотографиях в газетах именно она стояла рядом с Джеймсом, ослепительно улыбаясь в камеру, – его жена, верный сподвижник и опора, как о ней писали. Маркус дернулся, приподнимаясь, и вдруг осознал, что у него не болит шея. На том месте, куда он воткнул ручку, не было даже пластыря.

– Как это? – Он перевел взгляд на женщину. – Кто вы?

– О! Извините, где мои манеры? – Она рассмеялась. – Меня зовут Диана. Позволите мне называть вас просто Маркусом? Конечно, позволите. – Она игриво отмахнулась. – Сейчас вам придется принять один факт, Маркус Голденблум. Для всего этого большого мира вас больше нет. Вы умерли в тюрьме… Сочувствую, кстати, самоподжог – такая страшная смерть. Ваша семья отказалась даже хоронить вас, так что останки сбросят в братскую могилу и забудут. – Все происходящее напоминало фарс. Маркус окончательно перестал понимать, что происходит: какой поджог? какие останки? – На самом деле все, что говорил Джеймс Беккет, было не так уж сложно исполнить, и жили бы себе на свободе. Но вы пошли на принцип. Зачем? Ах, люди… – Диана присела и задумалась. – Ему, конечно, стоило все рассказать нам, но он так опасался, что ему не дадут быть Инициатором и поручат вас мне. Он так хотел привязать вас к себе, так хотел вашей Инициации, что тайно давал свою кровь… Вот и заигрался! Ему было принципиально важно, чтобы вы, Маркус, принадлежали ему. Не знаете, почему? Он же одержим и вами, и своей властью над вами! Джеймс – садист и подонок, а вы его любимая игрушка для битья. Поэтому-то эрл и поручил вас ему, знал, что он ухватится за возможность сломать вас снова. – Диана остановилась на секунду, и Маркус перевел дыхание, решив, что точно все-таки сошел с ума. Девушка продолжила на удивление ровным голосом: – В общем, Маркус, скажу, как сорву пластырь. Вы больше не человек. Вы проведете в палате ближайшие несколько недель, и