Nomen Sanguinis. Имя крови - Олеся Константиновна Проглядова

Вечная с ненавистью посмотрела на Квентина, потом сплюнула и отвернулась.

– Дмитрий с вами? – игнорируя ее презрение, спросил Квентин.

Она медленно обернулась к нему и с усмешкой кивнула.

– Они уже мертвы, – сказала она певуче с нежным акцентом. – Все они. Дмитрий завел их туда, откуда у них просто нет шанса сбежать.

– Захара, почему?

– Потому что эрл Годвин был прав в том, что делал. Потому что этот мир должен принадлежать нам, Вечным. Людям дали слишком много власти. Алия Дингир – зарвавшаяся выскочка, а Гвинн Конхобар – ренегат, предавший свой класс. Истинные, и лишь они стоят над всеми, и мы, Вечные, владеем миром их силой и повелением.

– Кто из Истинных поддерживает вас? – Квентин заглянул в глаза Захаре, та покачала головой и отвернулась.

– К черту их, ими займется Родриго. – Маркус потянул Квентина за руку. – Мы должны выдвигаться в горы, чтобы найти наших.

Квентин медленно повернулся к нему:

– Да, но твое место – в лагере. Мы пойдем налегке, а вы ждете прибытия Начо. – Маркус спорил до хрипоты, но Квентин был непреклонен. Ему оставалось вновь лишь отслеживать перемещения, на сей раз Квентина, постоянно проверяя захваченных боевиков и Захару.

«Истинные, и лишь они одни стоят над нами», – вспоминал он ее слова.

Еще предстояло разобраться, как Вечные обошли клятву Легиону. И давали ли они ее вообще. Тот же Юсупов пришел в Легион век или более того назад…

Маркус был инициирован, по меркам Вечных, не так давно. Он немного знал историю Вечных, знал, что Гвинн создал Совет, но как-то никогда не задумывался, насколько этим он подорвал основы самой жизни Истинных. До сих пор. Пока не увидел предательство в своем же доме.

Истинные и сейчас не одобряли брака своих даже с Вечными, а люди вообще никогда не считались кем-то достойным внимания, лишь развлечением. Люди должны почитать Вечных, молиться Истинным, выполняя их прихоти, но не более. Маркус знал, что в большинстве своем Истинные и сегодня так думают, и многие Вечные рады своей зависимости от Инициатора, считая этот путь единственно правильным, и потому Легион, где связь крови заглушали расстоянием и клятвами, вызывал у них ненависть, презрение и ужас. Знал Маркус и о срывах среди легионеров. О них не принято было говорить, но не просто так именно люди чаще всего становились во главе подразделений Легиона, либо Вечные, потерявшие своего Инициатора. Искушение вернуться под его крыло всегда оставалось где-то в подсознании, от чего бы ни приходилось бежать.

Инициатор Маркуса погиб, и он по-своему был даже рад этому. И все же, несмотря на то что он пережил, несмотря на то что нашел себя в Легионе, Маркус помнил, что значит связь крови и как тяжело и жить с ней, и отказаться от нее. Его Инициатор Джеймс был чудовищем, жестоким социопатом, но рассказ о его смерти выбил Маркуса из колеи. А потом он начал сомневаться, что Джеймс сгорел, потому что не было в его крови той звенящей свободы и вакуума, которые описывали его товарищи в моменты откровенности. Или он просто боялся поверить, что все уже позади, боялся жить дальше.

…Родители Маркуса считали, что ему повезло. Он попал в закрытую привилегированную школу благодаря своему интеллекту. Будучи несуразным, но умным мальчиком, он и сам так считал. В будущем его образование открывало ему двери в Оксфорд или Кембридж, так что Маркус сутками напролет сидел над книгами, почти ни с кем не общаясь. Впрочем, с ним тоже дружбы никто не водил, а обращались к нему лишь для того, чтобы списывать. «Хотя бы не били, как других, и то ладно», – решил Маркус. В конце концов, сколько ему тут еще продержаться-то осталось, а там – колледж. Этот стимул заставлял Маркуса учиться еще прилежнее.

И вдруг однажды случилось чудо. Джеймс, красавец блондин с голубыми глазами, на пару лет старше, загнал заикающегося от испуга Маркуса в угол коридора и приказал ему сделать его домашнее задание. Джеймс был не семи пядей во лбу, но атлет с манерами лорда. Собственно, он и был сыном лорда. А Маркус так опешил, что рад был хоть такому общению. Уже через час Джеймс переписывал в кладовке решение упражнений. Потом был второй раз. Третий. Тогда-то в тесном темном помещении, где они подсвечивали тетради фонариками, Маркус, осмелев, назвал его другом.

– Чего? – прошипел Джеймс, не двигаясь с места. А затем, резко выбросив кулак, ударил Маркуса по лицу. – Ты забыл, что ты в школе из жалости? Никто и звать никак!

Очки Маркуса упали с носа и были где-то на полу, а фонарик валялся в углу и подсвечивал половую тряпку, так что мальчик почти не видел Джеймса, тем более выражения его лица.

– П-прости! Я п-подумал…

– «П-подумал», – передразнил Джеймс Маркуса. – Еще раз посмеешь хоть взглянуть в мою сторону, и я доложу, что ты вор или извращенец. Тебя вышвырнут – не успеешь моргнуть. С папой ссориться не захотят. Отправишься на лечение и будешь пускать слюни после электрошока.

Маркус поник.

– Ладно, – голос Джеймса стал теплее. – Не скажу! Но теперь ты всегда все задания решаешь за меня. Понял?

– Понял. – У Маркуса отлегло. Он резво подобрал тетрадь и очки и двинулся к выходу, когда Джеймс дернул его обратно, прижимая к стене и выкручивая руку. – Джеймс, не бей меня больше, пожалуйста! – всхлипнул Маркус.

– Хотелось бы руки марать… – Джеймс некоторое время молчал, потом, решившись, быстро проговорил: – Ночью выберешься на лодочную станцию и кое-что заберешь для меня! Тогда и будешь другом, – добавил он с насмешкой.

Так начались странные отношения Маркуса и Джеймса. При всех – в столовой, библиотеке или коридорах – Джеймс даже не замечал несуразного подростка. После занятий он закидывал ему в комнату тетради и уходил на тренировки, а возвращаясь, списывал все, что сделал Маркус. Потом отправлял его забирать что-то то в парковые беседки, то к лодкам, то в старые флигели. Маркус возненавидел себя за то, что боится Джеймса и подчиняется, особенно когда узнал, что брал для Джеймса алкоголь и наркотики на продажу. Он мучительно это переживал, плакал ночами, но понимал, что ему никто не поверит. Об этом Джеймс сказал, как только Маркус предъявил ему обвинения. Обсудить создавшуюся ситуацию было не с кем. Не было в мире никого, кто понял бы его, думал Маркус, и его захлестывало отчаяние. Он принял решение раз и навсегда отказаться помогать в таком деле, гордо это сказал и тут же получил кулаком в