Nomen Sanguinis. Имя крови - Олеся Константиновна Проглядова

– Чем же ты занимался в колледже, что от пары бокалов пива становишься такой хмельной? Неужели учился? – Джеймс заволок Маркуса в комнату и положил на диван. Потом огляделся. – Значит, так живет самый умный парень из тех, кого я встречал?

Маркус пьяно кивнул. Приподнялся, но голова закружилась, и он лег обратно.

– Один? Жены нет?

– Н-нет!

– Соседи?

– Тоже н-нет!

– «Н-нет!» – передразнил Маркуса Джеймс, как когда-то. – А что же так? Ты, кажется, стал видным парнем, жених хоть куда. Хотя кому ты нужен, кроме меня?

Джеймс сел рядом с ним, небрежно скинув шляпу и пальто Маркуса на пол. Тот резко, как ему показалось, протрезвел, попытался приподняться, но Джеймс настойчиво уложил его обратно. В полутьме блеснули голубые глаза, и Маркус начал проваливаться куда-то, чувствуя крепкие руки на своем теле.

Утром Джеймса уже не было, зато был небольшой синяк на шее. «Неужели мы…» Даже в мыслях Маркус страшился себе признаться в том, что случилось этой ночью. Джеймс ненавидел таких, как он, и неоднократно говорил ему о том, когда они еще учились в школе. Так какого черта произошло? Маркус попытался скрыть синяк, чтобы на работе никто не заметил засоса, но иногда трогал его и улыбался. К вечеру Маркус довел себя до изнеможения, пытаясь вспомнить произошедшее, и решился позвонить Джеймсу. Он даже узнал его домашний телефон, но в последний момент передумал. В какой-то момент Маркус вдруг с удивлением понял: все это время он ждал возвращения Джеймса, несмотря на жестокость того к нему в детстве – и не знал, что теперь делать с таким открытием и как жить дальше. Ему казалось чуть ли не колдовством, что он не может думать ни о чем другом, что встреча с кем-то, кто причинил ему столько зла, почему-то начала казаться благом.

Вечером, неохотно бредя в свой одинокий домик, он принял твердое решение забыть обо всем и перестать трепать себе нервы. Маркус открывал дверь, пытаясь не вспоминать вчерашний вечер, когда услышал позади себя мягкий голос:

– И даже не позвонил? Неужели мы больше не друзья?

Маркус развернулся, и Джеймс втолкнул его в открытую дверь, захлопнув ее ногой. Маркус снова поймал себя на мысли, что все происходящее нереально. Он дотронулся до руки Джеймса. Его кожа была прохладной на ощупь и гладкой, как мрамор.

Джеймс жестко усмехнулся:

– С друзьями так себя не ведут, друзьям регулярно звонят и пишут трогательные письма. Придется научить тебя хорошим манерам.

Ничего не изменилось ни в Маркусе, ни в Джеймсе. Подростком Джеймс был эгоистичен и жесток и вырос в такого же мужчину. А Маркус, как и тогда, подчинялся и не сопротивлялся, даже если его били. Впрочем, один раз Маркус ойкнул, чувствуя, что Джеймс оставляет синяки на его теле, попытался вывернуться, но тот лишь крепче прижал его.

– Зачем ты так со мной? – спросил Маркус, забившись в угол, когда Джеймс успокоился.

– Мне показалось, что тебе это должно понравиться, – удивленно сказал Джеймс и закурил, пуская кольца в потолок.

– Нет, – пробормотал Маркус. – И не приходи ко мне больше, – внезапно произнес он с вызовом.

– Я буду приходить, когда пожелаю, и буду с тобой таким, каким я пожелаю, – развернулся к нему Джеймс и схватил его за подбородок. Маркус посмотрел ему в глаза и вдруг почему-то испугался, что тот уйдет, но Джеймс улыбнулся так, что щемящее чувство прошло мгновенно. – Ты – мой, Маркус! Ты принадлежишь мне! И доказательство этого – синяки на твоем теле. Я поставил свою печать!

Маркус вздрогнул от агрессии, с которой тот произнес это, открыл было рот, чтобы возразить, но внезапно лишился чувств. Очнулся он, когда Джеймса уже не было и с новыми синяками.

После этого лорд Беккет приходил к нему регулярно. Он был садистом – теперь Маркус понимал, что мертвые животные, которых регулярно находили около их школы, – дело рук Джеймса. С годами он стал только свирепее и объектом своей жестокости выбрал Голденблума.

Маркус же, как и в школе, понимал, что жаловаться ему некому. Свидетелей избиений не было, а вот угрозы Джеймса, что тот может рассказать о Маркусе, – были. Иногда он начинал разговор, в котором планировал расставить точки над всеми возможными буквами и указать Джеймсу на дверь, но тот смотрел на него голубыми глазами так, что Маркус сразу же забывал обо всем. Иногда у него случались после этого провалы в памяти. Он даже сходил к врачу, но тот сказал, что с ним все в порядке. Сам Маркус так не думал. Он боялся Джеймса, но в то же время ему отчаянно, до физической боли не хватало того, когда лорд Беккет уехал по делам на месяц, Маркус чуть не сошел с ума, и его коллеги заметили, что он осунулся и похудел.

Через год «дружбы», как их отношения называл Джеймс, разразился скандал. Разведка перехватила данные, которые могли быть только у Маркуса. Его квартиру полностью перерыли и ничего не нашли. Маркуса подвергли допросам, долгим, изнурительным, во время которых он клялся в невиновности. Он и правда не понимал, что произошло. Никогда и ни с кем не говорил он о своей работе, встречался лишь с Джеймсом, но о том не стоило рассказывать, да тот и не проявлял никакого интереса к его занятиям. В домике Маркуса не было ничего связанного с его разработками, так как? Маркус думал об этом неделями, пока сидел в камере, и на свободе, когда его отпустили, не найдя никаких доказательств вины.

Конечно, Джеймс ни разу не появился. Маркус это объяснял тем, что тот не хочет встречаться с предателем или просто боится оскандалиться знакомством. Сам Маркус теперь жил под колпаком, за ним следили и не прекратили слежку, даже когда один из его помощников сознался в передаче данных. Это тоже было странно. Маркус всегда недолюбливал того парня, трусливого и туповатого, но он точно не мог ничего знать, однако же сам пришел сознаваться, повторяя лишь: «Это был я, это был я». Позже он вскрыл вены в камере, ничего не объяснив. Через несколько недель Маркус получил письмо. Там была только фотография без какой-либо поясняющей записки, без объяснений. На фотографии был он сам, спящий, и незнакомый ему мужчина. На переднем плане лежал шприц. Маркус был уверен, что это подделка, чей-то мерзкий розыгрыш, и сжег фото, никому ничего не сказав, в страхе, что его снова запрут. На следующий день пришло еще одно письмо. И