Рассказы и повести - Анатолий Безуглов

Беседа с Карцевой проходила на балкончике больницы. Анна Викентьевна сидела в кресле на колесиках. Несмотря на теплый солнечный день, она была укутана в шерстяное одеяло.

Как и в прошлый раз, на допросе присутствовал врач.

– Я слышал,– начал Оболенцев,– ваш сын не прочь выпить…

– Поверите ли, до сорока пяти лет в рот не брал,– грустно ответила Карцева.– Не было потребности. Виталик жил полнокровной жизнью… Работал много, брался за очень сложные дела… Каждый процесс отнимал у него массу сил… Но и отдыхать он умел. Был завзятым театралом, любил оперу, серьезную музыку… Ленинградская консерватория, Большой драматический, Мариинский – вот круг его интересов… Когда мы переехали в Киров, этого ему, естественно, очень не хватало. Но, будьте уверены, уж ни одного концерта приезжих музыкантов он там не пропускал… С появлением в нашем доме Людмилы все переменилось…

– Простите,– перебил старушку следователь,– это кто?

– Людмила? Моя сноха… Бывшая… Знаете, я сразу поняла: она не пара Виталику И не потому, что была моложе почти на пятнадцать лет… Мой сын женился поздно… Все искал человека, близкого по духу… Увы, наверное, это плохо – долго искать… В Людмиле он глубоко ошибся. Не смогла она создать семью… Впрочем, теперь многие женщины не понимают, что главным садовником семейного счастья является жена… Как это сейчас называют – деловая женщина, так?

– Вроде бы,– улыбнулся Оболенцев.

– Людмила работала администратором в филармонии… Вечные поездки. Люди, встречи. Вечно что-то организовывала, что-то устраивала… Все, кроме домашнего очага… То, что она ушла от мужа, было вполне в ее духе… Виталий страдал. О, как он страдал! Только я знаю это. В нем произошел надлом. О повторной женитьбе не могло быть и речи… Я стала замечать, как он раз принес к обеду коньяк, другой… Я сделала сыну замечание. Тем более у него не совсем здоровая печень… И знаете, что он мне ответил? Все равно один раз помирать… Боже, как я испугалась! Вдруг наложит на себя руки… И подумала: в конце концов, может быть у человека какая-то отдушина?

– В выпивке?– покачал головой следователь.

Карцева вздохнула:

– Позже я поняла, что заблуждалась. Думала, если будет выпивать умеренно – ничего страшного… Но алкоголь – коварная штука. Сегодня хватает рюмки, завтра – мало бутылки… Конечно, все это сильно бьет по материальной стороне, но не в этом дело… Я всю жизнь жила ради сына, ничего для него не жалела… Больше всего я стала опасаться, как бы он не опустился. Знаете, есть такие: пьют в подъездах, собирают на бутылку дрянного вина…

– Виталий Васильевич пил не только дома? – задал вопрос следователь.

– Случалось…

– С кем пил?

Собственно, ради этого вопроса Оболенцев и пришел в больницу.

– Не знаю,– ответила Анна Викентьевна.– Я всегда просила Виталия, чтобы он не пил на стороне. Сама покупала ему дорогой коньяк. Говорила: все, что у меня есть,– твое…– Она дотронулась до жемчужных бус, колец.– Пока чувствовала себя ничего, не думала о смерти. А как прихватило сильно, составила завещание. Здесь, в больнице… Все драгоценности – сыну…

– И колье? – спросил Оболенцев.

– Нет-нет,– решительно заявила Анна Викентьевна.– На колье претендовать не имеет право никто. Это достояние народа и должно принадлежать всем… Я завещала его в дар областному музею…

– Как давно вы составили завещание?– еле сдерживая волнение, спросил следователь.

Карцева беспомощно посмотрела на Оболенцева, наморщила и без того морщинистый лобик.

– Не то третьего дня, не то неделю назад…– пыталась вспомнить она.– Мне нянечка помогала писать… А главврач поставил печать…

– Ваш сын знаком с завещанием?

– Что вы! Конечно, нет! Я ничего не сказала ему… Зачем огорчать Виталика? Он меня любит, как ни один, наверное, сын… Я просто передала ему конверт с завещанием…

– Конверт был запечатан?

– Запечатывать?– удивилась старушка.– Это дурной тон. Виталик хорошо воспитан и никогда не станет интересоваться тем, что написано в чужих письмах… Когда бог приберет меня,– вздохнула Анна Викентьевна,– тогда он уже поневоле ознакомится…

Врач сделал Оболенцеву знак – пора кончать.

Следователь завершил допрос. Старушку повезли в палату, а Оболенцев зашел к главврачу. Тот подтвердил, что Карцева действительно составила завещание, а он заверил его гербовой печатью.

– Когда это было?– спросил Геннадий Андреевич.

– Двадцать четвертого мая.

«За день до исчезновения колье»,– отметил про себя следователь.

То, что он узнал от Анны Викентьевны, лишний раз подтверждало его догадку.

Отправляясь в Киров, Оболенцев сказал инспектору Журу:

– Вот что, Виктор Павлович, «сфотографируйте» три дня из жизни Карцева…

– Какие именно? – спросил лейтенант

– Двадцать четвертого, двадцать пятого и двадцать шестого мая…

Я уезжал на совещание в Москву и вернулся через четыре дня. Авиарейс был последний, мы приземлились за полночь. А утром, не успев по-настоящему отдохнуть с дороги, я явился на работу.

В приемной меня уже ожидали следователь горуправления внутренних дел майор Оболенцев и инспектор угрозыска лейтенант Жур. Судя по выражению их лиц, им было что сообщить мне.

Я пригласил обоих в кабинет

– Можно вас поздравить?– спросил я.

– С поздравлениями, Захар Петрович, давайте немного повременим,– сказал следователь.– Я суеверный. Но…– Он показал на инспектора.– Сначала, если вы не возражаете, послушаем Виктора Павловича.

Тот, проникнувшись, видимо, важностью момента, откашлялся и солидно начал:

– Так как вы, товарищ прокурор, в курсе, отдельные детали я опущу. Постараюсь коротенько. Сами поймете, что и почему интересовало нас с Геннадием Андреевичем… Или лучше подробнее?

– Главное, доходчивее,– улыбнулся я.

– Это само собой,– кивнул Жур.– Плясать мы решили от того дня, когда мамаша Карцева, Анна Викентьевна, передала сыну конверт с завещанием… Это случилось двадцать четвертого мая… Вернулся Виталий Васильевич из больницы около семи вечера и долго не мог уснуть. Сильно взбудоражило ею что-то. Ходил по комнате, смолил одну сигарету за другой… А причиной бессонницы и глубоких раздумий было то, что он ознакомился с завещанием…

– Откуда известно, что ознакомился?– спросил я.

– На листе бумаги с текстом завещания обнаружены его отпечатки пальцев,– ответил Жур.– Вот вам и благородное происхождение, вот вам и отличное воспитание… Залез-таки в конверт… И вдруг читает, что «Гришкино» колье завещано музею… Карцев, видимо, надеялся заполучить его после смерти матери…

– Простите,– вмешался в рассказ Жура Оболенцев.– Понимаете, Захар Петрович, кое-какие события мы, естественно, додумали сами. Опираясь на факты.

– Ясно,– кивнул я.– И все же… Как узнали, к примеру, про бессонницу и что курил много?

– Соседка Карцева, уже известная нам Казначеева, показала: почти до рассвета топал по квартире,– объяснил инспектор.– Ей через стенку здорово слышно… А насчет курева… Утром к Карцеву зашел студент-заочник юрфака, некто Сеня Барашков. Клиент, так сказать, Виталия Васильевича…

– В каком смысле?– не понял я.

– Карцев пишет ему контрольные и курсовые работы… Плату берет коньяком,– без тени улыбки сказал лейтенант.– Так вот: утром двадцать пятого мая Барашков застал Карцева мрачным и невыспавшимся. В пепельнице – гора окурков… Причем студента этого вызвал по телефону сам Виталий Васильевич и попросил принести бутылку армянского. В долг, за написание следующей курсовой работы…

– Впервые в долг,– заметил, улыбаясь, Оболенцев.– В этом отношении Карцев всегда был щепетилен: принимал плату от Барашкова только в том случае, если оценка была не ниже тройки…

– Да, здесь он аристократ, ничего не скажешь,– развел руками Жур и продолжил: – Что делал Карцев двадцать пятого мая до вечера, то есть до семнадцати часов, особого интереса не представляет. А в пять, когда он готовился пойти в больницу к матери – варил бульон, кипятил молоко и так далее,– раздался звонок в дверь… На пороге появилась, как мы уже знаем, Земфира Степная. С сыном Йошкой и соседской девочкой на руках… Через пятнадцать-двадцать минут Степная, перепеленав ребенка, покинула квартиру… Карцев поехал к Анне Викентьевне.

Жур сделал паузу, посмотрел на Оболенцева. Тот сказал:

– Тут начинается самое главное, Захар Петрович.

– В девятнадцать часов,– продолжил лейтенант,– Карцев, забежав домой буквально на несколько минут, поехал на работу, на кондитерскую фабрику…

– К чести Виталия Васильевича будет сказано,– перебил лейтенанта следователь,– со своими обязанностями юрисконсульта он справляется отлично. В арбитраже мне сказали: прямо-таки лев! Дерется за права фабрики до последнего и неизменно выигрывает.