Кровь и свет Галагара - Аркадий Застырец

— Куда же все подевались? — спросил царевич. — Трацар, не следует ли нам ожидать внезапного нападения?

— Нет, вряд ли. В домах только женщины и дети. Все воины теперь собрались в южной части поселка. Они уже получили известие о предстоящем штурме и готовятся к его отражению. Нас они, разумеется, не принимают в расчет.

— Тем лучше для нас и для отважных абаитов! — воскликнул Кин Лакк. — Но будь осторожен, царевич, и вели поберечься нашему удивительному другу. Зачем это он нацепил на себя кольчугу со шлемом да еще упирается с этим щитом? Пускай произнесет несколько заветных словечек, и его будет не достать ни клинком, ни стрелой, ни дубиной в дюжину циалов!

Но царевич не успел передать пожелания Дацара Трацару. Впереди послышался гортанный крик и топот ног.

— Что это, Трацар?

— Пустяки! Какой-то волосолицый мозгляк — завидел нас и припустил по улице, только пятки засверкали.

— А что он там прокричал? Ты ведь понимаешь их язык?

— Да, понимаю, только приходится напрягать и слух, и разумение. Он выкрикнул слово, которым, по всей видимости, здесь именуют агаров. Что-то вроде «босолицые», или «гололикие», или «пустомордые», или «чисторожие»…

Он мог продолжать этот перечень равнозначимых слов, в той или иной степени соответствующих тудутранскому восклицанию, еще очень долго. Но ему помешал вновь послышавшийся впереди топот. Насколько мог судить царевич, на этот раз он производился не одной парой ног и стремительно приближался.

— Кин Лакк, ты видишь?

— Вижу, царевич. Трое с вилами в легких доспехах, один с молотом и круглым щитом и двое с двуручными мечами.

Больше он не сказал ни слова. Звучала только свирель. Прежде чем полностью подчиниться извивам музыки боя, царевич успел крикнуть:

— Трацар, поберегись!

Трое с вилами пошли вперед и одновременно сделали выпад. Уж верно, этот прием был у них давно отработан. Один из них метил царевичу прямо в лицо, другой — в правое плечо, третий — в незащищенный пах.

В итоге первого, оборонительного, движения Ур Фта перерубил, как соломинку, древко у вил, направленных ему в лицо, под самым железком; точно таким же образом он поступил с вилами, устремившимися ему в плечо, а те, что были нацелены в пах, увел вниз и в сторону, а когда они зарылись в землю, с размаху наступил на древко, вынудив их владельца разжать пальцы. Второе движение было наступательным и привело к тому, что две волосолицые головы упали и покатились, окропляя кровью холодную пыль дороги, а у третьего из нападавших вывалились кишки, так что не помог ему пластинчатый нагрудник — коротковат оказался.

Между тем, за первой тройкой без малейшего перерыва пошла другая. Прулт, вооруженный боевым молотом в виде головы мацтирга, опередил остальных. Он замахнулся, намереваясь пробить железную шапку царевича и поразить его в голову стальным клювом. Но на ничтожную долю лума от этого замаха между ободком его рукавицы и кольчужным рукавом образовалась узенькая полоска. И этой ничтожной доли лума Кин Лакку, его свирели и царевичу вполне хватило. Сверкнул триострый цохларан — и молот упал на дорогу вместе с кистью руки, крепко сжимавшей его. А молотобоец, лишенный столь важной конечности, с воплем бросился удирать.

Следовало бы воздать должное паре прултов с двуручными мечами: увидев, как босолицый воин с четырьмя цохларанами отделал их приятелей, они не устрашились и храбро двинулись вдвоем на одного, размахивая своим керпитовыми клинками, будто мельницы крыльями в ураган. Но, судя по всему, они слишком увлеклись этой работой и не заметили, как их противник исчез из поля видимости. Он каким-то чудом по очереди обошел их со спины и, нырнув, располосовал в кровавую мездлу своими цохларанами тому и другому бедра чуть выше коленного сгиба — так в сражении подрезают боевыми косами поджилки гавардам. Оба со стоном рухнули в пыль, как подкошенные. Впрочем, почему «как»? Ур Фта и в самом деле их «подкосил».

Так царевич при помощи Кин Лакка одолел шестерых — медлительно слово, стремительно дело — за каких-нибудь несколько лумов.

Однако кровожадные прулты не собирались давать ему передышку. Впереди раздались крики и звон оружия. Отважные абаиты вступили в сражение. Но несмотря на столь тревожное обстоятельство, около дюжины волосолицых воинов приближались по дороге оттуда, где разгоралась битва.

— Трацар, жив? — крикнул царевич.

— Жив пока! — весело отвечал Трацар, высунув голову из-за своего громадного щита.

— Укройся понадежнее! И лучше всего за каким-нибудь волшебным словом.

— За меня не волнуйтесь, царевич. Деритесь себе спокойно. Уж я-то не пропаду.

На сей раз прулты не торопились вступать в ближний бой. По крайней мере у половины из них на вооружении было по самострелу с чиюжей ногой. На расстоянии в дюжину керпитов они выстроились и по очереди послали в царевича страшные стрелы с пирамидальными наконечниками цкалт отменной закалки.

Эти короткие, но мощные снаряды, да еще с такого незначительного расстояния, могли бы пробить любые доспехи. Но Ур Фта был защищен кое-чем получше. Согласно свирели, в ту же четверть лума он принялся молниеносно вращать всеми четырьмя цохларанами, так что Трацару, выглянувшему из-за своего щита, показалось, будто царевич охвачен сплошным железным вихрем, гудящим, словно потревоженный рой белобрюхих этролзов. Ни одна из посланных прултами стрел не смогла пробить подвижную сверкающую оболочку. Этот прием, называемый «Огненный столп», использовался для глухой защиты. Он считался непригодным для нападения, ибо не позволял сохранять ориентацию в пространстве. Но это ограничение, понятно, не касалось Ур Фты и Кин Лакка. Непрестанно вращая смертоносными клинками, царевич уверенным шагом двигался прямо на обстрелявших его прултов — и их сердца, если они у них были, дрогнули. Произведя еще по одному выстрелу, косматые самострельщики поспешно отступили за спины шестерки своих сородичей, вооруженных кто секирой, кто зайгалом, кто укбатской булавой.

На четверть лума прервав свою музыку, Кин Лакк крикнул:

— Трацар упал и не встает! Кажется, ранен опасно.

— Цур аррада! — в ярости взревел царевич, и ему показалось, что Кин Лакк подхватил боевой клич, тут же перешедший в самую свирепую трель из всех, каким до сих пор доводилось вырываться из отверстий его свирели.

После этой атаки, неудержимой и сокрушающей все на своем пути, подобно снежной лавине, уцелели лишь те двое прултов, что бросились удирать, как только раздался устрашающий возглас. Когда все уже было кончено, царевич крикнул Кин Лакку: