Кровь и свет Галагара - Аркадий Застырец

— Передай ему, что я тоже рад, — устало вымолвил царевич.

Ажайла говорил еще, и Трацар прилежно переводил сказанное.

— Абаиты всегда верили, что посылающие в океан своих мертвецов когда-нибудь ступят на берег Тудутры, покарают грабителей клузов и наградят тех, кто пускал клузы дальше в океан. Поэтому абаиты издавна сражаются с прултами и ныне уже близки к полной победе.

— Переводи, — сказал царевич. — Я не только благодарен абаитам, но и от имени всех посылающих клузы отменяю запрет и дозволяю пользоваться тем оружием, которое взято у прултов в бою.

Когда Ажайла со слов Трацара уловил смысл изреченного, он кинулся перед Ур Фтой на колени и в порыве благодарности принялся целовать ему руки. При этом царевич отметил про себя, что лица абаитов так же сплошь волосаты, как и лица их противников, но в нем это их свойство уже не вызывало никакого отвращения. Он поднялся сам и поднял с колен Ажайлу, затем крепко обнял его и сказал:

— Когда я взойду на престол в Айзуре, мы скрепим нашу дружбу как полагается. но уже отныне она полыхает, словно доброе пламя костра, и не погаснет вовек, как и всякое чувство, что вспыхивает перед лицом смертельной угрозы.

— Позволь мне считать тебя своим старшим братом, о сильнорукий и щедрый Ур Фта! — ответил вождь абаитов. — И прими в знак почтения и благодарности мой алафзак.

Перевести последнее слово Трацар не сумел, и царевич, приняв в свои руки массивные железные стержни, с недоумением спросил:

— Что это? Что такое алафзак?

Кин Лакк пришел ему на помощь.

— Это и есть то неслыханное оружие, о коем я давеча упоминал. Думаю, правильно будет назвать его боевыми клещами. Неплохое подспорье для четырехрукого воина, а для моей свирели — новая мелодия.

Ажайла помог царевичу укрепить алафзак за спиной на приданной перевязи и пригласил его и Трацара на пир в ознаменование славной победы, приблизившей окончательный разгром отвратительных трупоедов.

Все устремились к небольшой площади посреди поселка, где уже настилали дощатые помосты для трапезы, разгружали телегу с абаитскими хлебами и откупоривали бочки, извлеченные из прултских погребов.

Они приготовились к пиру, а мы приблизились к концу следующего за двенадцатым урпрана книги «Кровь и свет Галагара».

Четырнадцатый урпран

Ни до, ни во время свадьбы в Балсагане Нодаль не решался и намекнуть Вац Ниуль о предстоящей разлуке. Он внушал себе, что поступает так, не желая отравлять своей милой радость веселого пированья. Но вот и кончился праздник, наступило утро четвертого дня, а у него все язык не поворачивался произнести горькие слова, недоставало сил сделать первый шаг из невидимого круга, связавшего их двоих крепче лестерцовой петли и железного обруча.

С тяжелым сердцем направился славный витязь в кузницу, чтобы принять работу подмастерьев Цалпрака. Но стоило ему взять в руки искусно выкованный посох, ничем не отличавшийся от того, каким он владел до роковой встречи с чернородным двартом, — и Нодаль на несколько лумов забыл обо всем на свете. Крутанув посохом в одной руке, словно детской погремушкой, он ударил им о наковальню и убедился, что вещь действительно сработана на славу.

Затем Цалпрак разложил перед ним кое-что из доспехов, и Нодаль выбрал кольчугу с рукавами да опястья из чеканного серебра с дивным узором. Надев на себя это нехитрое снаряжение и на пробу приладив посох за спиной в петлях ременной перевязи, славный витязь вышел во двор, снова понурив голову от тяжкого раздумья.

Каково же было его удивление, когда увидал он свою Вац Ниуль! Неспешно ступая, подвела она ему белоснежного гаварда с наголовником из толстой кожи в серебристых накладках, а еще с поместительным коцкутом, набитым под завязку и притороченным к седлу. Приблизилась, виновато улыбнулась и молвила:

— Хороший мой, любимый, драгоценный. Не сердись, но я решила испросить у тебя дозволения остаться в добром доме почтенного Цалпрака. Мне ведомо, что ты связан клятвой и должен отправиться в трудный поход. И я не хочу быть тебе обузой по пути.

— Вот и ладно. Ведь и я ему то же самое предлагал, — раздался за спиной у Нодаля голос Цалпрака.

А тут еще тетушка Танадона подоспела своим широким хозяйским шагом и, накинув витязю на плечи подбитый светлым мехом плащ из белой таранчи, заявила:

— Нечего раздумывать. Пускай девочка остается, и делу конец. Куда ей с тобой во вьюгу да сугробы. Пускай поживет у нас, пока ты свои дела свирепые уладишь. Пускай побудет в нашем доме вместо родной дочери.

Она обняла Вац Ниуль, но та вырвалась из ее объятий, кинулась Нодалю на шею и, едва сдерживая слезы, прошептала:

— Коли дозволяешь мне остаться, поезжай скорее, чтобы скорее назад воротиться. А я тебя ждать изо дня в день стану.

— И то правда, поезжай, чтоб меньше слез было, — сказал Цалпрак, хлопнув его по плечу. — Видишь как — все, что нужно в дорогу, мы уже собрали.

Нодаль не менее афуса жадно глядел прямо в глаза Вац Ниуль. Затем, ни слова не говоря, покрыл ее лицо поцелуями, перехватил уздечку и вскочил в седло.

— Постой, сынок! — воскликнул почтенный кузнец, схватившись за стремя. — Прими от меня в подарок вот эту вещицу. Я ее не на заказ, по душе работал.

И он протянул ему кинжал с костяной рукоятью в прекрасных видрабовых ножнах, инкрустированных тсаарнским стеклом и серебряной нитью.

— Благодарю тебя за все, учитель. Благодарю и тебя, тетушка Танадона, — сдержав рыдание, вымолвил славный витязь и принял дар. — Простите, что не свершаю положенных поклонов. Боюсь, что если сойду с гаварда, никакою силой меня будет не оторвать от моей любимой. Прощай, Вац Ниуль, я вернусь скорее, чем ты думаешь!

Выхватив из-за голенища крученую плетку, он ударил ею гаварда и в тот же лум, как вихрь промчавшись по Балсагану, скрылся в заснеженной чаще Асфорского леса. А Вац Ниуль наконец дала себе волю и горько заплакала, спрятав лицо на груди у тетушки Танадоны.

Не прошло и нимеха, как Нодаль уже обнимал мать-рараву, стоя на пороге ее домика. Ему хорошо было известно, что одним из лапсагов, добровольно принимаемых раравами, был отказ от агарских праздников и увеселений. Потому-то он не только не стал посылать за нею с приглашением четыре дня назад, но и теперь ни словом не обмолвился о сыгранной в Балсагане свадьбе. Он лишь сказал, что на время оставил Вац Ниуль в доме почтенного Цалпрака, что торопится на поиски следов своего друга и господина царевича Ур Фты и даже не станет заходить в дом.

— Я не задержу тебя, мальчик мой, — молвила в ответ рарава, — ибо ты правильно поступаешь, торопясь исполнить назначенное судьбой. Вот, прими от меня в дорогу свежий хуш-раш в мешочке с обережным знаком. Дай-ка я сама повешу его рядом с твоей саорой…