Кровь и свет Галагара - Аркадий Застырец

— Сними-ка с меня сапоги! — приказал усатый. Юноша попытался вскочить на ноги, но его удержали, и тут же с двух сторон перед его глазами блеснули смертоносные лезвия зайгалов. Не в силах сопротивляться, он неохотно взялся за сапог, протянутый прямо ему в лицо.

— Скажи: «Слушаюсь, господин Цул Гат»! — опять приказал усатый. Несчастный пробормотал что-то невразумительное. А у Нодаля в груди поднялось и заклокотало неодолимое чувство омерзения, и он отчетливо уразумел, что вызвано оно прозвучавшим под сводами зала именем. В отличие от лица усатого негодяя, его имя Нодаль уже встречал однажды. Но где, когда, в связи с какой мерзостью? На эти вопросы его память не спешила отвечать. Ну, а твоя-то, надо полагать, уже ответила?

Пока Нодаль тщетно ворошил воспоминания, бедный юноша кое-как стянул сапоги со своего мучителя. А тот, довольно ухмыляясь, проговорил:

— Давай, раб, лижи мне ноги своим языком да прежде скажи «Слушаюсь, господин Цул Гат» так громко, чтобы стражники у входа слыхали!

И он рассмеялся отвратительным смехом, когда один из его слуг изо всех сил ткнул юношу в спину кулаком, побуждая выполнять сказанное.

Терпеть подобное безобразие Нодаль уже не мог. Это было выше его сил. К тому же прут, в который он упирался ногами, все больше изгибался под тяжестью богатырского тела. Еще несколько лумов — и он рисковал повиснуть на руках, потеряв из виду происходящее в башне. Славный витязь не стал этого дожидаться и, подтянувшись, закинул ноги в оконный проем.

Соскочив на гладкие плиты, отражавшие свет факелов, он молниеносно выхватил из-за спины свой посох и в первую очередь кинулся навстречь стражникам с зайгалами, сразу выпустившим юношу и обернувшимся на шум.

С каждым ударом Нодаль повторял себе под нос противное имя, стараясь вспомнить, где он услышал его первый раз. На помощь его противникам поспешили те двое, что с секирами охраняли вход. Славный витязь тоже торопился, намереваясь отрезать единственный путь отступления, остававшийся ошарашенному Цул Гату. Поэтому каждый его удар был смертельным. Он четырежды произнес «Цул Гат» и обозначил тем самым четыре раскроенных черепа.

Затем он перегородил своим могучим телом дверной проем как раз в ту четверть лума, когда Цул Гат попытался подобно черному стриклю выскользнуть из зала. Нечего и говорить, что это ему не удалось: у самого выхода он наткнулся своим поганым лицом на выпростанный вполсилы шестипалый кулак и, опрокинувшись навзничь, проехался по гладкому полу аж до подножия ослона, как дохлый жефдеф по молодому льду. На безоружного славный витязь никогда оружия не поднимал.

Топот множества ног заставил Нодаля повернуться спиной к залу. Он увидел, как по лестнице бегом поднимается целый отряд в секирами, и уверенно двинулся навстречь. Над лестницей, рождая гулкое эхо, повис его голос, он звучал все тверже и громче, перекрывая звон секир и хруст, рождаемый меткими ударами посоха:

— Цул Гат. Цул Гат. Цул Гат!..

И как только его беспощадный посох опустился на последнюю голову, положив конец недолгой схватке, в памяти всплыла отвратительная морда Ра Она, шевелящая губами, с коих слетали слова: «Вчера на закате мой верный слуга по имени Цул Гат вложил в нежные ручки царевны Шан Цот самострел, из которого она подстрелила Кин Лакка». И еще: «Я приказал моему верному Цул Гату уничтожить крианскую царевну, и он перерезал ей горло».

Разъяренный этим воспоминанием, он вдруг услышал отчаянный вопль: «Берегись!» и обернулся. Несчастный юноша предупредил его вовремя. Сзади на полусогнутых ногах к витязю подкрался Цул Гат и уже замахнулся прямым кинжалом, чтобы нанести предательский удар в спину. Посох Нодаля взвился, как красная молния, и обрушился на голову злодея с такой силой, что его черные мозги разлетелись в разные стороны, словно ядовитая мякоть переспелого хирдрифа, негодная даже на корм скоту.

Как только все было кончено, Нодаль, опустив посох, обратился к бритоголовому юноше со словами, согласными обычаям тсаарнского вежества, и, как полагается, первым назвал свое имя. Но тот напряженно молчал, не будучи в силах ответить и, по всему, с трудом одолевая приступ тошноты.

— Здесь неудобно говорить, уважаемый, — мягко заметил Нодаль, уразумев, какие неприятные чувства владеют этим утонченным существом, в чьих огромных глубоких глазах застыло выражение всепоглощающего ужаса. — Потерпите четверть лума, я только протру свой посох — и мы перейдем в какое-нибудь место почище.

Юноша молча кивнул, и Нодаль сорвал с мертвого Цул Гата щегольской сигон с золотою вышивкой. Он начал обтирать посох его мягкой цинволевой подкладкой и вдруг в изумлении замер: на груди у мертвеца сверкала пурпурными искрами собственная нодалева чудесная саора. Нодаль наклонился и взял талисман в руку. Тут же на большой прямоугольной грани явился один из знаков листвы. Нодаль рассмеялся от радости, проворно возвратил саору на законное место — к себе на грудь и, сжав ее в ладони, собрался прочитать, как бывало, предсказание, переставшее быть для него загадочным. Но в этот лум сзади раздался негромкий звук падающего тела. Он оглянулся и увидел измученного юношу без памяти простершимся на холодных плитах.

Перешагивая через трупы, Нодаль отнес его на руках вниз по лестнице в покои второго этажа и, не раздумывая, уложил на богатое ложе, которым, судя по всему, до этого пользовался сам Цул Гат. Он расстегнул бедняге ворот и натер ему основание шеи своим хуш-рашем. Юноша немедленно пришел в себя и, вытаращив глаза, принялся ртом хватать воздух.

— Ничего, ничего, — успокоил его Нодаль, — немного обжигает, зато потом сразу делается легче.

Заметив, что действие хуш-раша смягчается, он ласково произнес:

— Позвольте узнать ваше драгоценное имя, а также откуда вы родом и по воле какого случая оказались в лапах этих отъявленных негодяев?

Ответ юноши поверг славного витязя в еще большее изумление, чем только что найденная саора.

— Мое имя — Шан Цвар. Я — побочный сын великого царя Цфанк Шана. Злодеи похитили меня из дворца в Саркате и держали в этом забытом агарами месте, подвергая неслыханным издевательствам.

Услышав эти слова, произнесенные с чистейшим столичным выговором, Нодаль только спросил:

— Когда же случилось с вами это несчастье?

— В начале осени, вскоре после окончания войны, но еще до того, как отец наш вернулся в столицу.

— Везет же мне на наследников престола! — невольно воскликнул Нодаль, благодаря своему быстроумию, сразу сообразив, что если бы перед ним был чокнутый самозванец, то уж верно называл бы себя не побочным сыном, а властелином Крианского царства. В тот же лум, опомнившись, он совершил перед Шан Цваром положенные поклоны и спешно поведал ему о событиях, происшедших в Саркате, поведал все, что знал со слов почтенного Цалпрака.