Царство. 1955–1957 - Александр Струев

«Дурацкий сон, гадкий! — нахмурилась испанка. — Что бы он означал? Может, хочется снова быть с ним, с Сашкой? С изменником?! Нет, никогда! А Сергей не звонит! — погрустнела влюбленная. — Что он сейчас делает? Охотится? А может, он встретил девушку лучше меня? — от ужаса Леля похолодела. — Нет, не допущу! Надо нам стать совсем близкими, необходимо это сделать!» — она зажмурилась, представляя Сергея и себя, но в мысли бесцеремонно вторгался красавчик и сердцеед Александр Прохин! Несчастная уселась перед окном, совершенно забыв про кофе. Мороженое растаяло и растеклось по тарелке.

На улице было печально, бессолнечно, серо. Проклятый сон никак не шел из головы.

— Ненавижу этого Сашку, ненавижу! И Ладку ненавижу! И Сережа не звонит. И его ненавижу!

Доклад Хрущева на ХХ Съезде поверг в шок не только послушное партии население Советского Союза, он ошарашил и верные ленинскому курсу социалистические сателлиты, государства, руководимые коммунистами, шквалом холодной воды обрушился на мировое сообщество. Никто не мог предположить, чтобы вчерашние сталинцы подняли руку на непогрешимого оракула, громогласно заявили о произволе, об уголовном беззаконии, начали отмежевываться от прежнего режима, обращаясь к принципам демократии. В воздухе над одной шестой частью мира восторженным солнцем засияло сладкое слово «Свобода»!

Жестокая расправа над демонстрантами в Тбилиси не получила в мире надлежащего резонанса, ее преподнесли как вооруженный мятеж сталинистов, отстаивающих тоталитаризм. И хотя иностранным корреспондентам стали разрешать передвигаться по Стране Советов, заглядывая даже в богом забытые глубинки, трагические события в Грузии не прозвучали. Весь цивилизованный мир был зачарован самоотверженным докладом Хрущева. Текст выступления попал за границу. Во время закрытого заседания хрущевский доклад не стенографировали, позже появился вариант для печати, который подготовили Поспелов и Шепилов. Печатный вариант решено было разослать по обкомам, чтобы с ним ознакомились коммунисты, и в компартии государств «народной демократии», похоже, именно оттуда произошла утечка, текст оказался в Англии, в Америке, хотя, не исключено, что кто-то из делегатов, находящихся в зале, втайне симпатизируя Западу, поделился информацией, воспроизведя сказанное по памяти. Говорил Хрущев без бумажки около четырех часов, а в печатном варианте текст оказался вдвое короче, да и само содержание отличалось: особо острые углы были сглажены, хотя по смыслу, осталось примерно то же.

О Хрущеве говорили в Лондоне, шептались в Нью-Йорке, произносили его имя в Париже, Бонне, Женеве, Риме. Предвкушая близкое освобождение от опеки сурового северного соседа, ликовал созданный в результате Второй Мировой войны социалистический лагерь. Радовались американцы, надеясь, что противостояние двух мировых систем — социалистической и капиталистической — закончится. Восторгались освобожденные из тюрем, всей душой ненавидящие ГУЛАГ, бывшие зеки; рыдали от счастья, еще не освобожденные, но теперь получившие твердую уверенность в освобождении узники суровой 58-й статьи, просидевшие на краю земли безмерно долгие годы. В надежде снять с себя позорный ярлык «член семьи врага народа», с которым было невыносимо жить, задыхались от счастья осиротевшие семьи тех, кто навсегда исчез за колючей проволокой. Радовался и сам Хрущев, попытавшийся переломить черный стержень насилия, пронизывающий огромную страну от края до края. Чем обернется его дерзкое выступление во изменение первобытного, палочно-варварского режима, необъятного, поставленного под ружье государства-солдата, никто не знал, но на душе звенел праздник. Стало как-то чище, вольготней, и, как однажды выразился сам Иосиф Виссарионович: «Жить стало лучше, жить стало веселей!»

Вопреки ругани и истеричным нападкам на ХХ Съезде партии Пал Палыча Лобанова избирали членом Центрального Комитета, на всенародных выборах он снова стал депутатом Верховного Совета СССР. И не просто депутатом: приложив нечеловеческие усилия, Хрущев пробил для Лобанова пост председателя Совета Союза Верховного Совета СССР. Павел Павлович сделался председателем одной из двух палат советского парламента. Должность по сути условная, но в табеле о рангах непомерно высокая. Назначение это резко повысило лобановский авторитет в глазах партхозаппарата и притормозило взбалмошного Пузанова, который вынашивал решение о снятии заместителя.

— Не дадим тебя в обиду, Пал Палыч! — пожимал руку Хрущев. Они стали видеться чаще. Лобанова в обязательном порядке включали в состав делегаций сопровождающих Первого Секретаря. Ему снова отдали кураторство за сельским хозяйством. Лобанов воспрял, осадил Мацкевича, сделал выволочку Бенедиктову. При этом он исправно появлялся в институте генетики у Лысенко и в Академии сельхознаук. На опытных культурах — подсолнечнике и кукурузе — они с Лысенко добились небывалых результатов: с одного гектара собирали сорок центнеров подсолнечника! Тогда как колхозы получали всего по шесть-восемь.

— В Европе до 22 центнеров еле дотягивают, а у нас — сорок! — ликовал Хрущев. Глядя на постные лица руководства ВАСХНИЛ, он самодовольно качал головой:

— Что, видели? Эх, вы, балаболы!

Лысенко был в очередной раз возвеличен. В газете «Правда» появилась хвалебная статья, где его славили. Лысенко и Пал Палыча выдвинули на Государственную премию, вспыльчивого Пузанова Хрущев перестал принимать, лысенковских оппонентов начали задвигать, строго указав партийным организациям проводить с научными работниками разъяснительную работу, чтобы те не допускали впредь огульных, идущих в разрез с линией партии высказываний.

— Эта глупость имеет очень неприятный запах! — потрясая треклятым письмом, указывал Первый Секретарь.

Демонстрируя свое научное превосходство, Лобанов вслед за Лысенко пытался доказать несостоятельность генных теорий буржуазных авторов. Устроив открытый диспут в Академии сельскохозяйственных наук, куда, разумеется, не явилось более половины его противников, блистал аргументами, приводил убедительные примеры, но даже если б оппоненты и появились, переубедить, переспорить Лобанова у них бы не получилось, оратор он был выдающийся. К нему немедленно подключился Трофим Денисович, ученый заставил сцену горшками с различного рода растениями, пригласил скрипача и гитариста, которые по его команде начинали играть. После очередной музыкальной композиции Лысенко испрашивал академиков, улучшилось ли у них настроение? С неописуемым азартом пел сам, заставляя подпевать остальных.

— При пении, — объяснял он, — улучшается настроение, а значит, организм функционирует наиболее стабильно.

Народный академик, именно так называли Лысенко при Сталине, доказывал, что певцы и музыканты живут дольше, чем обыкновенные люди, объявил, что музыка и пение — прямой путь к долголетию. От растений ученый перешел к человеку, пропагандируя профилактику любых болезней музыкой и вокалом.

— В природе все взаимосвязано, — утверждал Трофим Денисович. — Растение есть продукт эволюции, и человек не на Луне родился!

Лысенко увязывал в одно целое все живое на планете.

— С древнейших времен человека завораживал танец. Под звуки труб и барабанов древние люди совершали священные обряды, поклонялись божествам, провозглашали правителей, излечивались от недугов, совершали супружеские обряды. Любой сегодняшний праздник — отзвук тех первобытных времен с неумолкающим гулянием, песнями и плясками! Почему современные музыканты собирают многотысячные аудитории? Почему, как магнитом, влечет человека на концерт, на бал? Почему войска, маршируя под оркестр, без страха идут в атаку? Да, в конце концов, почему нам так нравиться петь и плясать?! — оглушали тишину его гортанные возгласы. — Не в генах дело, ген под музыку не спляшет!

— В основе лысенковских закономерностей лежат несокрушимые постулаты Маркса, Энгельса и Ленина! Марксизм-ленинизм приоткрыл тайны бытия! — поддерживал наставника Пал Палыч.

— Мы проследили влияние коллектива на отдельные индивидуумы, влияние большинства на меньшинство и убедились — все по Марксу! Засеиваю поле пшеницей, одну треть беру обычной, а две трети — морозоустойчивой, и вся пшеница в поле морозоустойчива! Кое-кто из коллег улыбается — философию с биологией попутал! Ничего не попутал! Маркс и Ленин указали путь не только человеческому обществу, они обосновали законы развития вселенной, в этом я на опытах убедился! — с пеной у рта выкрикивал Трофим Денисович. — Отбросьте талмуд, придите ко мне на поля и сами убедитесь!

Потрясая склянками, выставляя перед собой горшки с гречихой, просом, овсом, редисом, достигшими непомерных размеров; демонстрируя засушенный подсолнух, вымахавший выше двухэтажного дома, который чудом выволокли на сцену, Лысенко требовал прямо здесь подниматься на сцену и ощупывать ростки в кастрюлях, трогать стебли, взвешивать плоды, перебирать пузатые семена, чтобы каждый смог убедиться в очевидности его слов.