Царство. 1955–1957 - Александр Струев

— Венценосный отпрыск токарем работает! — злорадно усмехнулся Никита Сергеевич. — Вот дурак, в тюрьму угодил! Ходил, кулаками размахивал, куда лез? А все власть, будь она неладна, вседозволенность! Отец, конечно, виноват, — рассуждал Хрущев.

Никита Сергеевич встал и направился к дверям — пора ехать обедать. Вторую неделю он обедал дома. Рада последние дни чувствовала себя отвратительно, ее бесконечно тошнило, вторая беременность протекала паршиво. В сопровождении Букина Первый Секретарь стал спускаться по лестнице. Перед выходом на улицу подполковник помог надеть охраняемому пальто. Хрущев оглядел себя в зеркале перед гардеробом. В зимнем пальто он смотрелся еще круглее и толще.

— Ты вот что, Андрюша, — задумчиво проговорил Никита Сергеевич. — Возьми букет цветов и поезжай к Светлане Иосифовне, у нее сегодня день рожденья, поздравь от меня, скажи, что я передаю привет. Поинтересуйся, все ли у нее хорошо, ничего ли не требуется?

— Понял, Никита Сергеевич, сделаю.

— А сейчас вези меня домой!

Андрей Иванович отыскал рабочий телефон Светланы Иосифовны, позвонил, представился, сказал, что звонит по поручению Никиты Сергеевича и хотел бы ее увидеть. Условились встретиться в семь вечера у Института мировой литературы. Букин запасся букетом роз и набором шоколадных конфет в красивой ярко-красной коробке, сделанной в виде старинного ларца, подумал, что идти с одними цветами неудобно. В условленный час Андрей Иванович подъехал к институту, вышел из машины, но цветы с конфетами не взял. В девятнадцать-ноль-четыре Аллилуева появилась. Букина сложно было не узнать, он был в форме госбезопасности и стоял прямо напротив дверей. Дочь Сталина подошла к нему.

— Здравствуйте, Светлана Иосифовна! — козырнул офицер, лицо его было серьезно.

— Здравствуйте! — одними губами ответила женщина. От официального приветствия она оцепенела. Светлана подумала что ее, как и брата, решили арестовать и посадить в тюрьму. Она стала озираться по сторонам, отыскивая подручных подполковника. Со вчерашнего дня по городу роились слухи, что ее отец был никакой не большевик, а беспощадный тиран и убийца. Ей стало очень страшно, она побледнела.

— Вам плохо?

— Нет, нет, ничего!

— По поручению товарища Хрущева…

Она вся сжалась, как нашаливший ребенок, ожидающий наказания.

— …я приехал поздравить вас с днем рождения.

— Спасибо! — выдохнула Светлана, машинально пожала офицеру руку, собираясь уходить. Свою машину она из скромности держала в соседнем переулке.

— Постойте, а подарки?

— Что?

— Я должен передать вам цветы и конфеты.

Дочь Сталина осталась стоять на месте, а Букин неторопливо отправился к машине. Шофер услужливо подал подполковнику розы и ларец с конфетами. Сотрудники института, спешащие с работы, с любопытством наблюдали за Аллилуевой и высоким офицером госбезопасности с роскошными цветами в руках.

Андрей протянул подарки:

— Вот.

— Передайте поклон Никите Сергеевичу.

— И я вас поздравляю! — улыбнулся подполковник.

— Благодарю вас!

— Разрешите подвезти вас до дома?

— У меня машина за углом.

— Тогда провожу до машины, — не допуская возражений, произнес офицер.

Светлана Иосифовна рванулась вперед, ей хотелось поскорее остаться одной, но в то же время бежать было неудобно.

— Никита Сергеевич интересуется, все ли у вас хорошо?

— Все хорошо.

— Ничего ли не требуется?

— Абсолютно ничего.

Остальной путь они проделали молча.

— Вот и моя машина.

Водитель совминовской «Победы» с любопытством смотрел на начальника хрущевской охраны. Букин открыл женщине дверь. Светлана Иосифовна села, он наклонился, поправляя неровно стоящую на сиденье коробку с конфетами, которую именинница небрежно поставила рядом.

— Могут упасть, — предостерег подполковник.

— Спасибо! — уже теплее отозвалась Светлана Иосифовна.

— Я свой телефон написал, — офицер протянул листок. — На всякий случай. Я Букин Андрей, начальник охраны товарища Хрущева. Если что, без стеснения звоните. Еще раз от души поздравляю!

Светлана Иосифовна продвинулась вглубь салона, и как раньше, когда ее сажал в машину Власик, взмахнула рукой — до свиданья!

Съезд был закрыт, делегаты разъезжались. С домов, площадей и улиц по-прежнему взирал на любимый народ великий вождь и учитель. Его портретов оставалось много в каждом городе. Но со вчерашнего дня как-то потускнел товарищ Сталин, что-то в его твердом взгляде переменилось. Москва гудела. Достоверно никто не знал, что случилось на Съезде, но все разговоры велись вокруг фигуры вождя, что будто бы Иосиф Виссарионович, страшно сказать! Что Иосиф Виссарионович Сталин беспощадно истреблял людей.

— Сталин приказал пытать! — пугали одни.

— Сталин убивал! — вторили другие.

— Оказывается он всему виной, никаких врагов народа не было, аресты его рук дело! — множились страшные разговоры.

— Не может быть! Вранье! Вымысел! — вопили несогласные. — Руки прочь от Сталина!

Еще не так давно, на выборах в Верховный Совет СССР о горячей любви, об огромном доверии к Коммунистической партии, к Советскому правительству, к товарищу Сталину говорили многочисленные надписи на избирательных бюллетенях.

«С радостью отдаю голос за друга народа — товарища Сталина!» — написала на своем избирательном бюллетене учительница географии.

«С вашим именем я шел в бой против врага, мы победили потому, что вы были с нами!» — сделал приписку бывший танкист, а ныне машинист паровоза.

«Милый наш Сталин, солнце наше ясное, теплое! Много, много лет вам жизни желаю!» — бесхитростно вывела карандашом пожилая женщина-почтальон.

А какая паника началась среди населения после войны, когда в ноябре 1946 года генералиссимус не появился на торжественном собрании, посвященном празднованию двадцать девятой годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, и 7 ноября не поднялся на трибуну Мавзолея, приветствовать парад на Красной площади! Многотысячные толпы демонстрантов, не увидев отца народов, о котором вот уже месяц молчали газеты, принесли домой плохие вести — Сталина на трибуне нет, про него никто ничего не знает! Настороженность и тревога заполнили улицы.

«Объясните, где находится наш вождь, где товарищ Сталин?!» — наседали на райкомы и горкомы граждане. Что с нашим любимым, родным человеком?!»

Дипломатические миссии, аккредитованные в Москве, строили всевозможные догадки. В одних считали, что Сталин тяжело заболел, другие предполагали, что он умер, и советское руководство не знает, как объявить об этом народу. Шли разговоры, что вождь попал в автомобильную катастрофу, подстроенную врагами. Некоторые додумались до того, что Иосифа Виссарионовича сместили! А он, обожаемый человек, всего-навсего уехал отдыхать, сказав напоследок: «Устал как ломовая лошадь! Не тревожьте!» — и укатил на юг, не проинформировав, каким образом сообщить об этом трудящимся.

А теперь что будет? Неужто правда, что злые языки про Сталина говорят?

Квартира на улице Грановского была на втором этаже, огромная, восьмикомнатная, практически лишенная мебели. Широкий длинный коридор пронизывал ее насквозь, упираясь в черный выход, которым никто не пользовался. Коридор по всей длине сверху донизу был уставлен книжными полками, но всех книг не вмещал, часть их находилась в высоком книжном шкафу в кабинете, часть громоздилась на полу, мешая нормально ходить. Кроме книжного шкафа в кабинете стоял вместительный сейф, где владелец хранил оружие, документы и ордена, рядом — низенький стеллаж, загроможденный всякой всячиной, у окна — письменный стол, вплотную к нему примостился столик с телефонами. Письменный стол окружали три стула и кресло, за которым сидел хозяин. Очень редко в кабинет к Кагановичу заглядывала жена. Столовая с высоким буфетом редко оглашалась голосами: дочь с мужем, вот, пожалуй, все гости, переступавшие порог этой квартиры.

Три комнаты занимали спальни. Две с широкими двуспальными кроватями и вместительными платяными шкафами, а одна со скромной, односпальной, застеленной серым солдатским одеялом. У кровати стояла тумбочка с лампой. Именно здесь спал Лазарь Моисеевич, он редко приходил к жене, уже и не помнил, когда был у нее в спальне последний раз, год, а может, два назад. Женщины его перестали интересовать, все свое время он посвящал работе. Дочь вышла замуж и переселилась в собственную квартиру на улице Горького, и ее тридцатиметровая спальня пустовала. Одну из комнат отдали обслуге, другую охране, прикрепленный члена Президиума ЦК, горничная и повариха, как тени, проскакивали по коридору. В прихожей уместился крохотный диванчик, самый обыкновенный, какие попадаются в домах обычных людей, рядом незатейливая вешалка, за ней — калошница, на стене висело небольшое зеркало. Никаких ковров, никаких картин, никаких украшенных благородным хрусталем витиеватых люстр в квартире не было, с потолка свисали скромные осветительные приборы, с таким расчетом, чтобы в помещении хватало света, на окнах самые обыкновенные шторы. Даже фикус, который супруга привезла от сестры, Лазарь Моисеевич велел вынести на помойку, причислив растение к мещанским пережиткам. В быту Кагановичи пользовались очень простой посудой, да и вся обстановка в квартире была, можно сказать, солдатская, правда, в каждой комнате присутствовал современный радиоприемник, а в столовой — телевизор, хозяин уважал прогресс и старался идти в ногу со временем.