Эдера 2 - Операй

Тот улыбнулся.

— Хорошо, патрон...

После чего, преувеличенно-преданно посмотрев на хозяина, направился вниз.

А Отторино, вынув из портсигара еще одну сигарету, неспеша закурил и остался на верхней палубе в глубокой задумчивости...

В свои тридцать девять лет граф Отторино дель Веспиньяни достиг, казалось бы, всего, о чем только может мечтать обыкновенный смертный — славы, богатства, удачливости, отменной репутации.

Имя дель Веспиньяни действительно было хорошо известно в Италии: это был потомок знатного и богатого рода, предки которого вели свою родословную от этрусских царей. В свое время дель Веспиньяни были известны и в партии варварского короля Алариха, и при дворе Карла Великого, и в Милане, в свите Лоренцо Медичи, этот блестящий род дал Италии нескончаемую вереницу владетельных синьоров, кардиналов, военачальников, покровителей наук и искусств. Кто-то из очень отдаленных, побочных ответвлений семьи дель Веспиньяни в смутном и кровавом XII веке даже носил папскую тиару.

Род дель Веспиньяни был не просто богат, а сказочно богат: Отторино принадлежали и огромные масличные и апельсиновые плантации на Сицилии, и многочисленные палаццо, домка, земельные участки, разбросанные по всей Италии, но не только (он владел солидной недвижимостью на Лазурном побережье, в Монте-Карло, которая приносила ему огромные доходы), и небольшой аэродром в Остии, что под Римом, и коллекция старинных музыкальных инструментов, выставленная в одном из музеев Рима, и даже частная картинная галерея в Пьяченцо.

К тому же, дель Веспиньяни был на редкость удачлив: одно время он пристрастился к биржевой игре, и в этой темной, сложной и крайне рискованной области его не только не оставляло, но и даже как бы рабски волочилось за ним безумное, постоянное счастье.

В самый короткий срок он сделался оракулом Миланской биржи, чем-то вроде биржевого барометра.

Маклеры, банкиры и спекулянты просто смотрел и ему в рот, стараясь не упустить ни одного слова. А. Отторино, как правило, действовал наобум, и скорее всего — исключительно под влиянием мгновенного каприза. Он никогда не мог постигнуть всю глубину и сложность понятий биржевых сделок «на понижение» и «на повышение».

Однако когда он принимался играть «на повышение», то сразу же, на краю света, в неизвестных ему саудовских пустынях, начинали бить фонтаны жирной черной нефти, в неслыханных африканских землях находили урановую руду или запасы золота и драгоценных камней. Когда Отторино ставил «на понижение», то старинные предприятия терпели убытки от забастовок и стихийных бедствий, от колебаний заграничной биржи, от внезапной сильной конкуренции.

Однако тем не менее он всегда чувствовал себя глубоко несчастным человеком богатство не приносило ему ни радости, ни счастья. Нет, конечно же, было ощущение новизны — от очередной выигранной суммы, от приобретенной редкой, старинной или просто очень дорогой вещи, однако и оно скоро проходило, и Отторино погружался в какую-то душевную пустоту, из которой не видел ни выхода, ни спасения.

Наверное, это происходило потому, что личная жизнь его не стожилась — теперь, накануне сорокалетия. Отторино знал это наверняка.

И чем больше дель Веспиньяни думал об этом, чем дольше и глубже анализировал он свою жизнь, тем больше склонялся к мысли, что он, он и никто другой загубил свою жизнь, что он в конечном итоге послужил причиной гибели жены Сильвии...

Его жена, Сильвия, стала синьорой дель Веспиньяни, когда ей исполнилось семнадцать лет.

Отторино женился на ней вопреки воле отца — Сильвия принадлежала к тем кругам итальянского общества, которые старый граф всегда едко и иронично высмеивал; родители Сильвии были бывшими сельскими хозяевами, которые, неожиданно разбогатев, стали собственниками небольшой фабрики по переработке сельскохозяйственных продуктов на Юге Италии.

Когда девочке исполнилось четырнадцать лет, по настоянию чрезвычайно набожной матери она была препровождена в монастырь, где и получила необходимое образование. В семнадцать лет она вернулась в отчий дом, и однажды совершенно неожиданно попалась на глаза молодому Отторино — он по каким-то делам был проездом в Сиракузах, на родине Сильвии.

Отторино влюбился в дочь набожных уроженцев Юга с первого же взгляда.

Уже на следующий день, не откладывая дела в долгий ящик, он сделал предложение — правда, не самой Сильвии, а ее родителям — как и было принято на Юге Италии, испокон веков.

Нечего и говорить, что те были несказанно рады породниться с таким знатным и богатым синьором, и тут же дали свое согласие. Правда, мнения самой юной Сильвии никто и не спрашивал, никто даже и не подумал об этом, потому что на Юге подобные вещи считаются излишними, чтобы не сказать — неприличными.

Разумеется, отец Отторино, узнав о выборе единственного отпрыска, страшно разгневался, и в сердцах заявил, что лишит его наследства, если тот не одумается.

— Я не допущу, чтобы единственный наследник нашего рода породнился с дочерью пьяных виноделов! — кричал он на весь дворец в Ливорно, да так громко, что прислуга в ужасе шарахалась во все стороны.

— Я застрелю и его, и ее! — неистовствовал старый граф.— Я застрелю их обоих, клянусь святым Франциском, и мне ничего за это не будет!

Да, это не было пустым бахвальством, старый дель Веспиньяни хорошо знал, что говорил: в свое время, еще в двадцатые годы, он вовремя подружился с дуче, тогда — молодым и способным журналистом, затем вошел в доверие к родственнику его жены, графу Чиано, затем вовремя переметнулся в сторону Сопротивления и в 1945 году деятельно помогал американской оккупационной администрации...

Будучи и в лагере дуче, и в лагере Чиано, и в рядах Сопротивления, Клаудио дель Веспиньяни совершил немало противозаконного, но всякий раз умел представить дело так, будто бы виноват не он. а его враг—как правило, уже .мертвый...

Наверное, отец Отторино, славившийся буйством и неукротимостью нрава, наверняка сумел бы исполнить свою угрозу — во всяком случае в той части, которая касалась избранницы единственного сына.

Однако молодой дель Веспиньяни проявил завидное упорство, а главное — изворотливость, которой славились все Веспиньяни, и настоял, чтобы его отец не только бы признал этот брак, но и проявил максимум благожелательности к молодой синьоре дель Веспиньяни.

И старому графу ничего не оставалось, как согласиться...

Сперва все было прекрасно: брак оказался на