Большое шоу - Вторая мировая глазами французского летчика - Пьер Клостерман

19.10. Мы были в нескольких милях от Рейна, над которым нависли рассеянные кучевые облака, неся свои наполненные дождем "животы". Уже темнело, и длинный след молочно-белой мглы крепко сжимал в объятиях холмы Хопстена, пряча канал Дортмунд-Эмс и его разбитые вдребезги шлюзы.

Рейн, казалось, очень сильно разбомбили - были разрушены три его основные ангара, исчезли знакомые очертания диспетчерской вышки, граничащей с огромными установками зенитной артиллерии. Это почти заставило меня пожалеть: странно было видеть в таком состоянии Рейн, где так много наших друзей были сбиты и где мы выдержали столько сражений с ягдгешвадерами 52. Он казался сейчас сценой особой активности. В лесах и вдоль рассредоточенных дорог мы видели огни, бегущие взад и вперед, а те два длинных ярких следа были, вероятно, турбинами "Мессершмита-262", готового взлететь. Вероятно, немало самолетов пробрались украдкой в тени.

- Алло, Пьер, я чертов глупец, ничего не вижу.

Я приказал Питеру заткнуться, но он был прав, ничего не было видно. Я решил выполнить большой круг над аэродромом на высоте 1000 футов, а затем идти домой. Мой отражатель прицела плохо регулировался и ослеплял меня. После многочисленных попыток отрегулировать его мне удалось повернуть его, и все, что я мог видеть в ветровое стекло, это красное блеклое круглое волокно.

Последний взгляд вокруг. Вдруг я отчетливо увидел, как две слабые фиолетовые прожилки, похожие на выхлопные газы двухдвигательного самолета, передвинулись влево.

- Будь начеку, Талбот Ред! Атакуем 9 часов!

Это был ночной истребитель "Юнкерс-88". В темноте было невозможно определить пропорции и дистанции, а в моем прицельном приспособлении он казался огромным. Я вел огонь наугад и в черную двигающуюся фигуру выпускал беспорядочную очередь огня, но все же разбил ее. Боже, какая неожиданная удача! Три быстрых взрыва, словно точки азбуки Морзе, и затем из перемежающихся баков в крыле с правого борта хлынула стена огня, осветив длинный фюзеляж с черными крестами. И я очень отчетливо увидел очертания "темпеста", наложившиеся на эту светящуюся массу. Кошмарная доля секунды - и ослепительный свет заполнил небо. Это был мой номер два, который машинально следовал за мной и, не имея возможности и пальцем пошевелить, врезался прямо в пораженный "Юнкерс-88".

Каскад горящих осколков двух сплетенных самолетов медленно рассеивался и упал в лесу Меттингема. Ночь поглотила эту сцену за несколько секунд.

Ошеломленный, охваченный паникой, я на мгновение потерял весь контроль над своим самолетом и в нескольких футах от земли безрассудно пошел зигзагом.

- Осторожно, Пьер, зенитная артиллерия!

Боже! Я летел над серыми полосками и изрытыми оспинами с воронками, обрамленными зданиями в руинах; в свете трассирующих снарядов я мог видеть людей, бегающих по кругу по двое и по трое, и "длинноносых" "фокке-вульфов", чьи двигатели работали вхолостую.

Это был Рейн. Я случайно натолкнулся прямо на оборонительные сооружения зенитной артиллерии. Ночью вокруг меня плелась непроницаемая светящаяся паутина. Раскаленные добела угли катились ко мне, под облаками гневно вспыхивали молнии, проходили через деревья, вокруг крыльев. Я отчаянно широко открыл дроссель и поднялся вверх, вися на винте.

Вдруг два жгучих хлопка - бах! бах! - шрапнель пронзительно засвистела сквозь алюминиевую обшивку. Зловоние расплавленного металла, горелой резины и кордита. Меня тошнило от страха. В голове пронеслась мысль - вот оно! Это конец! Вот на что это похоже.

Я чувствовал, как кровь текла из моей правой ноги. Пальцы ног слиплись в вязкой грязи. Самолет начал вибрировать, тряся меня, опрокидывая искусственный горизонт. В наушниках не было дружеских голосов - мое радио уже не было спасательным кругом для тонущего человека, это была смесь треска и свиста. Я сильно прикусил язык. Постепенно собрался с мыслями.

Уменьшил дроссель, и вибрация уменьшилась. Хвост самолета, должно быть, задело снарядом. Ледяной ветер, свистящий в кабине, наконец оживил меня. Все было спокойно. Поднялась луна и катилась по голландскому ландшафту, иногда погружаясь в облака. Я должен быстро идти домой ощутить землю под ногами, увидеть лица друзей.

Я полетел на большой пожар вдоль Рейна. Следовал курсом канала Твенте, с большим усилием набирая высоту. В течение десяти минут концентрировался на своих приборах. Они, казалось, вышли из строя. Мои верные помощники высотометр, указатель поворота и крена, манометр и термометр - оказались бесполезными из-за разбитых циферблатов.

Ниджмеген и его новый висячий мост. Рейн схватил последний отсвет арнхемского пожара и, казалось, запекся от крови. Я попробовал настроиться на длину волны, вызвал Кенвея и Дезмонда - ответа не последовало. С моей вышедшей из строя схемой, без радио, опознавательных огней меня, очевидно, ожидала перспектива быть сбитым собственной зенитной артиллерией. Я инстинктивно проверил ремни своего парашюта. Пролетел Мёз и в Геннепе нашел железнодорожную линию, ведущую в Фолькель.

Аэродром был в темноте и основная взлетно-посадочная полоса едва различима. Иисус! Почему они не осветят взлетно-посадочную полосу? Разве не могут эти идиоты из управления полетами расслышать звук двигателя "сабре"? Я все же пикировал над контрольно-диспетчерским пунктом и покачал крыльями. Черт, определенно эти типы из зенитной артиллерии не могут распознать очертания "темпеста"!

Вдруг, словно новогодняя елка, Фолькель осветился. Наконец-то! Я снова прошел через поле, покачивая крыльями, чтобы сообщить о своих проблемах. Я увидел фары и прожектор на машине "Скорой помощи".

Я собирался сесть на "брюхо", но не мог собраться из-за своей раненой ноги, и, кроме того, левый ходовой ролик моего капота был согнут куском снаряда. Я потянул на себя рычаг, чтобы исправить положение, но ничего не вышло. Боль теперь перешла на бедро, я уже не чувствовал панель руля направления. Я очень устал. Начал свой спуск механически - быстро в 45°. Самолет реагировал слабо. Чтобы посадить его, я собрал всю оставшуюся силу. Вдруг страх, голый страх схватил меня за горло. Мне надо было перебороть видение Алекса и его горящего вещевого мешка на этой же взлетно-посадочной полосе - выключить радио и выровняться между двумя рядами световых сигналов. Во что бы то ни стало я должен успокоиться! Комок в горле грозил задушить меня... осторожно... эта тварь не должна заглохнуть... световые сигналы прошли с обеих сторон... я осторожно попытался посадить ее... еще немного... увидел первый из восьми красных огней, показывающих конец взлетно-посадочной полосы.

Сейчас или никогда! Я протаранил нос, чтобы поднять хвост, и умышленно воткнул одно крыло с элероном, чтобы немного снять шок, - иначе, возможно, я бы перевернулся.