Большое шоу - Вторая мировая глазами французского летчика - Пьер Клостерман

По пути мы атаковали еще три поезда.

Еще одна трагедия произошла, когда мы садились. Моему третьему номеру зенитная артиллерия пробила крыло, поэтому он садился первым. В сотне ярдов от аэродрома "анзон", исполнявший длинный плоский подход, вдруг появился под ним. Два летчика не могли видеть друг друга и машинально направились один к другому. Ред-3, очевидно, выключил свое радио, так как не слышал отчаянный вызов оператора взлетно-посадочной полосы. В последний момент "анзон" резко отклонился от курса, но было слишком поздно. Спутанные останки двух самолетов горели ярким пламенем напротив контрольного трейлера. Семь смертей. "Анзон" вез пятерых новых летчиков для укрепления авиазвена.

Вальтер Новотни

Вальтер Новотни умер. Наш враг, каким он был для нас в нормандском и германском небе, умер после ожогов в госпитале в Оснабрюке. Люфтваффе, чьим героем он был, ненадолго пережило его смерть, которая была, так сказать, поворотной точкой воздушной войны. Тем вечером в столовой его имя часто слетало с наших губ. Мы говорили о нем без ненависти и злобы. Каждый из нас вспоминал о нем с уважением, почти с любовью. Дело в том, что на этой войне имело место чувство профессиональной солидарности, объединявшее летчиков-истребителей воюющих сторон, - странное на первый взгляд чувство, которое было, однако, превыше всех трагедий и предрассудков. Война была ужасной бойней: разрушенные бомбами города, массовая резня в Орадоре, руины в Гамбурге. Мы сами испытывали отвращение, когда наши снаряды взрывали мирные деревенские улицы, кося огнем женщин и детей возле немецких танков, которые мы атаковали. По сравнению с военными действиями на земле, в грязи и крови, в оглушающем грохоте ползающих отвратительных танков, наши схватки в небе с Новотни и его "мессершмитами" были чем-то чистым.

Воздушный бой в небе... Это серебряные мошки танцуют в грациозной арабеске, это прозрачный узор молочных инверсионных следов - самолеты скользят в безграничном небе. Мы, конечно, участвовали и в менее благородных сражениях - например, та бомбежка самолетов в предрассветной мгле зимнего утра, когда пытаешься не думать о пронзительном вопле ужаса, не видеть наших снарядов, уничтожающих леса, разлетающиеся на осколки окна, машинистов, корчащихся в горячих струях пара, несчастные человеческие существа, пойманные в капканы пассажирских вагонов, охваченные паникой от рева наших двигателей и рявканья зенитной артиллерии. Нам приходилось делать нечеловеческую, аморальную работу, так как мы были солдатами, а война есть война. Но мы смогли подняться над всем этим, отдавая честь смелому врагу, который умер, говоря, что Новотии был одним из нас, частью нашего мира, и в нашем чувстве не было идеологий и границ. Это чувство товарищества не имело ничего общего с патриотизмом, демократией, нацизмом или человеколюбием. Тем вечером, когда мы думали о смерти Новотни, мы чувствовали это инстинктивно, а что касается тех, кто пожимал плечами, они просто не могли этого понять они не были летчиками-истребителями. Разговор прекратился, кружки пива были пусты, радио молчало, так как было уже за полночь. Брюс Коул, который не был ни летчиком, ни философом, сказал такие слова: "Кто бы ни был тот первый, кто посмел нарисовать на крыле самолета опознавательные знаки, он свинья!"

В мае 1944 года Жак и Юль пережили довольно сильное столкновение с Новотни над Ле-Гавром. Много раз в Нормандии в 602-й эскадрилье нам приходилось сводить счеты с ним. Он обстреливал пулеметным огнем нашу взлетно-посадочную полосу утром 21 июня, сбил над Базенвиллем три "дакоты", перевозившие по воздуху бочки с бензином, и спустя несколько дней участвовал в стычке над Арроманчесом с разнородным боевым формированием американских "лайтнингов" и норвежских "спитфайров", которые потеряли три "Р-44" и два "спита", а один "109-й" разбился в 100 ярдах от нашей столовой.

В то время Новотни был уже великим асом люфтваффе и командовал тремя эскадрильями истребителей в Дройксе. Его самолетовылеты были легко опознаваемы, так как он всегда был в "Фокке-Вульфе-190" и вел "Мессершмит-109".

Новотни снова неожиданно появился, командуя ягдгешвадерами 52 на Рейне/Хопстене, когда мы прибыли в Германию. Со времени шоу 1 января люфтваффе не имело, грубо говоря, центрального управления и авиазвенья были предоставлены сами себе. В отличие от нечетких руководств свыше командование на местах было чрезвычайно осторожным. Каждая группа подразделений в люфтваффе стремилась к основному аэродрому, к которому прикреплялись и несколько подсобных. Эти автономные подразделения имели свой собственный штат, оперативный контроль и снабжение, а также зенитную артиллерию и ремонтные эшелоны и весьма слабо зависели от основного аэродрома.

В Рейне/Хопстене Новотни был лично отвественен за ягдгешвадеры 52, которые были рассредоточены на нескольких дополнительных аэродромах: в Нордхорне, Плантлюнне, Нойенкирхене, Луйене, Хесепе и Брамше. Боевой состав ягдгешвадеров 52 состоял приблизительно из 75 "Мессершмитов-109", 75 "Фокке-Вульфов-190" и около 100 реактивных "Мессершмитов-262". К нему был присоединен Штаффель ночных истребителей "Юнкерсов-88". С тактическим резервом это составляло около 400 самолетов-истребителей под командованием 22 подполковников.

Союзный Интеллидженс подтвердил 60 побед на нашем фронте и около 100 на российском фронте. Ему удалось заставить себя уважать везде. По случаю, когда был сбит 47-й союзный летчик, который попытался бежать из плена, он обратился с резким протестом к самому Гитлеру, эхо которого докатилось даже до нас.

Последний раз я вел отделение из четырех "тем-пестов" в "крысиную" схватку над Рейном/Хопстеном 15 марта на высоте 8000 футов. Вдруг на уровне земли мы увидели "Мессершмит-262" без какой бы то ни было маскировки, его гладкие крылья сверкали на солнце. Он уже находился в коридоре зенитной артиллерии и собирался садиться. Чтобы прикрыть его, уже был выпущен поток трассирующих снарядов. Согласно новым приказам, я решил не атаковать в таких условиях, однако без предупреждения мой четвертый номер вертикально пикировал к маленькой яркой точке, которая приближалась к длинной цементной взлетно-посадочной полосе. Стремительно рассекая воздух, словно пуля, Боб Кларк чудом прошел сквозь стену зенитной артиллерии без единого попадания и выпустил длинный шквал огня на серебристый "Мессершмит-262", который находился на последней фазе подхода. "Мессершмит" упал в огне прямо на край аэродрома.

Спустя две недели мы узнали по перекрестно захваченным документам и докладам заключенных, что тот самолет вел Новотни. Все пошли спать. Брюс Коул, Кларк, Брукер и я задержались и быстро просмотрели в обзоре иллюстрированную статью о Новотни, названную "Адлер", которую мы нашли в Гоше. Там была его фотография, выполненная в тот день, когда он получил Железный крест с мечами, бриллиантами и дубовыми листьями - высшую немецкую военную награду. У него было лицо уставшего ребенка со следами печали, решительный рот и подбородок.