Родная сторона - Василий Земляк

Но вот поднялась Степка. Она оперлась руками на столик, чтобы придать себе солидности, смерила Василинку взглядом с ног до головы и заговорила:

— Никто так не знает Василинку, как я. В последнее время мы дружили с нею, но большой дружбы у нас не получалось. Кто из нас виноват — я не знаю. Может, я не гожусь для большой дружбы, а может, она, Василинка. Но это наше личное дело, и в этом каждая из нас когда-нибудь разберется. А сейчас я хочу разобраться в другом: почему Товкачева Василинка оставила друзей, товарищей и убежала? Почему на всю степь она одна запятнала честь комсомола?

Никому не хотелось пропустить ни одного Степкиного слова, круг, в котором сидела беглянка, суживался, и у Василинки было такое чувство, что сейчас эти люди сгрудятся и задушат ее. Василинке вдруг стало тесно, душно, она расстегнула ворот беленькой засаленной кофточки, ослабила на шее узелок платка.

— Говори, Степка, говори!

— Вы не знаете ее отца. А я знаю, — продолжала Степка. — Это такой человек, который всегда думает только о себе, о своей утробе. Чужое горе никогда не трогало его сердца, а чужое счастье вызывало только зависть. Не он для мира, а мир для него. Таков старый Товкач. А это — глядите! — показала она на Василинку, — перед вами молодой Товкач.

Василинка испуганно оглянулась и поникла головой, из глаз на мешочек закапали слезы. А Степка продолжала, обращаясь к ней:

— Ты жила, как вареник в масле. Ты ни разу в жизни не мерзла, не голодала, ни разу не выстирала себе сорочки. Ты не испытала никакого горя, и когда попала с нами в эту степь, когда пожила, как все, не выдержала, побежала к той жизни, к которой привыкла. Ты оставила друзей, товарищей, оставила степь, как презренный трус оставляет поле боя. И за это тебе нет прощения. Иди, откуда пришла, таким, как ты, нет места в степи, тебе хватит гнилого болотца.

Василинка встала, с отчаянием поглядела на Степку и поспешно протиснулась из круга. У нее не хватило сил слушать этих людей, смотреть им в глаза. Приниженная, сгорбленная, она пошла в степь. В тесном комсомольском кругу остался мешочек с жирными пятнами и мокрыми крапинками от слез. В первое мгновение все смотрели на этот мешочек, потом обратили свои взгляды в ту сторону, куда пошла Василинка.

В вечерней степи остро пахло полынью и свежей пашней. Солнце упало на дальний карагач и, словно уколовшись об него, окровавилось, расплылось. От Василинки падала на степь длинная пришибленная тень. Степка заметила эту тень, и вдруг в ней отозвалось доброе сердце.

— А может, простим ее?

Все молчали. Стояли, прижимаясь друг к другу, и смотрели в степь. Видели, как Василинка уходила в сумерки. Вот уже самой ее не видно, только белое пятнышко платка уходит все дальше и дальше… Скоро пропало и пятнышко. Степь велика, и в ней много дорог. Посмотрим, которую из этих дорог выберет Василинка.

А как раз в это время у Товкача созрел гениальный план. Суть этого плана такова. Марии Силе присвоено звание Героя за лен. И пока другие, и прежде всех Бурчак, искренне радовались, поздравляли ее, пили за ее здоровье, он, Товкач, забежал чуточку вперед и наедине шепнул Марии:

— Теперь ты Герой. Бросай звено и берись за колхоз. Теперь ты заслуженная, чего захочешь, то и будешь иметь.

Потом то же самое сказал Карпу, и хоть Карп в душе протестовал против этого, товкачев дьявол поселился в Карповой хате и мешал мужу и жене спокойно спать. И в самом деле, не мало ли для Героя звена? То, что у Марийки не было за душой ни школы, ни опыта, предусмотрительно обходилось. К тому же Карп считал, что если человек не умеет как следует делать никакого дела, не может быть ни агрономом, ни зоотехником, ни хотя бы трактористом, то самое для него подходящее место — быть председателем колхоза. В душе он даже удивлялся, почему Бурчак, человек с образованием, согласился стать председателем… Другое дело его Марийка… Нет, ей-богу, Товкач прав — это для Героя как раз подходящее место! И когда Карп по своей простоте душевной сказал Бурчаку: «Смотри, как бы моя Марийка не спихнула тебя», тот рассмеялся. А Товкач учил Марийку совершенно открыто. «Не будь я Товкачем, если не сделаю тебя председателем». Это и был его план: с помощью Марийки сбросить, ошельмовать Бурчака, а потом, когда она начнет заваливать дела, стать председателем вместо нее. Для этого надо быть в глазах людей чистым, добрым, безупречным, надо угодить им, заслужить их доверие. К этому представился подходящий случай. Бурчак отлучался из колхоза для уточнения плана Живана. Его часто видели на болотах с теодолитом. А Товкач, постепенно выбившись в завхозы, упивался властью.

Все так хорошо шло, что лучшего Товкач и не желал. Марийка приходила на каждое правление и не молчала, как раньше, а выступала с видом опытного хозяина. Бурчак поглядывал на нее немного удивленно, но вместе с тем и одобрительно. Думал: «Из такой выйдет когда-нибудь хороший хозяин». Товкач хотел, чтобы это случилось как можно скорее, хоть и не хотел, чтобы из нее получился хороший хозяин. «Какой из бабы хозяин, — думал он. — Колхозу нужен такой человек, чтоб умел и положить, и взять, и колхозника обойти, и начальству угодить». Дома он говорил Насте:

— Ты знаешь, я подучу Карпову Марийку, сделаю ее головою вместо Бурчака, а потом скину ее и сам стану. Теперь мне главное натравить Мурова на Бурчака. А натравить можно, славные козыри имеются.

— Ой, Филимон, у тебя козырей всегда много, а как дойдет до дела, то с шестерками сидишь, — причитала Настя.

«Причитай, причитай, — думал Товкач. — Может, меня сразу после Бурчака выберут. Тогда я Марийку в поле — если ты Герой, то покажи, что Герой, а себе возьму такого заместителя, чтоб он никогда не мог стать головой вместо меня. Тогда я вечный голова. Товкач, Настуся, для того и родился. Вечный голова!» Каждый раз, когда он мысленно выбирал себе заместителя, его выбор падал на Романа Колесницу, который бригадирствовал в Ковалях. «Это человек темный, — думал о нем Товкач, — и никогда не выбьется в председатели».

Словом, все шло как следует, «вечный голова» ждал случая спихнуть Бурчака с помощью Марийки, как вдруг районная газета объявила всему району, что его, Товкачева, дочка убежала с целины. Настя не умела писать, но читать могла и тоже прочитала про свою Василинку. Читала по складам и плакала. Просила Филимона, чтобы он написал Василинке, и он написал дочери теплое отцовское письмо. И скоро пришел ответ на это письмо. И стало ясно, что Василинки нет ни там, ни тут.

Затосковала Настя, тяжко, как только может затосковать мать по дочери. Страшное подозрение закралось в Настину душу, и она часто поглядывала на Филимоновы руки, нет ли, случайно, на них дочерней крови. С тех пор как его сняли с председателей, с ним творилось что-то неладное. То встанет и уйдет куда-то среди ночи, то начнет говорить со сна такое, что Насте страшно становится. Однажды слыхала она его разговор с Грицем Пропажей:

— Ты, Гриць, закутайся в белое рядно и стань на дороге… Я запрягу ему молодых коней, и когда он будет возвращаться ночью из Несолони, бросишь это белое рядно коням под ноги. Не жалей коней, кинь, и тогда я стану головой, а тебя, Гриць, кладовщиком сделаю. Кидай, чего же ты стоишь, как белый ворон! Кидай, гадина!

— Филимон, Филимон! — разбудила его Настя. — Что ты говоришь?

Он раскрыл глаза, сказал:

— Ничего, это тебе показалось, — и заснул.

Теперь Настя припомнила этот разговор, припомнила много других разговоров, и страшное подозрение еще крепче укоренилось в ней. Тайно от Филимона она обшарила ближний лес, от Талаев до самой станции, но никаких следов не нашла… Филимон как-то спросил ее:

— Что с тобою, Настя? Ходишь ты как пришибленная.

Она заглянула ему в глаза отчужденно, со страхом.

— Ты мог бы убить человека?

— Ради того, чтоб стать головой, я мог бы пойти на все, — усмехнулся Товкач. — Э-э, ты не знаешь истории. А цари когда-то как шли к трону?

— Ты же, Филимон, не царь? — ужаснулась Настя.

— Не царь, но и не простой смертный.

Насте стало плохо, и она поскорее напилась воды. Несколько дней она пролежала в постели, а однажды утром встала и пошла к Купрею. Но ни Купрея, ни Онипки в сельсовете не было — поехали на собрание в Замысловичи. Настя вспомнила, что Филимон еще с вечера говорил ей, что сегодня в Замысловичах большое собрание. И Настя тоже пошла на это собрание, захотелось посмотреть на Замысловичи и хоть немножко облегчить свое изболевшееся сердце. Переходя через мостик, заглянула в воду, увидала, что растрепана. Вынула из кос гребенку, причесалась и пошла дальше. В Замысловичах тоже никого не встретила — все, наверное, были на собрании. На выгоне, против клуба, стояли подводы, устланные свежим сеном. «Скоро жатва», — подумала Настя, входя в прохладный каменный клуб. Она протиснулась в дверь и услыхала голос своего Филимона.