Триумф графа Соколова - Валентин Лавров

— Это деньги не ваши, а партии, — резко отвечал Эдвин. — Вам, Юлия, не надо переживать.

— Да мне плевать, чьи они, эти деньги! Только мне сто девяносто рублей второй месяц не отдаете. Совсем обносилась, нормальную шубу купить не на что!

Эдвин миролюбиво произнес:

— Малиновский едет к Владимиру Ильичу, привезет много денег, вы всё получите. Сейчас очень важно провести акт в Зимнем. Вы знаете, я придаю террору большое значение. И считаю его важнейшим делом настоящего момента. Тем более что столь удобного случая нам не дождаться. Одним махом можно уничтожить всю царскую семью и даже Наследника. И прихватить к ним в придачу кучу самых важных государственных сановников.

Седоки замолчали. Соколов пребывал в азартном состоянии духа. Он с удовольствием думал: «Вот уж точно: на ловца и зверь бежит! — И гадал: — Эдвин? Это наверняка тот, кто шантажирует Гарнич-Гарницкого. Не видал ли я этого типа в альбомах преступников?»

Чтобы разглядеть лицо мужчины, повернул голову:

— Господин хороший, а куда на Немецкой улице?

— Поезжай, любезный, на месте покажем!

Мужчина кутал лицо в воротник, покрытый от дыхания густым инеем, шапка надвинута на лоб — нет, не узнать. Виден только крупный, с выраженной горбинкой нос и черные глаза навыкате.

Курт вновь обратился к спутнице, перешел на веселый тон:

— У вас, Юлия, хорошие перспективы! Скоро отпуск. Дадим вам новый хороший паспорт и кучу денег. Поезжайте на лучшие европейские курорты, набирайтесь сил.

— Если меня после взрыва не повесят, — усмехнулась девица.

Соколов понял: речь идет о праздновании полувекового юбилея земства. Именно об этом сообщал большевистский осведомитель Малиновский: акция готовилась в большой тайне и подробностей даже этот член ЦК не знал.

Желая продлить путь, сыщик малость притормозил лошадок, а у церкви Никиты Мученика и вовсе остановился. Сняв шапку, истово перекрестился на темнеющий в небе купол, обращаясь с мысленной молитвой к Богородице: «Помоги, Матерь Божья, в моем правом деле!»

Эдвин за его спиной хихикнул:

— Какие же русские набожные! Если бы они работали с таким усердием, с каким молятся…

Соколов вновь погнал жеребца. Он напряженно соображал: «Схватить эту парочку? Но они станут на допросах запираться, да и как узнать, куда они сейчас направляются? Лучше всего проследить дом, в который они войдут, и устроить слежку. И это разумно, ибо шальная братия действует не в одиночку, а как клопы живут кучно. Тем более что Вильгельм, видимо, успел сообщить в охранку об этих типах. Мартынов должен прислать филеров».

Эдвин, наклонившись к уху девицы, что-то горячо зашептал. Встречный ветер относил его слова, и Соколов ничего не мог расслышать. Вдруг Эдвин строго прикрикнул:

— Зачем не погоняешь лошадь? Шнель!

Соколов дернул вожжи, чмокнул губами:

— Ну, пошел, пошел, резвый!..

Соколов свернул на Немецкую улицу. Теперь он пустил жеребца шагом. Повернулся к седокам:

— Куда ваши благородия прикажут?

Эдвин немного замялся, словно забыв, куда ему надо подъехать. Поразмышляв, приказал:

— Вези в Посланников переулок.

— Слушаюсь, ваше благородие!

— Выправка и разговор у тебя словно армейским был!

— Так точно, — весело отвечал Соколов. — Служил Государю, вере православной и Отечеству!

Он хлестанул жеребца. Лихо свернул с Немецкой улицы, да так, что саночки занесло и они едва не перевернулись.

Мерзший на углу городовой помахал кулаком.

Соколов погнал вперед мимо громадного доходного дома Карякина.

— Эй, любезный, не так быстро! Нас — вон туда, к владению наследников Назаровых. — Повернувшись к спутнице, произнес на немецком, чуть усмехнувшись: — Учитесь, фрейлен. Конспирация — первое дело.

Соколов, кажется, знал в Москве каждый домишко, каждую подворотню. Он уверенно подкатил к старинному трехэтажному особняку.

На улице было пустынно.

Эдвин неуклюже вылез из санок. Растопырив руки, боясь поскользнуться на обледенелой проезжей части, прямиком двинулся к массивным, чуть приоткрытым воротам.

Юлия протянула Соколову рубль:

— Возьми, любезный!

Соколов деловито засунул серебряную монету в носовой платок. Соблюдая ритуал, начал клянчить:

— Господа хорошие, перевез вас аккуратно, не расплескал, душу не вытряс. За усердие от вашей милости прибавить бы самую незначительность — гривенничек-с!

— Ах эти нахальные извозчики! — вздохнула Юлия, но все же протянула серебряную монетку. Кажется, намеренно коснулась теплой рукой широкой ладони Соколова, жадно впилась в него взглядом. Широко расставленные глаза, блестящие, как смородинки после дождя, вожделенно загорелись. Ее сочные губы задумчиво сложились сердечком. Медленно и очень тихо произнесла:

— Как же ты, мужичок, похож на одного знаменитого человека!

— Бывает, — согласился Соколов и с надеждой спросил: — Может, барыня, подождать? Уж больно вы тороватая да пригожая.

Юлия махнула рукой:

— Будь здоров, мужичок!

— Постараюсь!

Эдвин, который успел уйти вперед, зло крикнул:

— Что такое? Деньги получил?

— Как подряжались, ваше благородие! И даже с походом — за усердие от седоков…

— Убирайся отсюда, мужик!

— Хомут рассупонился, барин, — отвечал Соколов. Он соскочил с облучка и стал возиться с упряжью.

Эдвин подошел к закрытым кованым воротам, огляделся, снял перчатку, порылся в кармане и отомкнул висевший на цепи замок. Пропустив вперед Юлию, по-хозяйски закрыл за собой ворота на замок и двинулся в глубь двора.

На дворе царила морозная ночь.

Соколов медленно отъехал от ворот, стал наискосок от дома. В нижнем и втором этажах слабо светились два окна. Он размышлял: «Террористы вошли в дом Назаровых. Стало быть, они выдадут свою квартиру зажегшейся лампой. Квартирки тут небольшие, так что окна хотя бы одной из комнат обязательно выходят в Посланников переулок».

Время бежало, ни на одном этаже за окнами свет не загорался.

Вдруг в нижнем этаже потух желтоватый огонек керосиновой лампы. Уже через минуту к воротам изнутри подошел человек. В свете фонаря сыщик разглядел, что это довольно молодой мужик с кривым правым глазом, с бритым острым лицом, широкоплечий. Он отомкнул висячий замок, заскрипел воротами и вышел в переулок, замкнув ворота.

Мужик пересек узкую проезжую часть, подошел к Соколову:

— Смотрю в окно, кто-то подъехавши. Думаю: вроде никого не должно у нас быть. Ты, милый человек, кого привез и кого дожидаешься?

В свете фонаря на тулупе подошедшего блестела начищенная бляха дворника.

Пытливость сия была вполне законной. Дворник обязан был дежурить по ночам. Наравне с городовым он отвечал за порядок, но в отличие от первого — только в пределах своего двора.

Соколов вежливо обратился к дворнику:

— Любезный, скажи, в какой квартире проживает высокий господин по имени Курт? Он ходит в меховой шапке пирожком…

Дворник единственным оком с любопытством уставился на осанистого мужчину с кнутом в руке:

— Хм, очен-но смешные вещи выражаешь! А зачем тебе это знать надо?

— А я отвез господина до этих ворот, откуда ты вышел. С ним была спутница — молодая барынька. Уже хотел ехать, глянь, а в саночках вот этот предмет, прямо на медвежьей шкуре, — Соколов вытянул из брючного кармана собственное пухлое портмоне. Оно, как обычно, было набито крупными купюрами. — Стало быть, седоки потеряли. Передать им следует.

Дворник с подозрением сощурил око:

— А как же эти господа прошли в ворота, коли они на замке, а?

— Господин этот своим ключом открыл. Стало быть, он тут живет. Так?

Дворник задумчиво потер рукавицей скулу, вдруг решительно мотнул головой:

— Нет, это ты, погоняла, все врешь! Никто этот замок из посторонних отомкнуть не могит.

— Напрасно сомневаешься, добрый человек! Своими глазами видел.

Дворник, все больше впадая в раж, настойчиво сказал:

— Это все твоего ума выдумки. — Вдруг переменил тон на елейный: — Ты, добрый человек, относительно денег не сумлевайся. — Протянул лапу. — Давай сюда. Коли в мои ворота вошли, я потерпевших отыщу и возверну, все до последней копеечки. Вот те истинный крест!

Соколов засмеялся:

— Так, братец, не пойдет! Вдруг ты себе зажулишь, а? А здесь не меньше тысячи. А мне от господ потерявших обязательно может быть приятное вознаграждение.

Дворник постучал валенком о валенок, перешел на жалобно-просящий тон:

— Пойми, немудрая твоя голова, я при исполнении и обмануть не имею резона. Давай, давай сюда, не утруждайся… — Он протянул руку.

— Не окусывайся! Толком отвечай: живут такие в твоем доме? Коли живут — проводи, а я тебе половину премии отдам.