Обещание страсти - Даниэла Стил

– Ты в опасности, Лукас? Я имею в виду настоящую опасность?

– Ты имеешь в виду мое условное освобождение или другие виды опасности?

– И то и другое.

Он понимал, что она должна это знать, поэтому ответил. Более-менее правдиво.

– Я не нахожусь в непосредственной опасности, детка. Вовлечены очень озлобленные люди, но те, кто больше всего озлоблен, меньше всего подозревают, что я участвовал в этом. Таким образом я и веду свои дела. Кретины, занимающиеся условным освобождением, даже не попытаются что-нибудь сделать в настоящий момент и со временем остынут. А некоторые горячие головы, вовлеченные в забастовку и не разделяющие моих взглядов, слишком боятся меня, чтобы даже показать мне кукиш. Так что сейчас я не в опасности.

– Но ты можешь оказаться в опасности, не так ли?

Ей стало страшно лишь при одной мысли об этом. Осознать это, принять это. Она знала об этом с самого начала. Но теперь она влюблена в него. Это все меняет. Она не хочет, чтобы он был каким-то отчаянным мятежником. Она хочет, чтобы он вел мирный образ жизни.

– О чем ты думаешь? Кажется, что ты была за тысячи километров отсюда. Ты даже не услышала моего ответа на твой вопрос.

– А что ты ответил?

– Что я могу подвергнуться риску, переходя улицу, так из-за этого мы же не станем параноиками? Ты тоже можешь быть в опасности. Тебя могут похитить за солидный выкуп. И что? Зачем сходить с ума, размышляя, угрожает мне опасность или нет? Я сижу здесь, я в порядке и люблю тебя. Это все, что тебе следует знать. А теперь скажи, о чем ты думала?

– Что я предпочла бы, чтобы ты был биржевым маклером или страховым агентом.

Она улыбнулась, а он расхохотался.

– Ох, Мама, ты вытащила не тот билет!

– Ну, хорошо, пусть я буду сумасшедшая. – Она пожала плечами в некотором замешательстве, а затем снова серьезно посмотрела на него. – Люк, зачем ты продолжаешь связываться с этими забастовками? Почему ты не можешь оставить все это в покое? Ты больше не сидишь в тюрьме. А это может стоить тебе многого.

– О’кей. Я скажу тебе почему. Потому что некоторые из этих парней получают три цента в час за работу, которую они там выполняют. Это изнурительная работа в условиях, в которых и собаку бы не стали содержать. А у них есть семьи, жены и дети, как и у всех остальных. Эти семьи получают пособия, но они не нуждались бы в этом, если бы эти бедолаги в тюрьме получали нормальную зарплату. Даже не высокую зарплату, а просто скромную. Нет ничего плохого в том, что они могли бы откладывать часть денег. Они им нужны так же, как и всем остальным. А они работают за еду. И это чертовски тяжелая работа. Поэтому мы устраиваем забастовки. Мы делаем это таким образом, чтобы система, которую мы используем, могла быть внедрена в любой тюрьме. Как только что прошедшая забастовка. В Фолсоме собираются устроить почти такую же, с некоторыми изменениями. Возможно, на следующей неделе. – Он увидел выражение ее лица и покачал головой. – Нет. Я им не понадоблюсь для этого, Кассия. Я выполнил свою работу здесь.

– Но какого дьявола ты должен этим заниматься?

Она сказала это почти сердито, и это удивило его.

– Почему бы и нет?

– Во-первых, твое условное освобождение. Если ты находишься на условном освобождении, ты все еще «принадлежишь» государству. Твой срок был от пяти до пожизненного, не так ли?

– Да. Ну и что?

– А то, что они официально владеют тобой пожизненно. Так?

– Нет. Только еще два с половиной года, пока не закончится мое условное освобождение, всезнайка. Похоже, ты много читала на эту тему.

Он зажег еще одну сигарету, избегая ее взгляда.

– Да, я читала. И не надо скармливать мне это дерьмо про два с половиной года. Они могут аннулировать твое условное освобождение в любую минуту, когда захотят, и тогда они снова заполучат тебя пожизненно. Или еще на пять лет.

– Но, Кассия, зачем им это делать?

Он попытался притвориться, что не знает.

– О бога ради, Люк. Не будь наивным, или ты говоришь это ради меня? За агитацию в тюрьмах. Это нарушение твоего соглашения об условном освобождении. Ты не нуждаешься в том, чтобы я тебе это говорила. И я не такая тупая, как ты думаешь.

Она прочитала больше, чем он ожидал. С ней трудно спорить. И она совершенно права.

– Я никогда не думал, что ты тупая, Кассия, – притихшим голосом сказал он. – Но и я не тупой. Я сказал тебе, что они никогда не смогут повесить на меня эту забастовку.

– Откуда ты знаешь? Что, если кто-нибудь из твоих сообщников, с кем ты проделал это, скажет что-нибудь? Что тогда? Что, если какой-нибудь ублюдок не вытерпит и убьет тебя? Какой-нибудь «радикал», как ты их называешь.

– Тогда и будем беспокоиться. Тогда. Не сейчас.

Она замолчала, ее глаза заблестели от слез.

– Прости, Лукас. Но я ничего не могу с собой поделать. Я беспокоюсь.

И она знает, что у нее для этого есть основательные причины. Лукас не собирается оставить свою работу в тюрьмах, и он в опасности. Они оба это знают.

– Послушай, Мама, давай забудем об этом и пойдем поедим.

Он крепко обнял ее обеими руками и поцеловал в глаза и в губы. С него на время хватило серьезных разговоров. Напряжение между ними потихоньку ослабело, но Кассия все равно не смогла преодолеть свой страх. Она поняла, что ведет проигранную битву, надеясь убедить его бросить то, что он делает. Он прирожденный игрок. Ей остается лишь надеяться, что он никогда не проиграет.

Спустя полчаса они спустились вниз.

– Куда мы идем?

– В «Ванесси». Лучшая паста в городе. Ты разве не знаешь Сан-Францико?

– Не очень хорошо. Я бывала здесь ребенком и однажды, лет десять назад, на приеме. Но я мало что видела. Мы где-то обедали в ресторане с полинезийской кухней и жили в отеле на Ноб-Хилл. Я помню канатную дорогу, и это, пожалуй, все. Я с Эдвардом и Тоти.

– Это звучит не слишком интересно. Господи, да ты совсем не знаешь этого города!

– Не знаю. Но теперь я увидела «Ритц», а ты можешь показать мне все остальное.

Она пожала его руку, и они обменялись умиротворенными улыбками.

Ресторан «Ванесси» был заполнен до отказа, даже в десять часов вечера. Художники, писатели, газетчики, политики, дебютантки и посетители театров. Толпа представляла собой сборище всех слоев общества, которых можно встретить в городе. И Лукас оказался прав. Пасту здесь готовили великолепно. Кассия выбрала ньокки, Люк – феттучини, а на десерт они заказали незабываемый забальоне.

Кассия откинулась на стуле, держа в руках чашку с эспрессо, и лениво огляделась вокруг.

– Знаешь, это напоминает мне «Джино» в Нью-Йорке, только здесь лучше.

– В Сан-Франциско все лучше. Я влюблен в этот город.

Она улыбнулась ему и сделала глоток горячего кофе.