Новая сестра - Мария Владимировна Воронова

– Благодарю вас.

– Добро.

Он повернулся на каблуках, промаршировал к выходу, но в дверях вдруг остановился:

– Слушайте, Катя, а я ведь платок вам так и не вернул.

– Не беспокойтесь, пожалуйста. Вдруг вам еще пригодится…

Стенбок отмахнулся:

– О, не надо рисовать меня старой развалиной! Я совершенно здоровый человек, такие приступы бывают у меня редко, не всякий год.

Катя улыбнулась, не зная, что ответить на эту похвальбу.

– Я должен вернуть вам платок как можно скорее, ведь впереди еще долгие холода. Как я могу вам передать?

Катя пожала плечами:

– Как вам угодно. Я могу забрать у вашего секретаря.

– О нет, только не это. Девушка и предмет одежды – великолепный повод для сплетен, и неважно, что это всего лишь пуховый платок.

Катя чуть не хихикнула, представив, с какой ураганной силой распространится по академии новость про ее роман с начальником клиник. При всей нелепости этого предположения в нем было что-то приятное.

– Я попрошу Константина Георгиевича передать, если это удобно, – нашлась она.

Стенбок помолчал, хмурясь.

– А знаете что, Катя, – сказал он наконец, – мы задумали сделать зимний праздник для детей сотрудников. Знаете, такие гуляния на свежем воздухе, лыжи, снежки, коньки… Приходите.

– Но у меня нет детей…

– Это ничего, – уголки его рта дрогнули, будто Стенбок хотел засмеяться, но сразу передумал, – поможете с организацией, и сами покатаетесь. Вы хорошо стоите на коньках?

Она пожала плечами:

– Очень средне.

– Что ж, я предложу вам свою руку.

Катя снова не знала, что ответить.

– И вообще подключайтесь к нашей молодежи, – продолжал Стенбок, – они планируют кое-что грандиозное для ребятишек, с настоящими спортивными состязаниями, призами и подарками, и будут рады каждой новой паре рук.

С этими словами он наконец ушел.

* * *

Мура в растерянности грызла кончик карандаша.

После убийства Кирова партийных руководителей обязали следить за тем, что работники говорят о смерти Сергея Мироновича, составлять сводки о настроениях людей, а информацию о тех, кто высказывался негативно, передавать в НКВД, который по этим рапортам задерживал людей, а дела без проведения всякого следствия передавались сразу в районные суды.

Получив из обкома сию инструкцию, Мура немедленно созвала общее собрание, где выступила с речью о том, что враг не дремлет, он хитер и коварен, замаскировался, затаился под маской честного труженика, а сам только и ждет, чтобы нанести удар. В этих суровых условиях обострившейся классовой борьбы от каждого трудящегося требуется бдительность. С коммунистов и комсомольцев особый спрос, но и беспартийные тоже должны следить за собой. Любое неосторожное высказывание может стать грозным оружием в руках врага, человек может долго не отдавать себе отчет, что льет воду на мельницу троцкистов, а когда заметит, будет уже поздно. Поэтому, товарищи, бдительность, бдительность и еще раз бдительность!

Не понять столь толстый намек мог только полный идиот, коих в академии, к счастью, не водилось. Правда, исходя из логики событий, затаившимся врагом выходил сам НКВД, но Мура решила не углубляться в эту скользкую тему.

При каждом удобном случае она напоминала о классовом чутье, бдительности и осторожности, и сотрудники держали языки за зубами, что позволяло ей отправлять в обком стандартные отчеты про всеобщую скорбь, сплоченность, трудовой энтузиазм, классовое сознание и беспощадную борьбу с классовым врагом.

Мура так надеялась, что обойдется без доносов, что удастся ей проскочить это скорбное время, никого не отправив в лагерь или на исправительные работы, но нет, легла на стол бумажка от записной склочницы Антиповой.

В своем опусе бдительная Елена Егоровна сообщала, что доктор Гуревич во время операции сказал, как хорошо, что Киров умер, а присутствовавший тут же ответственный дежурный хирург Воинов горячо согласился с этим постулатом, от себя присовокупив, что Киров заслужил смерть.

Мура сморгнула, потрясла головой и еще раз прочла эту дичь, надеясь, что в этот раз она покажется разумнее. Нет. Увы, приходится признать, что два полных идиота в академии все-таки нашлись. Это же надо было додуматься после всех ее предупреждений распускать язык, да еще в присутствии Елены Егоровны! Господи, да такие кощунственные вещи нормальные люди боятся дома под одеялом жене на ушко шепотом сказать, а тут… Бред какой-то!

Отбросив карандаш, Мура заходила по кабинету. Главное, Гуревич! Воинов ладно, неизвестно, какие у него там соображения. Жена – бывшая княжна, это как бы тайна, но, кому положено знать, те знают. Когда женат на аристократке, всякое может в голову прийти.

Но Гуревич! Он искренне скорбел по Сергею Мироновичу, даже к ней пришел за утешением. С такой теплотой вспоминал Кирова и вдруг ляпнул! Нет, в принципе не верится, что Гуревич способен на такие людоедские высказывания в чей бы то ни было адрес, он первейший в академии гуманист и пацифист.

Партийный долг не требует от нее вести расследование, достаточно передать бумагу в НКВД, а там уж пусть разбирается народный суд. После краткой перебранки между свидетельницей и подсудимыми, которая теперь заменяет судебное следствие, Гуревич с Воиновым получат скорее всего по году лагерей. Все-таки слишком жесткие высказывания, чтобы ограничиться исправительными работами по месту трудоустройства. Казалось бы, год не так уж много за, по сути, словесную диверсию, но для Гуревича это будет означать утрату мастерства. В лагере ему не дадут беречь руки.

Мура вздохнула. Вариант, что в суде не поверят Елене Егоровне, маловероятен. Презумпция невиновности давно сдана в архив, и если судья оправдывает врагов, желавших смерти товарищу Кирову, то он сам троцкист и диверсант и место его в тюрьме.

Что же делать? Мура попросила секретаршу вызвать Антипову, и та не замедлила явиться с выражением нетерпеливой радости на лице. Как же, сейчас враг будет повержен.

– Вы это слышали своими ушами? – спросила Мура, помахав бумагой перед носом Елены Егоровны.

– Конечно! Я, знаете ли, напраслину не возвожу ни на кого, сигнализирую только правду.

«Ну естественно», – мрачно подумала Мура, усаживая Антипову за стол и сама садясь напротив.

– Елена Егоровна, разрешите вас заверить, что я целиком на вашей стороне, – Мура поддала в голосе проникновенности и сложила руки на груди, – вы настоящая большевичка, бдительный товарищ, и я доверяю вам, как самой себе!

Антипова кивнула.

– Только Гуревич – уникальный специалист, – продолжала Мура, – мы с вами даже представить себе не можем, какие у него связи.

Антипова пожала плечами:

– А нечего болтать.

– Вы правы, Елена Егоровна. Врага надо изобличить, но я боюсь, как бы мы с вами сами от этого не пострадали. Гуревич