Меланхолия - Михаил Савеличев

Она снимает черный свитер, стаскивает его через голову вместе с платком и очками, комкает в неряшливый узел и отбрасывает. Лишь темные полоски бюстгальтера пересекают спину и лопатки. Осторожно спускается по ступенькам и выходит под дождь, под низкие тучи в объятия ветра. Осторожно крутится, раскинув руки и подняв голову к небу, медленно поворачивается, красуясь почти голым телом. Светлые волосы намокают, как-то жалко облепляя голову потемневшими прядями.

- Я красивая? Скажи мне, что я красивая, как требует ритуал!

- Ты прекрасна, - соглашаюсь. Обнаженная женщина под дождем вызывает жуткий озноб и лишь одно желание - чтобы она быстрее вышла из коричневой лужицы, вырвала ноги из податливой грязи, в которую они погрузились по щиколотку.

Госпожа Р. послушно поднимается по лестнице, оставляя маслянистые отпечатки небольших ступней. Останавливается, замирает. Бюстгальтер странно смотрится, но она его не снимает.

- Ты еще не решил задачу? - недовольно спрашивает меня. - Ты еще раздумываешь? Хотя... ты, наверное, прав. Нужно многое обдумать. Мало кто думает. Они предпочитают указатели и дешевые карты для дураков. Кто-нибудь придумал бы каких-нибудь космических пришельцев...

Она подходит и проводит холодными ладонями по моим плечам, по груди... Влажное ощущение спускается вниз и замирает на животе странной печатью. Моя одежда для нее не преграда. На мне нет одежды. Нет вообще ничего в мрачной пугающей пустоте, по сравнению с которой ее тело - долгожданное спасение.

- Знаешь как меня иногда называют?

- Нет... Госпожа Р...

- Ну что за глупые шутки, - тихо шепчет она. - Парвулеско глупо шутит...

- Тогда у тебя нет имени...

- Единорог. Порой меня называют Единорог. Ты еще не разучился расстегивать застежки? Тогда почему ты медлишь?

24 октября

Попытка бегства

В объятиях не было наслаждения. Только борьба и взаимное выталкивание на острую бритву абсолюта, чье приближение леденило кожу и заставляло поджимать пальцы. Два космических божества исполняли грандиозный танец соития в молчании, в боли, в ненависти. Тьма расступалась в их зажмуренных глазах и лишь раскаленные жала метались от одной бездны к другой, выискивая случайных жертв. Казалось, что тела прорастали друг внутрь друга, дыхание и стук сердец сливались в хаос, и лишь где-то внизу рождалась гармония единого андрогина, зачинавшего жуткое потомство.

Здесь нельзя упасть в горячее и коварное болото расслабляющего безволия инстинктивного движения. Все должно быть рассчитано и осмыслено, каждый такт обязан распасться на миллионы отражений одной и единственной идеи, оплодотворить великую пустыню бытия... С каждой нотой пароксизма восторга, исторжения в податливое тело, в таинственные лабиринты вагины, яркий пульсирующий шар обретал подлинную жизнь, сквозь протуберанцы света прорисовывались застывшие статуи, и трубы выпускали в несуществующее небо протяжный и унылый свист.

Иногда тьма застывала и подлинное зрение, которому не нужен свет и глаз, различало узкое и длинное женское тело, по которому шли загадочные узоры, указующие движение губ, языка, пальцев и ладоней... Все было предусмотрено в тайном ритуале инициации, пробуждения Белой Дамы, длинный заговор теней мог торжествовать непонятную победу в непонятной битве, но что-то мешало этому - тончайший сдвиг, оттенок, нота, которые не уловить, не исправить, но от которых все становится не так. Запретная человеческая нежность, хищное вожделение исполнившегося желания, лживая значимость личины, соблазнившей, овладевшей...

- Ты моя...

- Нет...

- Ты моя!

- Нет!!! Взгляни на это!!!

Приказ, которому нельзя подчиниться, потому что уже нет только своей воли, только своего желания, потому что нет никакого женского и мужского, а есть только мир и то, что мешает ему назойливостью, иронией, человечностью, темным пятном растекающейся по шелковой простыне. Забытое создание, может быть даже бог, имя и существование которого испепелило дрожание зрачка, словно горячая волна прокатилась по белому морю, выжигая вечные торосы до основания черных вод.

И в воцарившей влажной мгле пробудились псы.

Было невозможно понять, выделить собственное тело, проследить его среди бессмысленных комков одеяла и раздражающей гладкости ткани. Мир родился, но он был еще слишком плотным, тесным, обтягивал кожу легким касанием преодоленной ночи, но в него уже проникали далекие лай и вой. От их присутствия на кожу осаждались острые крошки хрустальной пыли и теперь любое слабое движение порождало взрыв пробуждающих уколов.

Женщина исчезла, растворилась, осталась в теургическом сне по ту сторону города, по ту сторону смерти и, возможно, луны. Привычный пепел одиночества покрывал чувства, отторгал и гасил аляпистую яркость грез, а нелепый аппарат чтения и изменения мыслей, установленный где-то наверху, включился, почуяв добычу. Пока он разогревался, я прикинул - сколько нужно таких штук, чтобы покрыть всю территорию. Стационарными модификациями здесь не обойтись. Нужно нечто помощнее или, наоборот, не так примитивно сконструированное. Например, геостационарный спутник с излучателем... или использование уже готовых сетей передачи данных - оптоволоконные, телефонные... Хорошо использовать электрические провода и сотовую связь, модулируя сигналы сверхдлинными волнами. Возникнут небольшие скачки напряжения и легкие помехи, но кто на это обратит внимание? А ведь есть еще трубы, пустоты подземных коммуникаций, игрушки на батарейках, в конце концов... Что стоит промодулировать обычную батарейку? Или сделать накладку на водопроводную трубу, в результате чего обычный кран превращается в шпиона и гипнотизера?

- Идея сумасшедшая, но не лишена убедительности, - согласился старик. - Спецслужбы так бы и поступили.

- И ты веришь в такую чушь? - удивился маленький паршивец. - Во все эти заговоры? Страшные тайны?

Старик раскурил трубку и наставительно произнес:

- В начале был заговор... А уж потом все остальное.

- От этого становится как-то... как-то неспокойно, - паршивец поежился. - Конспирация...

- Я знаю, что тебе не нравится.

- Мне все не нравится, - огрызнулся паршивец. - Особенно то, что ты меня пугаешь. Ты зачем меня пугаешь?

- Как на голых женщин смотреть, так это тебе не запрещено. А как показать правду жизни... - старик затянулся и выпустил в потолок густую струю дыма, как перекипевший чайник. Он был необычайно доволен.

Паршивец сидел на камине, болтал ногами и разглядывал статуэтки. Отвечать не собирался, догадываясь, что эту перепалку он проиграл.

Я смотрел в темноту. Что-то происходило... Тайное и страшное движение, рождение чего-то жуткого, черного, предназначенного лишь мне, потому что я оказался единственным бодрствующим в пропотевшем от кошмаров городе.