Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков

Замерев ненадолго, Дмитрий медленно склонил голову к оголовью своего посоха — словно хотел услышать совет и от него. Судя по всему, тот одобрил предложение Скопина-Шуйского, потому как напряженно вслушивающиеся депутаты сначала различили негромкое:

— Что же, это хороший выход. Мне бы не хотелось казнить тебя как изменника, пан Тадеуш — вся твоя вина лишь в том, что доверился не тем людям…

И затем властное:

— Эй, кто там! Принесите пану и его друзьям сабли и прочее, что они пожелают.

Покинув сбитого с толку шляхтича, Дмитрий направился к тронному возвышению — но замедлил шаг возле столика с грамотами. Чуть подумал, неслышно хмыкнул, и на глазах у всего Вального сейма как-то обыденно воткнул посох до половины наконечника в каменный пол, освободив руку для чернильной ручки. Один за другим напоказ подписал все три экземпляра привилея, и властным мановением руки пригласил членов Пан-Рады отметиться на веленевом пергаменте. При этом особо заострив внимание на необходимости присутствия строго конкретного духовного чина:

— Как хранителю одного из свитков, должно расписаться и митрополиту Киевскому, Галицкому и всея Руси.

Ах, как же засиял владыко Иона! Как засветился морщинистым седовласым солнышком, степенно вышагивая к столику и зорко поглядывая по сторонам: все ли видят триумф православной веры? Все ли слышали, как Великий князь впервые за все время огласил полный его титул? Есть кто-то, не осознавший, что именно митрополичий престол выбрали ответствовать за хранение столь важного Привилея? Разумеется, среди поветовых избранников слепых, глухих и совсем уж скорбным разумом не обнаружилось — шляхта давно уже знала из слухов, что восемнадцатилетний правитель порой бывает весьма злопамятным… Как то и положено любому настоящему государю. И то, что епископу Протасевичу еще долго будет сказываться отравитель-католик и сбежавший аббат бернардинцев (а великому канцлеру Радзивиллу его троюродный племянник-предатель), никого особо не удивило. И вообще, умы и внимание поветовых избранников занимало грядущее вразумление Загоровского: наблюдая за тем, как ближники молодого государя снимают с него жупан с перчатками, и бережно укладывают к великокняжеским регалиям чудодейственный наперсный крест, венец и перстень, депутаты вполголоса обменивались предположениями. Например, почему Димитрий Иоаннович упомянул про друзей наглеца-Загоровского так, будто в Тронной зале присутствовал еще кто-то ему сочувствующий? В смысле, кроме малость помятого и откровенно встопорщенного несколькими напряженными «диспутами» дружка-депутата, усердно оборонявшего пана Тадеуша от недовольства левой половины Вального сейма.

— Возьми, государь.

Не обращая внимания на нешуточно-свирепый взор князя Старицкого, коим тот прожигал Скопина-Шейского, княжич вложил рукоять своей плетки в подставленную ладонь и услужливо предложил:

— Или послать за четыреххвосткой со свинцовыми грузиками?.. Ежели моя не по руке?

— Не стоит…

Небрежно махнув пару раз на пробу коротким и толстым плетивом, расширяющимся на конце в небольшую подушечку-шлепок, отделанную бахромой, государь Московский и Великий князь Литовский, Русский и Жмудский засунул инструмент грядущего наставления на путь истинный за пояс-кушак. Прислушался к подошедшему главе своей Постельничей стражи, коротко доложившему о чем-то — и заодно мельком, но ОЧЕНЬ нехорошо глянувшему на высунувшегося с дурной инициативой княжича. Тот, впрочем, шипение Старицкого и более чем внятный намек в темных глазах боярина Дубцова откровенно игнорировал, сохраняя дивную безмятежность и любуясь небольшой очередью из радных панов, старательно выводящих на веленевых грамотах свои росписи.

— Твоя вполне подходяща.

Закатав рукава обнаружившейся под жупаном рубахи из тонкого беленого льна, и поправив рубиновые четки, в три витка охватывающие правое запятье, молодой Отец всея литовского народа вышел на середину Тронной залы. Откуда громко удивился в сторону двух бравых шляхтичей с саблями в руках. Мало того, верный соратник оратора-обличителя не постеснялся и кольчужную рукавицу натянуть на свою десницу — правда, уверенности это ему не добавило, скорее наоборот.

— Не слишком ли мало у тебя оказалось друзей, шляхтич⁉

Прикусив изнутри щеку, чтобы не брякнуть какого-нибудь оскорбления, пан Тадеуш процедил:

— И того довольно… Государь.

— Н-да? Тогда я выражусь яснее: твои друзья встанут подле тебя прямо сейчас, или их ждет свидание с дыбой и огнем.

Стоило этому щедрому предложению прозвучать, как в нестройной толпе видаков тут же образовалось некое неясное шевеление — по итогам которого группа поддержки Загоровского увеличилась вдвое. В отличие от депутатов, сабли у свидетелей благородного сословия никто на хранение не принимал, зато шляхтичей внятно предупредили, что в случае любого подозрения дворцовая стража стреляет сразу и наповал. Пистоли у охраны двуствольные и прекрасной тульской выделки — так что участь дураков, решивших обнажить в Тронной зале клинки… Именно поэтому новоприбывшие потянули из ножен свое оружие только после того, как главный постельничий нехотя кивнул.

— Когда Бог забирает что-то, как правило, он дает нечто взамен. К примеру, у ослепших очень часто обостряется осязание и слух… Коий способен разобрать, когда сердце человека бьется в волнении, а когда — от страха быть разоблаченным. Взять его!

Стажа в черненых бахтерцах мигов выдернула из раздавшейся толпы богато разодетого, но на диво скромного шляхтича, мимоходом заткнув ему рот многоразовым кожаным кляпом. Десяток секунд, и он уже был на пути в дворцовые подвалы, где еще при Ягелонах оборудовали отменные гостевые «покои» для тех, кому требовалось срочно освежить память — ну или просто побыть неопределенное время в тишине, холоде и полном одиночестве.

— Ты никак запамятовал, пан Тадеуш, что в Вильно приехал с пятью друзьями?

Дернув головой так, словно воротник кунтуша на миг превратился в удавку, Загоровский перехватил-перебрал пальцами по рукояти верной корабели, поправил темляк на руке и спокойно ответил:

— Каждый сам выбирает перед Богом, где и когда ему стоять.

Едва заметно кивнув, Дмитрий подошел на три шага к короткому строю шляхтичей и попросил своего секретаря:

— Князь Константин, будь добр, объяви нам.

Нервничающий Острожский тут же вытянул из рукава платок, чтобы дать отмашку. Затем, сообразив что правитель такого знака не увидит, запихал его обратно и хрипло прокаркал:

— С Божией помощью — начинайте!

Весь Вальный сейм разом затаил дыхание: однако четверка шляхтичей не торопилась атаковать так и стоящего перед ними Великого князя. Но вот крайний левый все же набрался духа и вздернул клинок в широком махе, набирая скорость для секущего косого удара — однако на мгновение раньше слепец вытянул из-за пояса плеть и резко прыгнул…

— Х-ха-о-о-о-о!!!

Так как все депутаты были знакомы с воинским делом не понаслышке, то вполне успевали все прекрасно различать и додумывать: ловко отжав в сторону рукоятью плетки сабельный клинок второго шляхтича, Димитрий Иоаннович