Государь (СИ) - Алексей Иванович Кулаков

— Кто там первый, давайте его на правеж.

Поправлять царевича не рискнули, просто представив пред его очи предполагаемую ведьму. Окинув беглым взглядом ее согнутую фигуру в измызганной власяннице[1], которой до состояния лохмотьев оставалось всего ничего, средний сын Великого государя всея Руси бросил в сторону короткое:

— Оглашай.

Местный писарь за столиком, покрытым подозрительными пятнами и потеками воска, с готовностью подхватил узловатыми пальцами лист крепкой конопляной бамаги:

— Вдовица Акулинка, девятнадцати лет, бездетная: взята по доносу старосты села Боровское, что в Пусторжевском уезде. Обвиняется в наведении порчи на жителей сего села, отвращении их душ от истинной веры, и окаянном душегубстве! А именно: гаданиях на воде и огне, насылании разных болестей на скотину, и сведении в могилу своим черным волховством добрых христианок Фёклу и Марию.

Еще раз оглядев обвиняемую, царевич равнодушно поинтересовался:

— Признаешь вины свои?

Боязливо приподняв голову и глядя в ноги судье, женщина осторожно помотала головой, явно опасаясь злить придерживающего ее за ворот власяницы рослого служителя Тимофеевской башни.

— Огласи Символ Веры.

Запинаясь и сбиваясь, но тут же начиная заново, вдовица подтвердила, что она примерная христианка.

— Гаданиями занималась?

Попытавшись пасть на колени, женщина только зависла в воздухе, без труда удерживаемая катом.

— Так ведь…

Не сразу, но все же поняв причину молчания обвиняемой, дознаватель тихо подсказал ей правильное обращение к судие царской крови:

— Так ведь на Святки все девки гадают, на суженого-ряженого… Вот и я, с подружками… А как мужней стала, так более никогда-никогда, царевич-батюшка!!!

Едва заметно поморщившись, что тут же было истолковано служителями веры как добрый знак, Иоанн Иоаннович поинтересовался:

— Болезни и порчу насылала? Волховством занималась?

Опять дернувшись в попытке упасть на чисто выметенный и выстланный брусчаткой пол, начинающая деревенская знахарка честно призналась:

— Не умею, царевич-батюшка.

Проигнорировав едва заметный смешок брата, судья перешел к последней, и самой тяжелой части обвинения:

— Как сжила со свету своих сельчанок?

Уже поднабравшаяся опыта Акулина посягать на чистоту пола не стала, и твердо… Насколько ей позволял подрагивающий голос, объяснилась:

— … Марья простыла сильно, а с утра на речку пошла, стираться. Я ей от жара в грудях дала травок, но она все одно преставилась через седьмицу…

Затем прозвучала история о бедняжке Фёкле, которая не захотела рожать от нелюбимого мужа и пришла к давней подружке за помощью — а та по незнанию своему и присоветовать ничего не смогла толкового!.. Так что ушла она ни с чем, но люди-то все видели; так что когда спустя время молодая жена старшего сына старосты в одну ночь истекла кровями до смерти, виновницу долго искать не стали. Собственно, вообще не искали, сразу же вломившись к знахарке с дубьем, и вытащив за волосья… Далее повествование резко оборвалось — по причине ката, легонько встряхнувшего чрезмерно разболтавшуюся грешницу. Ибо справедливому, но увы, не очень терпеливому судье попросту надоело слушать торопливо-многословное тарахтенье вдовицы: что нужно, он узнал еще на первых словах вспыхнувшей надеждой женщины.

— Били?

Акулина весьма красноречиво поежилась, охватив себя руками за плечи.

— В монастыре тоже?

И опять ее молчание было выразительнее иных слов. Тяжело поглядев на монаха, представляющего интересы Никольской обители и отца-настоятеля оной, Иоанн Иоаннович недовольно поинтересовался:

— Ну и зачем вы ее в Москву притащили? Дело мог разобрать любой дьяк Разбойного приказа. Что же до гаданий при свечах на Святки, то любой поп за это малую епитимью наложит, и тут же отпустит сей невеликий грех.

— Так… Царевич-батюшка, мы же не своей волей, это на сельском сходе ее объявили волховкой…

Увидев небрежный жест затянутой в перчатку руки, дознаватель начал убирать плотные вязки с рук и шеи своей подопечной. Чуть повернув голову к писцу, догадливо подхватившему свежеочиненое гусиное перо, судья огласил приговор:

— Сим говорю: вдовица Акулина признана невиновной, и более того, пострадавшей от беззаконного насилия. Отмыть, переодеть и накормить, после чего отвести в Аптекарский приказ, глава которого и решит дальнейшую ее судьбу. Так же поручаю Разбойному приказу провести дознание и взыскать с виновников обычную виру: в пользу претерпевшей побои и обиды, в пользу казны, в пользу Церкви.

Переминающийся с ноги на ногу инок Никольского монастыря невольно изменился ликом, потому как вирье-то, получается, грозило и его обители: однако дознаватель, подхватив лопатообразной ладонью тихо заплакавшую честную вдовицу под живот (словно какую девчонку малолетнюю), мигом унес ее в сторону выхода из башенных подземелий. Но место долго не пустовало, и уже другой служитель Тимофеевки поставил на правеж самого обычного мужика средних лет, чей нос зримо свидетельствовал о невзгодах, не раз выпадавших на долю хозяина — будучи несколько раз сломан и заметно повернут на правую сторону. Писец, не дожидаясь знака, монотонно заговорил:

— Рядный трудник[2]Горелинского монастыря, что в Зубцовском уезде — Антипка, сын Потапов, двадцати трех лет: изобличен свидетелями в наведении порчи и злом волховстве на скот, принадлежащий обители; а тако же, в знании трав и ядов тайных!

Прошлого монаха сменил послушник, причем даже сумрак подвала не мог скрыть добротный подрясник и характерную выправку пожилого, но крепкого телом смиренного служителя Веры. Который в свое время явно и сабелькой успел помахать, и кольчугу поносить — ну а уже потом, состарившись, порядком устав от мира и ноющих на непогоду былых ран, обратился к Богу.

— Еще один волхв? Откуда вы их только берете… Огласи Символ Веры.

Монастырский скотник уверенно оттарабанил положенные слова и даже медленно перекрестился, чувствуя при этом, как предупреждающе сжалась на шее тяжелая лапа ката.

— Ну что, раб божий Антипка: наводил порчу?

— Нет! И на том готов крест целовать!!!

— А волховством занимался? Тоже нет? Получается, наговаривают на тебя видаки монастырские?

— Я… Царевич-батюшка, сызмальства при разных животинках был, доглядывал за ними. Помогал отелится, а случалось что и ослабевших жеребых кобыл выхаживал…

Перекосившись от незаметного удара в печень, скотник перешел к сути, довольно толково пояснив, что устал терпеть незаслуженные обиды и решил со всей своей семьей отъехать от обители в соседний уезд. Там близ Вышнего Волочка по указу великого государя как раз начали копать большой канал, да и помещик знакомый из тех мест тоже заманивал к себе на хороший ряд… Антип как оно и полагается, загодя объявил о своем желании отцу-ключнику, а тот сперва начал ругаться, потом уговаривать остаться, под конец же вовсе кликнул послушников и бросил упрямца в холодную келию.

— Просто так схватили и бросили?

— Дык, я же напоследок к своему стаду пришел попрощаться… Сызмальста ведь с ними, каждую