Ароматы кофе - Энтони Капелла

— Что это был за мужчина? — спросила Кику. — Тот, который сделал с тобой это?

— Винията Анантан, — прошептала Алайа.

Это был бригадир из тамилов. Это все намного осложнило. Работники боялись бригадира куда больше, чем массу Крэннаха или массу Уоллиса. Только бригадир мог определить человека на легкую работу, скажем, с мотыгой, или на тяжелую, скажем, двигать поваленные деревья. Бригадир мог исподтишка огреть палкой по ногам, если решал, что кто-то не слишком усердно трудится. Бригадир мог урезать жалованье, если кто-то не сделает то, что тот приказал.

Кику понимала, если деревенские теперь не выступят все вместе, то жизнь для всех станет невыносимой. Он пошла к себе в хижину, отыскала свою палку сикквее.

Сикквее была у каждой женщины: она передавалась от матери к дочери, едва дочь переставала быть девочкой. Сделана была палка из платана, женского дерева. У каждой женщины была палка из платана. Это был знак того, что все они связаны между собой. Когда Кику принимала роды или варила травы от лихорадки, она стучала своей палкой по лбу больного, чтобы показать, что не только свою собственную мудрость вкладывает, но еще и мудрость сикквее, через которую перетекала сила всех женщин, кому она принадлежала раньше. Просто держать эту палку уже придавало силы — не мужской силы, чтоб поднимать большие камни и бороться, а женской силы, такой, чтобы выжить. С этим даром силы, правда, приходила и ответственность. Если какой женщине срочно требовалась помощь, все что ей требовалось, это взять свою палку, выйти из своей хижины и крикнуть. Было это нечто вроде сигнала тревоги; каждая женщина, услыхав крик, обязана была оставить свои дела, выйти и к этому крику присоединить свой.

Кику коснулась лба своей палкой, вбирая ее силу. Потом вышла наружу и прокричала:

— Интала Ааийаа дхагейтее? Дочь женщины, слышишь ли ты?

На миг стало тихо. Но вот со стороны одной из хижин прозвучал ответный крик:

— Одуун на гахее! Я слышу!

— Я слышу! — прокричал и другой голос.

Со всех сторон сбегались женщины. Все кричали, что слышат призыв сикквее. Они окружили Кику с Алайей, встав к ним спинами, и, воздев свои палки, нараспев повторяли призыв:

— Интала Ааийаа дхагейтее? Интала Ааийаа дхагейтее? — пока все женщины деревни не выбежали на зов.

Мужчины столпились вокруг, покачивая головами.

Шум утих, так как все ждали, что скажет Кику. Она собиралась с мыслями: важно, чтобы вся деревня поняла, что все это очень важно.

— Саафу больше нет, — начала Кику. — Сперва осквернили наш лес. Мы слышали голоса иных мужчин у костра, что это доброе дело, что белые люди могут показать нам, как обуздать лес с топором в руках. Но вернет ли это саафу? Саафу — это наша общая жизнь с лесом, когда мы с ним на равных.

Кое-кто из слушателей закивал, но за заслоном окружавших ее женщин Кику было видно, что молодых мужчин она не очень убедила.

— Сейчас напали на сестру мою Алайю, — продолжала Кику. — Сегодня Алайа. Завтра это будет жена или дочь кого-то из вас. И поэтому вы должны сказать белому человеку, что мы больше не станем на него работать. Вместо того, чтобы учить нас своим недобрым делам, пусть сперва поучится у нас, как понимать саафу. А пока женщины перейдут ручей.

«Перейти ручей» — это были ритуальные слова. Это означало, женщины перестанут участвовать в жизни деревни. Не будут ходить за детьми, готовить пищу, жить с мужьями, пока не установится порядок и мир.

Кику повела женщин в джунгли, вон из деревни. Когда женщины проходили мимо, Тахомен встал и торжественно произнес:

— Без женщин погаснет огонь. Мы, мужчины, должны сделать все, чтобы вернуть саафу.

Возвратившись из Харара, я застал плантацию в состоянии смуты. Похоже было, что африканские работники учинили нечто вроде забастовки. Тамилов это не затронуло, поэтому угрозы для нормального ведения хозяйства не представляло. Однако Гектор стремился восстановить порядок как можно скорее.

— Понятно, что этот малый не должен был так поступать. Но случай подоспел как раз вовремя. Надо показать этим людям, что главное не их слюни, а дело.

Организовали судилище. Перед ним предстал с пристыженным видом тамил, и на глазах у всей деревни он признался в содеянном. За это с него был взят штраф размером в четыре рупии.

— Ну вот, — сказал Гектор, оглядывая собравшихся жителей деревни. — Все и уладилось. Все могут вернуться к своей работе.

Даже после того, как его слова были переведены, жители деревни не тронулись с места.

— Теперь-то к’ого черта, Джимо? — гаркнул Гектор.

Немного посовещавшись с местными, Джимо сообщил, что местные хотят, чтоб штраф выплатили им, а не суду.

— Исключено, — отрезал Гектор, делая отрицательный жест. — Это не в правилах правосудия.

— И еще они хотят, саа, чтоб того человека отправили отсюда, — тихо сказал Джимо.

— Что-о? И речи быть не может! Он выплатил штраф. Что они, не соображают, что вопрос исчерпан?

Похоже, так оно и было. Даже когда рассерженный Гектор распустил судилище, деревенские работать отказались.

— Отыщите-ка мне девчонку, — раздраженно бросил Гектор.

И Алайа была к нему приведена, и ей было приказано пожать тамилу руку, чтобы показать, что она на него не в обиде. Девушка молча стояла, опустив глаза, не желая протягивать руки. И когда тамил взял ее неподатливую кисть и потряс ею, негодование у наблюдавших за этим жителей деревни, казалось, даже возросло.

— Это уже переходит всякие границы. — Поднявшись, Гектор, с грозным видом шагнул в гущу жителей деревни. — Правосудие свершилось, — грозно бросил он. — Если вы не будете работать, я порву с вами контракт. — Взяв кирку, он сунул ее в руку Алайи. — На, бери! — Та неохотно взяла кирку. — Теперь пошла! Иди, работай!

Никто не двинулся с места.

— Джимо! — рявкнул Гектор. — Пороть!

— Саа?

— Двенадцать ударов кнутом. Потом выбери кого-то из парней, всыпь ему того же.

Джимо подал знак двум тамилам, те подошли и держали Алайю с двух сторон, пока Джимо хлестал ее кнутом по плечам и спине. Алайа кричала, но вырваться не пыталась. Когда ее отпустили, она упала на колени. Тамилы вытянули из толпы какого-то малого, выволокли его за руки в центр, будто тащили упиравшегося танцора принять участие в общем веселье. Этот тоже получил двенадцать ударов кнутом. За ним последовал другой…

— Гектор! — не выдержал и запротестовал я. — Ради Бога, послушайте! Нельзя же их всех пороть!

— Разумеется, можно. — Он повернулся ко мне: — Роберт, это ваша плантация. Если вы не способны поддерживать дисциплину, можете немедленно отправляться на родину. Как вы сумеете поддерживать порядок в мое отсутствие, если не желаете показать им, кто хозяин?

Завидев наше препирательство, Джимо переводил взгляд с меня на Гектора, ожидая дальнейших указаний.

— Ну что, Роберт? Как вы поступите? Будете вы их наказывать? Или вы знаете лучший способ? — не отставал Гектор.

Я колебался. Разумеется, Эмили бы ответила, что знает лучший способ, она бы, при необходимости, даже встала между карателем и его жертвой. Но что я знал о работе на плантации? Гектор явно рассматривал любые колебания с моей стороны просто проявлениями слабохарактерности. И в действительности я полагался на его опыт, осваивая как и что делать.

— Ну, ладно, — произнес я с тяжелым сердцем. — Если надо пороть этих жалких скотов, порите.

— Давай, Джимо!

Джимо, подняв свою палку, опустил ее на спину наказуемого; он не особо усердствовал, отвешивая надлежащее число ударов. Когда подошел к очередному, тот вскинул руки вверх, словно покоряясь, бормоча что-то.

— Говорит, саа, что работать будет, — доложил надсмотрщик.

Толпа звучно выдохнула — этот странный звук уже в большей степени выражал страх, чем гнев.

— Так, — Гектор обратился к жителям деревни: — Кто следующий? Ты — будешь работать? Ты? А ты? Отлично.

Сопротивление было сломлено. Похоже было, что жители деревни поняли, что слабый мятеж с их стороны не способен противостоять резкой атаке Гектора. Мне было их даже жаль.

Через две недели, думал я, я снова окажусь в Хараре. Только об одном были мои мысли. О Фикре.

После подавления забастовки Гектор произвел некоторые нововведения. Круглые хижины местных жителей были снесены и ровная поляна, на которой они прежде стояли, была расчищена для просушивания кофе. Местных поселили в сооруженные длинные деревянные бараки, наподобие тех, что были у тамилов: всех мужчин в один, и женщин отдельно в другой. Так что, сказал Гектор, теперь не будет больше ни африканцев, ни индусов, только работники плантации.