Ароматы кофе - Энтони Капелла

— Кто тебе это рассказал?

— Ибрагим. А что?

— История красивая. Хотя если бы и в самом деле был такой гениальный мальчик-француз, я бы это знал.

— Думаешь, Бей все выдумал?

— Думаю, несколько преувеличил.

Она улыбнулась.

— Что ты?

— Просто подумала, зачем бы ему преувеличивать, если сам это слышал?

— Но, должно быть, и не слышал вовсе, — сказал я.

Теперь, когда безумие нашего соития прошло, уже трудно было отделаться от чувства страха. То, что мы только что совершили, было больше, чем преступление. Я забрал у другого мужчины его женщину, осквернил его собственность и пустил по ветру его капитал, и все за считанные минуты. Я представления не имел, какие в Хараре существуют законы, но подозревал, что мой статус британского подданного сулит мне скудную защиту. И без того являясь предметом всеобщих насмешек за то, как обходится с Фикре, Бей поймет, что единственный способ вернуть себе хоть толику доверия — это осуществить месть такой неимоверной жестокости, чтоб даже недруги содрогнулись.

— Что с тобой? — Фикре приподнялась, заглянула мне прямо в глаза.

— Ничего.

— Раздумываешь, как он поступит.

— Как ты догадалась?

Она опустила руку на мой член.

— Все втянулось, как у улитки.

— Гм…

На меня обрушилась реальность случившегося: то, что нами сделано, изменить невозможно. Что толку теперь говорить: «мы больше не должны видеться» или «надо остановиться, пока не поздно». Уже слишком поздно. Мы сотворили то единственное, ужасное, что могло бы означать приговор нам обоим. Но все же в этом виделась некая вольность: что сделано, то сделано.

К третьей чашке кофе она подала веточку тена адам. Мы любили друг друга медленно, даже как-то задумчиво, неотложность угасла. Мне вспомнились и другие слова Бея о кофейном ритуале: третья чашка — благодать, дарует преображение духа. Но на самом деле она снизошла на меня гораздо раньше.

Потом мы заснули, потом проснулись вместе и лежали в безмолвном слиянии тишины и наших улыбок.

— Надо что-то придумать, — сказала она, врываясь в мои мысли.

Слегка провела тыльной стороной кисти мне по животу.

— Когда впервые увидала тебя — только об одном подумала, честно, вот была бы отличная месть Ибрагиму. Я все равно хотела умереть, только мечтала побольней его уязвить. А теперь… — Ее палец, едва касаясь, водил вокруг моего пупка. — Теперь я не хочу, чтобы это кончалось.

— Я тоже. Но теперь непросто представить, как быть.

— Может, мне удастся его соблазнить. Тогда он решит, что это он лишил меня девственности.

— Ты на такое пойдешь?

— Конечно. Если это поможет нам иногда встречаться.

Я представил себе, как Бей своим жирным телом громоздится поверх нее и мокрым, слюнявым ртом тянется к губам, к которым только что приникал я.

— Он поймет, что ты не девственница.

— Есть хитрые способы. Мешочки с овечьей кровью, они лопаются, когда мужчина входит. Врача, думаю, не провести, но сильно возбужденный мужчина во что хочешь поверит.

— Это рискованно. К тому же, представь, вдруг это не сработает? Что если он тебе откажет? Вдруг сообразит, что тут что-то не так?

— Ну, а иначе как?

— Не знаю. Придумаю что-нибудь.

Как рефрен, то я, то она продолжали повторять: Придумаю что-нибудь. Слова убаюкивали, как светлое материнское утешение. Не тревожься. Спи спокойно. Все будет хорошо. Нет, не будет хорошо, мы обречены. И все равно умиротворение оказывало свое магическое действие.

— Я должна идти. — Фикре поднялась, потянулась за одеждой.

— Погоди…

— Надо идти. Слуги что-нибудь заподозрят. Я старалась осторожно, чтоб никто за мной не проследил, но все равно, кто его знает.

— Не уходи.

Я тронул ее груди.

— Уже нет времени… — Но она уже подрагивала от наслаждения, снова легла, выдохнула: — Скорей… — согнув колени и раздвигая ноги.

Она опустилась на спину подо мной и, стиснув ладонями мое лицо, смотрела мне прямо в глаза. На этот раз спазмы не сотрясали ее, но с убыстрением моего ритма, ее ноги понимались все выше и выше, розовые пятки почти касались моих ушей, да! да! да! и я кончил. Она меня поцеловала, встала, буднично омылась водой, которую я принес для кофе, и скрылась.

Мало кто отдает себе отчет, что у кофе соленый привкус. В свежесваренном кофе соль не ощущается: ее роль — в придании крепости прочим ароматам и проявлении мимолетной горечи в послевкусии, что и составляет одну из прелестей этого напитка. Но если оставить кофе в кофейнике на пару часов, за которые некоторая часть жидкости испарится, вы обнаружите, что соленый привкус обостряется до такой степени, что кофе пить почти невозможно. Вот почему кофейный ритуал — всего три чашки кофе: третья — это последнее, что можно извлечь, прежде чем кофе станет соленым, как слеза.

Но кое-кому может еще достаться и четвертая: та, которую приходится испить, невзирая на горечь, любовнику, когда, лежа один в постели, он рисует себе, как его возлюбленная пробирается темными улочками в своем шафранно-желтом одеянии назад, к дому мужчины, который ею владеет.

Глава сорок четвертая

«Взрывной» — игристый привкус, зачастую обнаруживаемый в эфиопском кофе.

Текли недели. Я пребывал, как животное, в спячке, тешась сонмом воспоминаний, вызывая в памяти гладкую, прохладную и душистую глянцевитость кожи Фикре, вкус ее сосков…

— Скажу вам, Роберт, — заметил Гектор однажды утром, когда мы прохаживались между рядами работающих, — вы на удивление здорово справляетесь. Признаюсь, я думал, вы изойдете тоской по своим старым соблазнам с Риджент-стрит.

— Риджент-стрит? Как странно, уж по Риджент-стрит я ни капли не скучаю. Мне даже моя прежняя жизнь в Англии кажется удивительно тусклой в сравнении с нынешней.

— В самом деле? — Гектор, казалось, озадачен. — Вы у нас уже сделались искателем приключений.

— Кстати о приключениях, — сказал я небрежно. — Мне скоро понадобится снова в Харар.

Гектор нахмурился:

— Как, опять?

— Совершенно очевидно, что гораздо сложней покинуть ферму, когда вы отбудете, — сказал я с нажимом. — Именно поэтому есть полный резон постараться распродать как можно больше товара до вашего отъезда. Не так ли?

— Полагаю, что так, — с неохотой отозвался Гектор.

— Отлично. Значит, договорились. Я отправлюсь в воскресенье.

Мы дошли до бровки склона: под нами работники трудились вдоль линии, помеченной нами белой лентой, копая ямки через каждые шесть футов и помещая туда саженцы. Гектор с вершины следил за их работой.

— Обратите внимание на эти линии, Роберт. В конечном счете, Цивилизация это и есть ярко прочерченные белым, прямые линии.

Из глубины джунглей донесся какой-то звук — низкое, бессвязное мужское пение, когда поют не просто так, а чтобы легче шагалось. Все, в том числе и мы с Гектором, прекратили работу, взгляды всех выжидающе устремились к умытым дождем деревьям.

— Не стой! — выкрикнул Джимо.

В последнее время он обзавелся хлыстом, длинным гибким прутом, которым он со свистом взмахивал в воздухе, придавая вес своим словам.

— Не стой!

Жители деревни с неохотой вернулись к своим делам.

Сквозь деревья двигались прямо на нас две длинные вереницы мужчин. Хотя не только мужчин — там были и женщины, нагруженные кухонной утварью, мешками с кукурузой, даже маленькими детьми, пристроенными в походные котомки за спиной. Все темнокожие, но не такие черные, как наши. Низкорослые, смуглые с вьющимися волосами и тяжелыми бровями.

— Это кули, — довольно сказал Гектор. — Я все прикидывал, когда они сюда прибудут.

Водитель каждой колонны отдал команду; пришедшие остановились, спустили мешки на землю, присели на корточках рядом.

— Откуда они? — озадаченно спросил я.

— С Цейлона. Это индийцы. Тамилы. Потрясающие работники. Не то что эти африканцы.

— Но как они здесь оказались?

— Ну, разумеется, мы их выписали. — Очевидно слегка раздраженный моими расспросами, Гектор пошел по склону вверх прямо к главному среди пришедших. Тот стоял и ждал нас, уважительно склонив голову.

— Вы устроили, чтоб их доставили сюда?

Гектор протянул руку, главный тамил вложил в нее связку грязных бумаг.

— Я их завербовал. Свой проезд они оплатили.

— Сомнительно, чтоб у них нашлись такие деньги.

— У них и нет. — Гектор снисходительно вздохнул, будто имел дело с недоумком. — Теперь на Цейлоне им работы не найти. Вот они и вызвались со своим старшим, чтоб их переправили сюда. Цена их провоза будет вычтена из их жалованья. Сейчас мы выкупим их контракты у их старшины, чтобы покрыть его расходы, тамилы получат работу и еду, и все будут счастливы.