Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века - Антон Нестеров

Неизвестный художник. Лорд Уильям, Сесил. Ок. 1560. Национальная портретная галерея, Лондон

Новоиспеченный барон давал за невестой земли, чья стоимость оценивалась в 800 фунтов (при этом граф Оксфорд не имел права продавать или отчуждать их), и обещал выплатить жениху 3000 фунтов наличными – сумма эта равнялась той, что должен был уплатить Короне Эдвард де Вир, чтобы полностью вступить в права владения родовыми землями, и, видимо, именно для этого и была предназначена. Однако неясно, были ли эти деньги выплачены бароном Бёрли графу Оксфорду или нет, потому что в их переписке 1573 г. вопрос об этих деньгах неоднократно затрагивался – и, возможно, в этом заключалась одна из причин обострения отношений Оксфорда с семейством Бёрли.[490]

Как бы там ни было, женившись, вступив в права владения и как-то урегулировав свои финансовые дела (его долги на тот момент достигли 9000 фунтов – и ему пришлось продать целый ряд фамильных земель и поместий в Корнуолле, Страдфоршире и Уилтшире), Эдвард де Вир в феврале 1575 г. отправляется в путешествие на континент, где посещает Париж, Страсбург, Венецию, Милан.

Еще в Париже, в начале своего путешествия, он получает известие о беременности своей супруги и, обрадованный этим, посылает ей подарки, но в какой-то момент его отношение к жене и тестю меняется – и граф Оксфорд начинает утверждать… что ребенок, которого ждет жена, не от него. В июле 1575 г. Анна разрешается от бремени девочкой, но Эдварда де Вира это известие достигает лишь в сентябре. Он посылает весьма формальные поздравительные письма жене и тестю[491] – но дальше лишь укрепляется в убеждении, что не он отец девочки. Причиной тому, видимо, было весьма своеобразное представление Эдварда де Вира о биологии человека, ибо в разговоре с лордом Говардом граф заявляет, «что он ложился с женой в постель лишь во время пребывания в Хэмптон Корте, а тем самым ребенок не может быть от него, ибо родился он в июле, и, таким образом не набирается положенных двенадцати месяцев [беременности]».[492] На это наложилась и масса других обид графа на своего бывшего опекуна: по мнению де Вира, Сесил не вовремя пересылал ему деньги заграницу, не урегулировал, как обещал перед отъездом, некоторые из судебных тяжб, в которые был втянут Оксфорд, и т. д., и т. п. – иначе говоря, барон Бёрли проявил редкостное небрежение делами зятя. Вернувшись в 1576 г. из-за границы, Оксфорд упорно избегает встреч с женой, отказывается оплачивать ее камеристок и слуг и требует от нее возвращения под родительский кров. Он запрещает жене являться при дворе – покуда ему лично не выговаривает за это королева – тогда Оксфорд снимает свой запрет, но при условии, что жена не будет пытаться заводить с ним беседу, если они все же встретятся в анфиладах дворца.

Неизвестный художник. Эдвард де Вир, граф Оксфорд. 1575. Частная коллекция. Экспонируется в Национальной портретной галерее, Лондон

Джон деКритц (?). Портрет Анны Вавасур. Ок. 1605. Частная коллекция

Силы сторон в этом конфликте между графом Оксфордом и семейством Сесил были заведомо неравны: барон Бёрли, даже будучи ближайшим советником королевы, большинством при дворе воспринимается всего лишь как удачливый парвеню, с которым полезно вести дела, но не следует сближаться, тогда как Эдвард де Вир был представителем одного из древнейших родов, символом английского рыцарства.

Скандал между Оксфордом и семейство Бёрли тлел несколько лет – и тут Эдвард де Вир оказался замешан в еще более двусмысленной ситуации. 23 марта 1581 г. «ночью, Анна Вавасур родила сына в покоях фрейлин, – писал в одном из писем сэр Фрэнсис Уолсингам. – Отцом ребенка полагают графа Оксфорда, который покинул двор, и не исключено, затем, чтобы скрыться за морем. Порты открыты для него, и если у графа есть такое намерение, вполне вероятно, что он бежит. Благородная дама, что родила, той же ночью была удалена из дворца и на следующий день помещена в Тауэр. Были препровождены для допроса и прочие, про которых выяснилось, что они так или иначе в этом замешаны».[493]

Анна Вавасур на допросе показала, что Оксфорд соблазнил ее, графа посадили под домашний арест, а через несколько дней перевели в Тауэр. Скандал получил своеобразный резонанс не только в Англии, но и на континенте – достаточно сказать, что упоминание о нем можно найти в так называемых «новостных письмах», которые банкирский дом Фуггеров из Аугсбурга рассылал для своих партнеров: «Граф Оксфорд… оказался в Тауэре за то, что забылся с одной из королевских фрейлин, которая также заключена в Тауэре. И это несмотря на то, что граф имеет прелестную жену, дочь Лорда хранителя Королевской казны. Но он не хочет с ней жить».[494] Отдавая себе отчет, что все эти слухи компрометируют не только графа Оксфорда, но и его супругу, а значит, и ее отца, барон Бёрли, вполне прагматично заботясь о собственной карьере и репутации, принимается активно хлопотать о зяте, в частной переписке настойчиво подчеркивая, что вина лежит не на нем, а на Анне Вавасур. Его усилия оправдывают себя, и 8 июня 1581 г. Оксфорда освобождают из Тауэра – при этом королева требует от графа примириться с женой, вернуться в семью – и запрещает ему появляться при дворе.[495] В январе 1582 происходит примирение Эдварда де Вира и Анны Сесил. Однако история на этом не заканчивается. В марте 1582 г. дядя Анны Вавасур, сэр Томас Нивет, пытаясь смыть оскорбление, нанесенное его семье Оксфордом, вызывает графа на дуэль. В результате оба дуэлянта были ранены, при этом, – как писал Николас Фонт, секретарь сэра Уолтера Уолсингама, одному из своих корреспондентов – «милорд Оксфорд опаснее. Вы знаете, что господин Нивет не слишком любим при дворе, и поэтому ведет себя сдержанно; и тем не менее, стычка была».[496] Так как дуэль отнюдь не разрешила, а лишь усугубила ситуацию, за ней последовало несколько уличных столкновений людей Нивета и Оксфорда, причем участники их получили серьезные ранения, а один сторонник Нивета, и двое – Оксфорда были убиты. Тут уже в дело вступает Лондонский магистрат, возбудив против Томаса Нивета дело об уличных бесчинствах. Тогда вызов на дуэль Оксфорду присылает брат Анны, Томас Вавасур, но, видимо, тут уж вмешались власти и дуэль была запрещена – характерным образом вызов, подписанный Томасом Вавасуром, сохранился в бумагах барона Бёрли, который, скорее всего, вел по этому поводу некое расследование.[497] Возможно, как раз некие консультации барона Бёрли с королевой по этому поводу привели к тому, что зимой 1583 г. граф Оксфорд наконец удостаивается королевского прощения и ему разрешено появляться при дворе – но, характерным образом, до конца своих дней Эдвард де Вир не получает каких-либо серьезных назначений: у него сложилась репутация человека импульсивного и не очень надежного.

Что касается Анны Вавасур, то сочувствующие ей пытаются поддержать ее репутацию не только сталью, но и словом. При дворе из рук в руки начинает передаваться стихотворение, повествующее о приходящей на берег моря девушке – лик ее затенен вуалью, фигура скрыта плащом, – она приходит стенать, и ей вторит эхо:

Oh heavens, quoth she, who was the first that bred in me this fever? VereWho was the first that gave the wound whose scarre I were for ever? Vere.What tyrant, Cupid, to my harm usurps thy golden quivere? Vere.What sight first caughte this hearte and can from bondage it deliver? Vere.<…>What makes him not regarde good will with some remorse or ruthe? Youth.What makes him show besides his birthe, such pride and such untruth? Youth.[498]

[О небо, – восклицает она, – кто был первым, вскормившим в моем теле эту лихорадку? Вир./ Кто первым нанес мне рану, страх перед которой всегда со мною теперь? Вир./ Что за тиран, Купидон, нанес мне столь многий ущерб, подчинив себе этот золотой трепет? Вир./ Чей взгляд впервые подчинил себе это сердце и можно ли теперь освободить его из этих сетей? Вира. <…> Что заставило его пренебречь доброй волей, не проявить ни сочувствия, ни раскаяния? Молодость./ Что заставило его – не происхождение же – проявить такую гордыню и такую неверность? Молодость].

Горькая ирония этого стихотворения явственно задевает графа Оксфорда, направлена против него – ибо по меркам тех времен утверждать, что поступки женатого мужчины, 31 года от роду, главы древнего рода, извиняются его молодостью, можно только в издевку: то, что простительно 20-летнему повесе, никак не подобает умудренному «мужу совета» – а тридцатилетний возраст в елизаветинской Англии предполагал именно это: это возраст дипломатов, полководцев, судей…[499]

Ряд исследователей склоняется к тому, что автором этого текста мог быть сэр Генри Ли, влиятельный елизаветинский вельможа, главный смотритель Оружейных мастерских, устроитель рыцарских турниров, проводимых в день коронации королевы, чемпион Ее Величества.[500] Между сэром Генри и Анной где-то во второй половине 1580-х гг. вспыхивает тайный роман: Ли настолько увлекся очаровательной фрейлиной, что, будучи чемпионом Королевы, для одного из королевских турниров заказал доспехи с вензелем AV, что при желании можно было читать как «Amore et Virtue» (Любовью и отвагой) а можно – как «Anne Vavasour».